Писательница рассказывает о личной памяти и общественном забвении, используя приемы документальной прозы и автофикшена
вышла книга писательницы Евгении Некрасовой «Улица Холодова» — об убитом журналисте «Московского комсомольца» Дмитрии Холодове. Некрасова выросла в том же подмосковном городе, что и Холодов, и ходила в ту же школу. Сама писательница утверждает, что задумала роман еще 25 лет назад, а его жанр называет смешением автофикшена и былины.
рассказываем, какой получилась эта книга.
«Улица Холодова» — книга, удивляющая не столько стилем и даже не тем, что ее автор выводит сразу две линии: личную историю взросления и хронику карьеры журналиста, убитого в девяностые. Главное в ней — парадоксальность.
С одной стороны, она как будто далека от актуальной повестки.
действие происходит преимущественно в девяностые и нулевые, и в наше время сюжет возвращается лишь эпизодически.
С другой — история убийства Дмитрия Холодова в редакции «Московского комсомольца» в 1994 году отзывается пугающим эхом сегодняшних реалий — гибели журналистов на фронте, тюремных сроков за профессию. А рассказ о взрослении Некрасовой в подмосковном Климовске перекликается с возвращением туда в дни коммунальной катастрофы в январе 2024 года, когда город на несколько дней остался без тепла из-за аварии в котельной местного патронного завода.
В предисловии Некрасова сравнивает российских журналистов с героями сериала «Секретные материалы» Малдером и Скалли — их объединяют непримиримое желание докопаться до правды и отказ от компромиссов. Холодов, выросший в родном для Некрасовой Климовске, как раз очень похож на героев «Секретных материалов»: его волновали проблемы горожан, в особенности солдат, — будущий журналист в книге служит в армии и возмущен разгулом коррупции и несправедливостью. И так же, как герои сериала, он идеалистичен даже на фоне своих коллег. У него есть и свой архизлодей — алчная, жадная до крови, идущая по пятам Война. Для текстов Некрасовой характерна игра с фольклором, заимствование образов из поверий и сказок и переложение их на современную почву — здесь этот прием работает в полную силу. Война у Некрасовой не просто фон или необходимый контекст, а действующее лицо, лавкрафтианский монстр, для которого честные журналисты, расследователи коррупции в армии вроде Холодова, лишь незначительное препятствие.
Параллельный истории Холодова сюжет посвящен самой Некрасовой — ее взрослению в семье инженеров, дислексии, буллингу и жизни с возникшим впоследствии ПТСР. А также тому, как в Климовске появилась улица Холодова — жест доброй воли и памяти, который, по словам писательницы, сегодня уже кажется невозможным (теперь жители города зачастую даже не знают, в честь кого она названа).
Некрасова вспоминает, как пыталась учиться на физика, но передумала и, став работать в рекламе, долгое время не интересовалась реальностью с ее войнами, терактами и крепнущим авторитаризмом. Все это казалось слишком далеким от частной жизни — пока не оказалось слишком близким. Ведь если государство позволяет чиновникам и генералам безнаказанно творить зло, оно в конце концов доберется до каждого, и даже статус стратегически важного для страны предприятия не спасет патронный завод от аварии, которая затронет весь город. «Революция начнется в Климовске», — цитирует Некрасова свое сообщение подругам. Нет, не начнется. Но история Климовска и улицы Холодова точно показывает, что стало с государством за последние тридцать лет: вместо перемен — гниение.
При этом между двумя сюжетными линиями — Холодова и Некрасовой — возникает напряжение. Хотя по уровню ставок они не совпадают, это противоречие не мешает чтению, потому что книга работает на противопоставлении: один персонаж — герой, убитый за расследование, другая — человек, долго избегавший реальности. Это противоречие не мешает чтению — наоборот, создает в тексте то самое напряжение.
Вот еще не оперившийся, но уже коррумпированный режим уничтожает оппонента. А вот — соседи, учителя, городская администрация, которые не знают, как на это реагировать, прибегают к привычным формам сохранения памяти: мемориальная доска, конкурс стихов имени Холодова, торжественные линейки, таблички, переименование улицы, попытка переименовать школу. И где-то рядом — дети и подростки, которые не понимают, что им с этой памятью делать.
Мемориальная табличка на стене школы в городе КлимовскАрхив газеты «Московский Комсомолец»
В этом поле, кажется, и лежит задача текста Некрасовой: вынуть фигуру Холодова из пространства мифа и вернуть ее в пространство факта — факта не только исторического, но и личного, связанного с реальным опытом боли, страха, потерь. Так память начинает работать, так у нее появляются следы, отголоски и эхо. Все это достигается художественными средствами — прежде всего, колебанием между автофикшеном и наполовину сказочной аркой героя. Этот прием Некрасова использовала и раньше: в романе «Кожа» он помогает ей показать параллели между рабством в Америке и крепостным правом в России, а в рассказах — исследовать травму через городские мифы и бытовую магию. В «Улице Холодова» он работает иначе: дает возможность двигаться между документальностью и метафорой, от хроники к монологу. Через личное, слабость и несоответствие высоким стандартам героя.
Фигура Холодова, снятая с пьедестала и вписанная в частную историю, не становится от этого меньше — она просто перестает быть недосягаемой.
Книгу дополняют черно-белые иллюстрации Веры Ломакиной, выросшей в соседнем с Климовском Гривно. На них Холодов спускается в царство Аида — проходя через многоэтажки, электрички и разорванный взрывным устройством кабинет. Эти арты делают и без того мрачную книгу еще мрачнее. Но в таком выборе иллюстраций есть логика: не украшать, не утешать, не отвлекать, а заставить досмотреть до конца.
Текст замыкает рассказ о журналистках и журналистах, которых Некрасова считает примером честности и верности профессии: Рите Логиновой, Елене Костюченко, Татьяне Малкиной, Ольге Шакиной и Иване Голунове — четыре женщины, один мужчина. Это задает гендерный противовес рассказу о герое-мужчине. Одновременно такой финал служит напоминанием: журналистика все еще работает, даже на четвертый год катастрофы, в изгнании, в условиях давления, блокировок и уголовных дел. Она остается способом зафиксировать, назвать, не дать исчезнуть. В этом смысле «Улица Холодова» — тоже акт журналистики.