Мама была гордая, была, да. Мама и сейчас есть, только уже не гордая, она просто сидит вот рядом, заламывает руки, рыдает.
- Как же так, как же так, он же всю жизнь не интересовался, не помогал. Как же так, мне же говорили, так будет правильно. Я хотела как лучше, мне сказали, он не сможет ничего доказать.
Все эти рыдания о моем отце, опять об отце. Столько лет прошло, я и думать о нем забыла, а он вот вернулся. Как бумеранг преследует нас, думали, сбежали, а он вот опять прилетел.
Мне было пять лет, когда родители разводились. Шумно, грязно, с драками и скандалом.
- Уйду! Алкаш, зачем ты мне сдался, только вещи и деньги из дома тащишь. Только о своей бутылке думаешь, о дочери совсем забыл, — кричала мать.
- Иди, иди, кому ты с прицепом нужна, никому. Приползешь еще, а я не приму, — в ответ тряся перед лицом матери кукишем, кричал отец.
- А я и не приду!
- А я и не приму, и на алименты можешь не подавать, ничего не заплачу, сама всё сама. Раз меня не ценишь, раз семью развалила. Плохой я? Да? Плохой? Ты одна хорошая? Золотая, как я погляжу, вот и живи одна, вот и крутись одна. От меня помощи не жди.
- И буду ждать, больно ты мне нужен, и копейками своими подавись! Лишь бы рядом не появлялся, хватит мне жизнь портить.
Потом был развод. Дележка мебели, отец разломал всё, что должно было достаться нам. Стульям отломал ножки и спинки, выломал сидушки. У шкафа оторвал дверки и сломал полки, порубил топором стенки. Поджег мой матрас с кровати. Порвал книжки и игрушки. Даже лыжи сломал пополам. Потом вывалил всё это во двор у нашего подъезда.
- Вот, доченька, смотри, что твоя мамка наделала. Жили бы со мной, и целые у тебя были бы игрушки твои, и лыжи целые. А теперь вот смотри, нравиться? Знаю, нравиться, маме спасибо скажи. Как она здорово придумала, да. Был у тебя один мишка — теперь два. Отец разорвал моего медвежонка на половинки и кинул мне под ноги.
- Была у тебя обычная ложка, а теперь смотри какая. Он согнул алюминиевую ложку и кинул мне в лицо. Нравиться? Что ты плачешь, смотри, какие вы теперь богатые.
Грузчики, когда вышли из машины, мама заказала, чтобы вещи перевезти, только ахнули и руками развели. Вещей и мебели не было, был хлам. Разбитый, разломанный хлам, лежавший горкой, а рядом с этой горкой кривлялся мужик сорока лет от роду. Мой отец, тот, что должен был заботиться и беречь. Рвал мои вещи, игрушки и кидал в лицо мне и маме. Я не понимала, за что? За что он испортил мишку, он же сам мне этого мишку дарил, говорил, что любит. Я этого мишку носила в портфельчике в садик, он уже был потрепанный, но самый любимый, он же от папы. А теперь что с мишкой? Мишка лежит под моими ногами, у него оторваны лапы и голова, пуговичный глаз висит на веревочке и вспорото кухонным ножом ватное брюхо. Слёзы текут по лицу, я хочу обнять мишку, но мне так страшно взять его в руки. За что он испортил моего мишку? Папа больше меня не любит?
- Что же ты наделал, ирод? Из подъезда выходит соседка, всплеснув руками, убегает назад.
- Так что, хозяйка, машина-то выходит не нужна? Грузчик подходит к матери, нервно переступает с ноги на ногу.
- Нужна, нужна машина. Кричит всё та же соседка, выбегая из подъезда. Сейчас мы всё поправим, не с пустыми руками же они поедут.
Я не знаю как, но за короткий миг она успела оббежать и поднять на ноги весь дом. Отца отпихнули от машины, и соседи потащили вещи. Кто-то вынес торшер и стул, кто-то раскладушку и кресло. Несли игрушки, одежду, постельное бельё, полотенца, посуду. За час в машине уже не было места. Вещей у нас стало даже больше, чем было. Мне принесли велосипед, две пары лыж, даже коньки на вырост. Когда в машину поставили последний мешок с картошкой, мама заплакала. Рядом встала та же соседка и обняла её.
- Ну что ты, ну что ты. Мы что, не соседи? Мы поможем, всегда поможем. Мы же знаем, как тебе тяжело. Поезжай с богом, я к тебе ещё загляну сама, телефон знаешь, если что, звони, мы поможем. Всем миром поможем.
Мы уехали. На алименты мама не подавала, отец сам не платил, как и обещал. Повадился ходить в школу, стоять под окнами и кричать угрозы, выискивая меня взглядом среди толпы детей. А я пряталась в библиотеке, пока он не уходил, или меня уборщица выпускала через чёрный ход. Один раз он поймал меня за куртку, увидел, как я крадусь вдоль забора на остановку. Я думала, всё, сейчас ударит, но он не успел ничего сделать. Рядом тут же встали одиннадцатиклассники. Они здоровые, выше отца, оттеснили его от меня. Он сразу как-то сник, втянул голову, ссутулился и бочком-бочком пошёл прочь от школы. Только зыркал на меня злобно и всё. До девятого класса я боялась ходить одна, постоянно оглядывалась, поменять школу мама мне отказывалась. Почему — не знаю, говорила что-то про дружный класс, хороших учителей. Наверное, ей просто не хотелось приезжать опять в тот район, где жил отец, и заниматься документами.
И вот мне уже самой под сорок, живу своей жизнью, муж, дети, работа. А тут стали деньги списывать, немного, по три тысячи с карты, приставы. Пошла выяснять, что такое. Оказывается, был суд. Повестка не пришла, потому что не знали, куда отправлять, поэтому я и не явилась и не знала про него. Отец на алименты подал. Дело выиграл. Вот и списывают.
Я пошла к юристам, чтобы узнать, как это всё отменить, он же ни дня не помогал. Оказалось, никак, у него долга нет по алиментам, мама на них не подавала. Она гордая, решила: и так проживем. Прожить-то мы прожили, но я теперь должна ему выплачивать деньги.
— Как же так, мне же говорили, он не сможет доказать.
— Мам, а что доказывать?
— Ну как что, он же не помогал, он же бросил. Он же только угрожал и всё сломал. Я же всё сама для тебя делала.
— Это не ему надо доказывать, что помогал, а мне, что не помогал. А чем я докажу? У него долга по алиментам нет.
— Так правильно нет, потому что я на них не подавала.
— Мама, суду это не интересно, раз не подавала, значит, было не надо. Тебе не надо.
— Как это мне не надо. Мы же с тобой иной раз с хлеба на воду перебивались, неделями кроме пустых макарон ничего не видели. Как это было не надо?
— Мам, если бы было надо, ты бы подала на алименты. И у меня были бы доказательства, что он не помогал. Потому что был бы долг, понимаешь, долг, зафиксированный на бумаге. А так долга нет. И значит, доказательств нет, всё, мама.
— Господи, доченька, если бы я думала, если бы я знала. Как же быть?
— Никак, мама, никак. Эти деньги с меня списывают по решению суда. Отменить нельзя.
— Доченька, а как же я?
— А что ты?
— Ну ты же мне будешь помогать? Как раньше будешь?
— Мам, как раньше не получится.
— Что? Что такое, почему?
— Мам, у меня, кроме семьи и кредитов, благодаря тебе появился отец, которого надо содержать. По три тысячи в месяц уходит на него, и это у него еще никаких инвалидностей нет. А если получит, то еще больше станет уходить. Так что как раньше не получится. Теперь ты на три тысячи будешь в месяц меньше денег получать от меня.
— Но, дочка, как же так, я же привыкла, мне же надо.
— Ну придется ужаться, мама, придется тебе затянуть пояс. Чем больше будет получать отец, тем меньше будешь получать ты.
— Но как же…
— Вот так же, раньше надо было думать. Я не банкомат, деньги просто так не выдаю и не печатаю. Всё, мама, я пошла.
— Может, что-то можно сделать? Может, можно обжаловать? Так же нельзя.
— Машина времени есть? Если есть, слетай в прошлое, вправь себе мозги, мама, и будет тебе как раньше. Нет машины времени? Значит, на три тысячи меньше.