Вчера мне исполнилось восемьдесят три. И вот уже третий день я читаю её дневник. Я не мог решиться на это целых пять лет. Пять лет после её смерти эта маленькая книжка в синей обложке лежала в тумбочке, и я обходил её стороной, как будто она могла меня укусить.
Не знаю, зачем я всё-таки открыл его. Может быть, потому что почти ничего не осталось, что могло бы причинить мне боль. В моем возрасте даже боль — это роскошь. Когда ты так стар, начинаешь ценить всё, что заставляет тебя чувствовать себя живым.
Её почерк. Мелкий, аккуратный, чуть наклонённый вправо. Она всегда так писала, даже записки мне на холодильник, куда ушла и когда вернётся. Я смотрю на эти буквы и вспоминаю её руки. Тонкие пальцы и эти синие вены, которые с каждым годом проступали всё сильнее.
Мы познакомились в пятьдесят восьмом. Я работал в проектном институте, она была машинисткой в соседнем отделе. Я заметил её в столовой — она сидела одна, выпрямив спину, и ела, не глядя в тарелку, как будто это было необязательно. Смотрела в окно.
Тогда я был красивым. Умным. Многообещающим. С квартирой — пусть и маленькой, но своей. Мы поженились через полгода. Она надела белое платье, хотя тогда это было не принято. Просто белое платье, которое она сама сшила. И я почему-то подумал, что это идеально.
Потом была жизнь. Рождение сына. Повышение. Командировки. Другие женщины. Я думал, она не знает. Точнее, я вообще об этом не думал. Наверное, я был уверен, что имею на это право. Право мужчины, добытчика, главы семьи.
«17 мая 1969 года. Сегодня видела его с ней в кафе на Горького. Они сидели у окна, и он смотрел на неё так, как никогда не смотрел на меня. Жадно. С желанием. Я стояла под дождём и думала, что мне делать. Потом просто ушла».
Я помню тот день. Её звали Ирина, она была искусствоведом и на десять лет младше меня. Светлые волосы и странная манера говорить так, будто она всё время задаёт вопросы. Я был уверен, что Анна (моя жена) в тот день ездила к своей сестре в Подольск. Она сказала, что задержится допоздна.
Я закрываю дневник и смотрю в окно. Серый двор, детская площадка. Дети почти не играют там, все сидят по домам. Раньше было иначе.
Я листаю дальше. И замираю.
«8 августа 1975 года. Лёне исполнилось пятнадцать. Он так похож на отца, что иногда мне больно на него смотреть. Но я люблю эту боль. Потому что это всё, что у меня есть.
Вечером после праздника он спросил меня, почему мы с папой не разведёмся, если мы так несчастливы. Я ответила, что мы счастливы по-своему. Он не поверил. Дети всё чувствуют».
Наш сын. Он теперь так редко звонит. У него своя семья, внуки уже взрослые. Два года назад он предлагал мне переехать к нему, но я не хочу. В этой квартире слишком много всего. И здесь остались её вещи, её запах...
Я мог бы позвонить ему. Рассказать о дневнике. Но что я скажу? «Сынок, я узнал, что твоя мать всю жизнь знала о моих изменах»? Слишком поздно для такого разговора.
Мысли путаются. За окном темнеет.
Я завариваю себе чай, такой крепкий, что ложка почти стоит. Как она всегда делала. И снова открываю дневник.
«15 октября 1982 года. Сегодня встретила её в универмаге. Она постарела и стала очень похожа на меня. Я даже засмеялась, когда поняла это. У меня седина, и у неё седина. У меня морщины, и у неё морщины. Вот и вся разница между женой и любовницей — ещё несколько лет, и мы станем совсем одинаковыми.
Я подошла к ней, сама не знаю зачем. Сказала: «Здравствуйте, не подскажете, где здесь отдел тканей?» Она вежливо ответила. Даже не узнала меня, хотя однажды мы встречались на каком-то концерте, и он нас познакомил. Наверное, у неё тоже плохая память на лица, как и у него».
Я не помню эту женщину. Их было много. В разные годы. Некоторые — всего на одну ночь, другие — на месяцы. С одной из них я даже хотел уйти из семьи, но что-то меня остановило. Наверное, привычка. Или всё-таки любовь?
И тут меня пронзает. БОЖЕ. Она всё знала. Все эти годы. Она знала, что я возвращаюсь домой от других женщин. Она стирала мои рубашки, пропитанные чужими духами, готовила мне ужин, спрашивала, как прошёл день. И — молчала.
Я продолжаю читать, лихорадочно перелистывая страницы. Мне нужно знать, что она чувствовала. Нужно понять.
«3 июня 1993 года.
Сегодня годовщина нашей свадьбы, 35 лет. Он, конечно, забыл. Я приготовила его любимый яблочный пирог, и он очень удивился. Спросил, какой праздник. Я сказала — просто так, захотелось. Он обнял меня и сказал, что я лучшая жена на свете. А я подумала: интересно, верит ли он сам в то, что говорит?»
Я давно не плачу из-за этого. Вот уже много лет я знаю, что у любви может быть разное лицо. Моя любовь — это принятие его таким, какой он есть. Со всеми его слабостями и ложью. Я могла бы устроить скандал, могла бы уйти. Но тогда я бы потеряла себя. Я выбрала оставаться собой — женщиной, которая умеет любить без условий».
А вот последняя запись, сделанная незадолго до её смерти:
«28 февраля 2020 года. Я прожила хорошую жизнь. Не идеальную, но свою. Я любила и была любима, пусть и не так, как когда-то мечтала. Я вырастила сына, у меня есть внуки. Я никогда не предавала себя — и это главное.
Он не идеальный муж, но он МОЙ муж. И когда я смотрю на наши старые фотографии, я вижу, что всё было не зря. Все эти годы, все обиды и радости — это и есть жизнь. Моя жизнь.
Я думаю, он будет очень одинок без меня. И надеюсь, когда-нибудь он найдёт этот дневник. И поймёт, что был любим — по-настоящему, безусловно. Несмотря ни на что».
Я закрываю дневник и чувствую, как по щекам текут слёзы. Впервые за много лет. Я плачу не только от стыда и сожаления. Я плачу от осознания того, какой сильной была эта женщина, прожившая рядом со мной шестьдесят два года.
Она всё знала и всё равно любила меня. Не идеального мужа из романов, а реального человека — слабого, изменчивого, эгоистичного. Она выбрала любить меня таким, какой я есть. И, может быть, именно это и есть настоящая любовь.
Я встаю и подхожу к полке с фотографиями. Беру нашу свадебную фотографию: она в самодельном белом платье, я в чёрном костюме. Мы улыбаемся, думая, что знаем, что такое любовь.
Мы тогда ничего не знали. Но она — она узнала. А я только сейчас начинаю понимать.
Я прижимаю дневник к груди и впервые за долгое время чувствую что-то похожее на покой. Теперь я буду читать его каждый день — чтобы помнить, чтобы понимать, чтобы быть ближе к ней, пока мы снова не встретимся.
Память — это не просто способ дожить до конца. Это способ научиться любить даже после конца.