История — штука злопамятная. Особенно если речь идёт о сентябре девятого года, когда римляне — люди пунктуальные, расчётливые и слегка самодовольные — шли себе по лесу. Тевтобургскому. Шли, как обычно: с оркестром, знаменами и уверенностью в завтрашнем дне.
Они думали, что идут на учения. Или на парад. Или на встречу с варварами, которые, по римским представлениям, были чем-то вроде плохо воспитанных сельчан. В крайнем случае — потенциальных налогоплательщиков.
Но в лесу их уже ждали. Не с песнями и хлебом-солью, а с копьями, топорами и накопленной за века обидой. Германцы, в кои-то веки забыв свои племенные дрязги, договорились. Сидели в засаде и ждали сигнала. А сигнал был — Арминий. Хитрый, как гаишник под ёлкой. Вождь херусков. По образованию — римский офицер, по призванию — освободитель, по настроению — мститель с планом.
Когда римляне вошли в чащу, лес замкнулся за ними, как дверь в плохо проветриваемую коммуналку. Завязалась битва. Долгая, грязная, беспощадная. Тевтобургский лес не был похож на учебный полигон. Он был похож на кошмар логиста. Дороги — раскисли. Колонны — растянулись. Команды — не доходили. Германцы били из тени. А римляне умирали по уставу.
Квинтилий Вар, командующий, не стал сдаваться. Он упал на меч. Как в трагедии. Или в инструкции для офицеров. Вместе с ним ушли в небытие три легиона — безвозвратно. Никаких "возвратов по гарантии". Никаких песен о победе.
Империя ахнула. Император Август, говорят, долго не спал и взывал к Вару: "Верни мне легионы!" Но Вар молчал.
С этого момента Рим и Германия начали свои тяжёлые, напряжённые, в чём-то даже семейные отношения. Рим остался за Рейном. Германия — с деревьями, болотами и чувством заслуженной свободы. А Тевтобургский лес стал классикой. Примером того, как не надо маршировать по чужому лесу, если в этом лесу уже давно кто-то копает ямы.
Хорошо хоть памятник поставили. Арминию. На всякий случай — подальше от дороги.
Предыстория. Рим в Германии: как всё начиналось
Август был императором. Первый, между прочим. Великий, основательный, с тоской по порядку. Германия в его планах значилась как «недоработанный проект». Неудобная территория — леса, болота, свободолюбивые мужики с топорами.
К делу подошёл Тиберий — мрачный карьерист, будущий император, человек с лицом, как у разочарованного нотариуса. Он действовал хладнокровно, размеренно, почти как палач. К 7 году до н. э. Германию взяли в тиски. От Рейна до Эльбы. Без особых потерь. Даже, говорят, с комфортом. Велись судебные заседания. Жители записывались в налогоплательщики. Немцы смотрели на всё это с лёгкой подозрительностью, но не перечили. Пока.
В 5 году Германия стала провинцией. Формально. На бумаге. Архивы молчат о её устройстве. Историки потом будут судорожно собирать обрывки сведений, словно пытаясь восстановить рецепт древнеримской селёдки под шубой. Пять или шесть легионов расположились вдоль Рейна, как добросовестные охранники у склада.
Каждое лето римляне устраивали юридические гастроли. Судили, взыскивали, призывали. По законам, написанным далеко, жарко и по-латыни. Германцам объясняли, что теперь они — почти римляне. Только вот бани — свои, а налоги — чужие.
Но тут возник он. Маробод. Вождь маркоманов. Обитал в Богемии. Не рвался в бой, но и руку Риму не жал. Отворачивался. Давал приют тем, кого Рим считал плохими парнями. В общем, был похож на человека, у которого в подвале лежат неплохие аргументы для разговора.
Тиберий пошёл на него войной. Подключили Сатурнина. Армия двинулась. Всё было по плану. Но в последний момент — как это часто бывает — планы пошли насмарку. На Балканах вспыхнуло восстание. Паннония и Далмация. Светоний назвал это чуть ли не апокалипсисом. Пятнадцать легионов — больше половины всех римских войск — пришлось отправить тушить пожар. До Маробода никто не добрался. С ним заключили почётный мир. Почётный — в том смысле, что он остался на месте.
В это время в Германии остался Публий Квинтилий Вар. Бывший проконсул Сирии. Человек мягкий. Даже рыхлый. Юрист по призванию, дипломат по недоразумению. В Сирию приехал бедным — уехал богатым. С Германией рассчитывал на то же. Он искренне верил, что местные племена можно укротить судебной реформой и немного — угрозами ликторов. Глашатаи, по его мнению, звучали убедительнее мечей.
Он вел процессы. Долгие. С паузами. Он разговаривал с германцами, будто они — провинциальные сенаторы, просто не получившие образования. Он расслабился.
И вот — сентябрь. Девятый год. Немцы это запомнили. Как и все остальные.
Подготовка к восстанию. Версия с человеческим лицом
В этом месте история внезапно обретает драматургию. Герой у нас есть — Арминий. 25 лет, высокий лоб, тяжёлый взгляд, немец по происхождению и римлянин по должности. Сын вождя херусков, а по совместительству — офицер в римской армии. Командовал союзниками, ел с легатами за одним столом, носил гражданскую тогу и пил за здоровье императора. Вар ему верил. Не просто так — с открытой душой. Они даже пировали вместе. А в Риме это называется «укрепление союзнических связей».
Тем временем Вар — наш добродушный, немного усталый наместник — переместил свою резиденцию в земли херусков. Там было красиво. Река Везер, свежий воздух, мирные крестьяне, идеальные условия для улаживания споров и сбора налогов. Всё шло по плану. Германцы улыбались, махали издалека, кивали, когда их ругали.
Вар расслабился окончательно. Он распылил легионы — в смысле, растянул их по территории. Для борьбы с разбойниками. Мелкая, рутинная работа. Профилактика. Между делом продолжались пиры, споры о праве, сбор податей и лёгкое недоумение от того, что германцы не хотят становиться нормальными провинциалами.
А тем временем Арминий — всё с той же непроницаемой миной — собирал заговор. Ходил от вождя к вождю. Говорил мало, но убедительно. Обещал свободу, месть, землю. Кто-то колебался, кто-то соглашался, но список подписантов рос. В дело, помимо херусков, втянулись марсы, хатты, хавки, маркоманы, бруктеры. Не собрание — а гербарий германских племён.
Тут появляется Сегест — важная фигура. Родственник, а по совместительству — отец жены Арминия. Увидел, что дело пахнет гарью, и пошёл к Варy. Говорит: «Не верь ему. Он тебя сдаст». Вар выслушал. Вежливо. И решил, что это просто семейная ревность. Что муж не понравился — вот и стучит.
И всё пошло по сценарию Арминия. Начались мелкие бунты на периферии. Ничего страшного. Местные. Вар собирается в поход — разумеется, с Арминием. Берёт с собой обоз — с женщинами, детьми, поварами, флейтистами. Настоящая армия, как на пикник. В бой никто не собирался. Просто переход к зимовке, подальше от диких лесов и скучных хижин. Так делалось каждый год.
А Арминий — как в хорошем триллере — вдруг отстаёт. Говорит, мол, надо посмотреть, не отстали ли сани. И пропадает. За деревьями уже собираются тени. Древняя Германия выпрямляется, надевает шлем, затачивает копьё.
Всё уже началось. Только Вар ещё об этом не знает.
Сражение в Тевтобургском лесу
Когда Арминий отстал от колонны, всё ещё можно было остановить. Можно было повернуть назад. Можно было, наконец, хоть раз в истории прислушаться к зятю. Но римляне шли. Молча, уверенно, как бухгалтер в налоговую с неподписанным отчётом.
Они не знали, что уже опаздывают на собственную бойню.
Сначала начали исчезать отдельные отряды. Это не вызвало паники — в римской армии была своя бухгалтерия смерти: всё шло по ведомости, списки терялись, когорты запаздывали. Потом исчезла связь. Потом исчезла сама логика происходящего.
Колонна Вара, с обозом, женщинами, детьми, слугами, козами, знаменами и самодовольством империи, двигалась медленно, как свадебный кортеж в день ливня. 12, может 18 тысяч солдат. А вместе с балластом — до тридцати. Это был не марш, а провоз жизни через чащу. Причём, жизнь — с римской стороны.
Германцы ждали. В нужный момент пошёл дождь — как по расписанию Арминия. Он усилил неразбериху. Солдаты скользили. Кони паниковали. Легаты теряли ориентацию, потом — командование. Вечером римляне, по старой привычке, поставили лагерь. Жгли повозки. Что-то кричали. Умирали — в первый день, но не в последний.
На второй день пошли плотнее. Уже без иллюзий. Даже центурионы — суровые люди, способные остановить волну одним криком — шли, не оборачиваясь. Сзади догоняла смерть, впереди её же встречали. Но день прошёл. Германцы нападали, но местность была открытая. Чуть легче.
На третий день колонна снова вошла в лес. И лес закрылся. Деревья, как капканы, окружили римлян. Начался ливень. Снова. Щиты намокли. Луки — бесполезны. Доспехи тянули вниз, как наказание за гордость. Воины скользили по грязи. Кто-то пытался рыть ров. Кто-то — вспомнить молитву.
А германцы шли легко. В рубахах. С копьями. Без гнева. Просто — по плану.
В какой-то момент стало ясно, что ничего уже не будет. Ни победы, ни отступления. Только смерть. Вар и Эггий приняли решение — сами. Не хотели видеть свои лица на варварских пирах. Закололись. Остальные сдались — или не успели. Лагерь превратился в яму. Из римского порядка осталась только тишина.
Некоторые пытались сбежать. Легат Ваала — с конницей — бросил пехоту и ускакал. Кто-то остался. Некоторые — слишком храбрые, чтобы жить. Кальд Целий, например, ударил себя цепью. И ушёл — в одиночку, но с достоинством.
Пленных не щадили. Особенно судей. Одним выкололи глаза. Другим — отрубили руки. Одному вырезали язык и зашили рот. «Теперь ты молчишь, змея», — сказали ему. Неудивительно, что змея промолчала.
Оценки потерь разнятся: от 18 до 27 тысяч. Иногда кажется — неважно. Главное, что не осталось никого, кто мог бы вернуться и рассказать, как это было. Кроме германцев, конечно. Они рассказали. Своим детям. С гордостью.
Спустя сорок лет римляне наткнулись на воинов хаттов. Среди них были пленные из легионов Вара. Живые. Седые. Почти римляне. Почти тени.
Место битвы
Долго не могли найти, где именно это случилось. Как будто не резня была, а пьеса в провинциальном театре: сыграли — и забыли. Тацит упомянул — Saltus Teutoburgiensis. Где-то между реками Эмс и Липпе. Где-то — это как «в пределах досягаемости катастрофы». Учёные предлагали версии. Спорили. Махали картами. Ждали озарения.
И озарение пришло. В лице англичанина по имени Тони Кланн. По профессии — не археолог. По духу —, видимо, потомок одного из тех самых германцев с пращой. В 1987 году, вооружившись металлоискателем и свободным временем, он вышел на поле, известное местным как «Золотое». Потому что монет там было — как грязи, только блестящей.
Тони нашёл 162 серебряные монеты. А ещё — три свинцовых ядра. Для пращи. Это уже серьёзно. Туристы не теряют свинцовые ядра. Это значит — были римляне. И не просто были, а дрались. Или бежали.
С 1989 года туда съехались профессионалы. Начались раскопки. Стали находить: мечи, застёжки, шлемы, инструменты, даже куски амбиций. Некоторые предметы были подписаны. В частности — маска кавалериста из серебра. С пустыми глазами. Как будто она всё ещё смотрела, куда отступать.
Самое интригующее — монеты с клеймом VAR. Словно сама история оставила автограф: «Да, здесь. Вар». Возможно, он раздавал их легионерам. Как сувенир перед смертью.
Нашли и кости. С порезами. Римские. Разрозненные. Групповые. Несколько захоронений. Пять. Один из костяков был, по мнению исследователей, человеком высокого роста и ранга. Возможно, сам Вар. Хотя возможно — повар. В такие моменты наука бессильна.
Нашли вал. Защитный. Торфяной. Северный склон холма Калькризе. Там и был тот самый лес. Не сказочный, не нарисованный, а настоящий. Мокрый, угрюмый, молчаливый. Там всё и произошло.
И теперь, когда ветер проходит по этим местам, он шевелит траву, как древние знамена. Ни мрамора, ни колонн. Только чёткое ощущение — здесь кто-то когда-то очень хотел жить. А кто-то другой — очень хотел, чтобы он этого не делал.
Эпилог. «Верни мне легионы»
Сначала Рим молчал. Молчали форумы, трибуны, квесторы и клиенты. Даже воришки в подворотнях крались тише. Молчание — это когда что-то произошло, но вслух произнести страшно.
А потом дошло до Августа. Великий, несгибаемый, со статуей на каждой площади, с ликом на каждой монете. У него тряслись руки. Не публично, конечно. Императоры не дрожат. Но стены спальни — они помнят.
Он ходил ночами по дворцу. Без свидетелей, без сандалий, без империи. В одном хитоне и с размытым взглядом. Его слышали: «Квинтилию Вар, верни мне легионы!» — как молитву. Или проклятие. Повторял. Глухо. По слогам.
Он понимал: легионы не вернутся. Он понимал: Германия — это теперь не провинция, а фантомная боль. Он понимал: даже великие империи — иногда просто люди, уставшие от собственного величия.
Он попытался отстроить заново. Усилить границы. Назначить новых полководцев. Послать Тиберия — того самого, мрачного, но надёжного. Тиберий прошёл Германию вдоль и поперёк, мстил, жёг, приказывал прибивать черепа к деревьям. Но вернуть Варову ошибку — не смог.
Потом Август умер. Его обожествили. В Риме его запомнили величественным. Мудрым. Почтенным. Так и стоит на мраморных барельефах — со спокойным лицом, с вечно поднятой рукой.
Но в ночи, в тени колонн, иногда слышно тихо и упорно:
«Верни мне легионы…»