Я не сразу поняла, что исчезаю.
Это не бывает громко. Это не про слёзы, истерики или хлопки дверьми. Это как болото — медленно затягивает. Сначала ты просто смеёшься чуть реже. Потом перестаёшь покупать себе цветы. Потом замечаешь, что уже год не надевала любимое платье — потому что он не любит синий.
Теперь я понимаю: идеальной меня он не замечал. Ему нужна была просто удобная тень.
Как же я дошла до этого?
Наверное, стоило насторожиться ещё в самом начале, когда он вдруг стал говорить, с кем можно дружить, а с кем — нет.
— Этот твой фотограф с работы на тебя пялится, как шакал. Зачем тебе такие друзья?
— Он просто добрый.
— Мужик не может быть «просто добрым» с женщиной. Не будь наивной.
Я сначала спорила. Потом оправдывалась. Потом — просто перестала писать Виталику. Потом — Лене. Ещё через месяц я никому не писала сама. Даже маме. Потому что он видел переписки. «Ты же не скрываешь от меня ничего?»
Он не запрещал. Он «беспокоился». Он любил.
А я? Я старалась. Очень старалась. Ведь я взрослый человек, и если хочу крепких отношений, надо уметь идти на компромиссы, правда?
Мы съехались на четвёртом месяце. Я удивлялась: как так быстро? Но, кажется, мечтала об этом всю жизнь — чтобы вместе, чтобы серьёзно. Он покупал домой хорошие продукты, сам выбирал обои в спальню, сам возил меня по врачам, когда у меня были боли в спине. Я чувствовала: вот, забота. Но почему она была такой… тяжёлой?
Он никогда не бил.
Но мог замолчать на сутки. Просто уйти. А потом вернуться и сказать: «Ты же взрослая. Могла понять, что обидела меня».
Я не понимала.
Но старалась.
Я училась готовить так, как он любит. Макароны — не разваривай. Суп — на курином бульоне, без кубиков. Кофе — не во френч-прессе, а в турке. Я всё запоминала. И всё больше старалась угодить.
Он иногда хвалил.
— Сегодня вкусно. Прямо как мама делает.
И мне этого хватало. Правда. Одного одобрения. Короткой похвалы.
Потом он стал просить не носить короткие платья. Не краситься ярко.
— Я же тебя люблю настоящую. Зачем тебе эта маска?
Я перестала краситься. Отнесла любимое платье в пакет «на дачу». Купила длинные серые джемперы.
Он улыбался. А я чувствовала, как в груди становится пусто.
На работе я перестала задерживаться. Перестала разговаривать в обед. Потом — сменила отдел. Стало меньше общения. Он говорил, что там «токсичные люди». А я снова соглашалась. Я ведь любила. Любовь — это же про то, чтобы быть рядом, поддерживать. Я хотела быть идеальной женщиной, которая умеет любить правильно. Которая не спорит. Которая не устраивает скандалы. Которая не «давит», не «выносит мозг».
Но почему-то я всё чаще чувствовала себя не женщиной, а функцией.
Быт был на мне. Планы — тоже. Он говорил:
— Мне важно, чтобы ты создавала пространство, в котором хочется жить.
Я создавала.
Но сама в нём больше не жила.
Я просыпалась с ощущением, что проваливаюсь в кого-то другого.
На выходных он устраивал «разборы». Говорил, где я снова была недостаточной. Слишком уставшей. Слишком равнодушной.
Однажды он сказал:
— Ты вообще уже не та, в кого я влюбился.
Я заплакала. Потому что я и сама не знала, кто я теперь.
Я часто думаю: когда я исчезла? В какой момент?
Может быть, когда молча выбросила своё красное пальто — потому что «слишком вызывающее». Или когда удалила инстаграм, чтобы «не быть навязчивой».
Или когда впервые соврала подруге, что не могу встретиться, потому что «загружена по работе», хотя просто боялась, что он разозлится.
Я потерялась в мелочах. В этих миллионах «лучше не надо», «мне будет спокойнее, если», «ты же хочешь, чтобы нам было хорошо?»
И я правда хотела.
Иногда я замечала странные вещи.
Когда он говорил грубости, он тут же обнимал и добавлял:
— Ты же понимаешь, что это от любви?
Когда он проверял переписки — говорил:
— Я просто переживаю. Это не про контроль.
Когда отказывался идти со мной к врачу — объяснял:
— Я же доверяю тебе. Зачем мне быть везде?
Я долго не верила себе.
Ведь снаружи он казался прекрасным. Его обожали коллеги. Он всегда был вежлив с официантами. Он звонил своей бабушке. Он всегда помогал друзьям. Только со мной он был другим. Жёстким. Требовательным. Холодным.
— Ты выдумываешь, — однажды сказал он, когда я попыталась поговорить. — Просто у тебя проблемы с самооценкой. Пройди терапию — и всё наладится.
Я пошла. И это, наверное, спасло меня.
Психолог была молодой и спокойной. Она ничего не утверждала. Просто задавала вопросы. Первый, который меня выбил:
— А вы вообще знаете, что любите?
Я молчала.
Я не знала. Я забыла.
В следующие сессии я плакала. Много. Потом злилась. Потом молчала.
А потом — начала вспоминать себя.
Я вспомнила, что любила ездить одна в кино. Что могла писать стихи в блокноте. Что обожала горький шоколад, но перестала покупать, потому что «он его не ест, а одной пачку не съесть».
И ещё я поняла, как сильно я боюсь быть неудобной.
Я боялась потерять любовь. Потому старалась соответствовать. А потеряла себя.
Уход был тихим.
Я не хлопала дверью. Не кричала. Просто однажды встала утром, оделась, собрала рюкзак и ушла.
Он звонил. Писал.
Сначала был резким. Потом — жалким. Потом — равнодушным.
Я не отвечала. Потому что знала: если снова вернусь, то окончательно исчезну.
Первое время я боялась всего. Своего отражения. Молчания. Выхода в магазин.
Я жила у подруги. Потом сняла маленькую квартиру. Устроилась на работу в книжный — не престижно, зато спокойно.
Каждое утро я заставляла себя дышать. Просто напоминала: ты свободна. Ты есть.
Я начала ходить на танцы. Смешно, неуклюже. Но каждый раз — как будто возвращалась домой.
Потом встретила Лену. Она просто обняла и сказала:
— Я знала, что ты выберешь себя.
И я впервые расплакалась не от боли, а от облегчения.
Прошло больше года.
Я больше не стараюсь быть идеальной. Я учусь быть живой.
Иногда мне всё ещё страшно. Иногда стыдно — за ту себя, покорную, бесформенную.
Но я смотрю на неё теперь с сочувствием. Она правда пыталась.
Она просто не знала, что быть собой — это тоже вариант.
Теперь знаю.