Памяти моего деда посвящается…
Немцы появились в селе в полдень…
Еще с утра в июньском небе высоко-высоко прошли десятка три черных самолетов с белыми крестами на крыльях. Прошли, сопровождаемые громким, каким-то потусторонним гулом, от которого мурашки прокатились по всему телу. Старики и старухи, высыпавшие на единственную, заросшую зеленой пышной травой улицу, пояснили мальцам, игравшим в Чапая неподалеку у колхозного амбара, что пошли, мол, немцы на Восток бомбить Москву. Пролетели самолеты и скрылись за кромкой леса. И наступила вокруг тишина. Даже куры, с громким кудахтаньем ковырявшие червяков в зарослях крапивы, притихли. Исчез куда-то ленивый лай соседских собак. Взрослые разошлись по своим делам. Приуныла и ребятня. Лёшка вздохнул совсем как взрослый, отбросил палку, заменявшую ему острую красноармейскую шашку в недавней игре, и побрёл в сторону дома.
Мама хлопотала в сараюшке-коровнике. Крыша совсем прохудилась и надо было ее подлатать до осенних дождей. Единственная кормилица в семье – корова Пеструха побрела с утра вместе с небольшим деревенским стадом на дальний выпас за Агеевский лес. Лёшкины старшие сестренки Катя и Люба крутились вокруг мамы, стараясь хоть чем-то помочь. Мама украдкой, чтобы не показывать детям свою нечеловеческую усталость и тяжёлую бабью долю, изредка смахивала с лица набегавшие слёзы. Тяти нигде не было. Не было его уже давно. Лёшка его и не помнил. Слышал о нём по рассказам сестёр и мамы. Забрали его в 38-м, когда мальчонке едва стукнул год. А был Алексей Фёдорович председателем колхоза. В коллективизацию не раз под кулацкими пулями хаживал. По злому навету и оговору забрали его, отвезли в Смоленск, где и сгинул он в тамошней тюрьме по приговору «тройки». Но Лёшка этого тогда не знал потому, как мал ещё был.
…Немцы ворвались в село на мотоциклах и грузовиках, окутав пыльным облаком деревья, дома, сельскую кузницу. Высадились и пошли по домам, пугая своим видом баб да стариков, собирать «млеко-яйко». Чем ещё богаты деревенские дворы? Хорошо ещё коров в селе не оказалось. Партизан немцы не искали. Не было партизан на Смоленщине в июне 41-го. Пока ещё не было. Потому и фриц не так лют ещё был и пёр на Восток полным ходом, почти не встречая сопротивления.
Появился здоровый рыжий немец и в Лёшкином дворе. Сунулся в курятник и вытащил оттуда красивого пёстрого петуха – Лёшкину гордость и любимца – схватил в охапку и потащил как трофей на улицу. Вдруг на пути у здоровенного солдата в мышиной форме возник небольшой мальчонка. Бросился Лёшка на супостата, стал колотить его в исступлении своими маленькими кулачонками, пытаясь отбить своего единственного друга. Немец не растерялся, оттолкнул «обидчика» в дорожную пыль, сдернул с плеча автомат, передернул затвор и выпустил полмагазина, изрешетив землю рядом с лежащим Лёшкой. У калитки охнула мама, заголосили сестры. Мама бросилась к Лёшке, закрывая его от немца своим телом. Немец прокричал что-то на непонятном языке, развернулся, подхватил петуха и пошёл к стоявшим у центральной избы грузовикам. Сидящая на дороге мама плакала навзрыд. Плакали сестры. А Лёшка молчал. И только две жгучие от слёз дорожки блестели на его пыльных щеках. Было в ту пору Лёшке – моему будущему деду – четыре с половиной года. И это был первый в его жизни бой…