«Можем повторить!» — кричим мы, уже повторяя. Повторяя боль. Повторяя ошибки. Повторяя войну.
Эта заметка в газете - все, что осталось от моего прадеда. Сморщенная бумажка, которую бабушка хранит по сей день.
Мы несём в себе войну. В генах. В семейных альбомах. В привычке бабушки хранить мешок сухарей «на чёрный день». В нервном вздрагивании деда при звуке низко пролетающего самолёта. В маминых глазах. В папиных пьяных скандалах.
Мы — поколение, которое до сих пор воюет.
Наши деды не рассказывали о страхе. Они говорили про «взводного», про «трофейные часы», про «как встретили Победу» — но молчали про то, как их товарищ растекался по снегу от прямого попадания или раненный в живот, три дня просил пристрелить его. Как сосед по окопу сходил с ума от жажды и пил мочу. Как девчонка-санитарка перед смертью шептала: "Мама, я боюсь". Как в 45-м, вернувшись в родную деревню, находили только печные трубы да детский валенок в пепле. Как мать в блокаду хоронила детей, завернув их в занавески — потому что гробы кончились в первый месяц.
Их молчание стало нашим невыплаканным горем. Их молчание стало нашей наследственной болезнью. Как показывают исследования потомков выживших в результате Холокоста, травма передается даже через три поколения.
Мы до сих пор тревожимся от громких звуков — потому что прадед падал на землю при любом хлопке. Наши бабушки заставляли нас доедать хлеб до крошки — потому что их матери ели клей из обоев. Моя прабабушка до смерти складывала хлеб в тумбочку у кровати. Ваша? Нас воспитывали фразами "не ной" и "терпи" — ведь их родители выжили ценой сломанной психики. Мы разучились говорить "мне больно" — потому что у них не было этой роскоши. Мы не умеем просить о помощи — ведь «на войне жаловаться было некому».
Мы помним. Но что именно мы помним? Помним ли мы их страх? Их боль? Их последние мысли?
Что мы на самом деле празднуем - их Победу или свою неспособность жить в мире?
Но 9 мая — это не только про боль. Они не были святыми - они были живыми. Именно поэтому их подвиг настоящий.
Это про бабушку, которая в 16 лет тащила на себе раненых и выжила — значит, и я смогу. Про деда, который после концлагеря научился смеяться снова — значит, и у меня есть право на радость. Про миллионы людей, которые, даже умирая, верили, что мы будем. Про тех, кто, умирая в снегу под Москвой, думал не о ненависти — а о том, чтобы мы могли спокойно спать по ночам. Но они же, эти же люди — учили нас радоваться первому снегу, смеяться над плохими анекдотами, целовать макушки детей. Они, видевшие ад, берегли в себе островки нежности
Мы — их мечта о мире. Мы — ради чего они терпели нечеловеческое.
И теперь наша задача — не просто кричать «Мы можем повторить!», а наконец перестать повторять — травмы, страхи, недоверие. Научиться не только «держать удар», но и чувствовать. Рассказывать не только про «героев», но и про людей — хрупких, напуганных, но выживших вопреки всему. Теперь наша битва — не завоёвывать, а залечивать. Не копить злобу, а учиться миру. Помнить не только парадную Победу, но и 27 миллионов сломанных судеб. Чтить их память не криками, а тем, что наконец-то стали теми мирными людьми, о которых они мечтали.
Они подарили нам Победу. Наш долг — не превратить её в вечную войну.
Они хотели, чтобы мы просто жили. Просто. Жили.
P.S. Вместо "можем повторить" напишите в комментариях имя своего героя, добавьте фото или скан фронтового письма. Мой — младший сержант Лобашов Николай Константинович, 1908 год рождения. Призван 18.09.1941 года, убит 1 марта 1944 года у деревни Хотькино Новоржевского района Калининской области. Его дочери, моей бабушке было всего 4 года когда его призвали. Прошло 83 года с того дня, а она его ждёт до сих пор. Каждый раз со слезами на глазах. Пусть в этот день говорят не оружие и политики — а наши настоящие, непарадные воспоминания. Давайте сегодня зажжем свечи вместо салютов. Вспомним их имена вместо лозунгов. Это и будет настоящая память.