Я сидела на кухне, глядя, как кофе в турке медленно закипает, пузырьки лопаются, будто крошечные жизни, которые никто не замечает. На столе лежал счёт из больницы — тридцать две тысячи рублей за обследование. Не то чтобы неподъёмная сумма, но для меня, после всего, что было, она казалась камнем на шее. Телефон молчал. Я ждала. Хотя бы одного звонка, одного сообщения: «Лен, ты как? Нужна помощь?» Но экран был пуст, как моя надежда на то, что кто-то из них вспомнит.
Я считала: если у тебя есть — поделись. Сегодня им плохо, завтра, может, мне помогут. Только когда мне стало плохо — было глухо. Как будто всё, что я делала, стерлось из памяти. И вот я сижу, пялюсь на этот счёт и думаю: как же так вышло, что я осталась одна?
Меня зовут Елена. Мне тридцать семь, и я, наверное, из тех, кого называют «хорошей». Не в смысле святости, а в том, что всегда готова выручить. Мама умерла, когда мне было девятнадцать, и я как-то сразу стала для всех в семье той, к кому идут, когда прижмёт. Может, потому что я научилась зарабатывать раньше других. Закончила колледж, устроилась в банк, потом в страховую компанию. Не миллионы, но на жизнь хватало, и я никогда не жалела, если кто-то просил: «Лен, выручи».
Первый раз это была тётя Нина, мамина сестра. У неё нашли что-то в лёгких, нужны были деньги на операцию. Я тогда только начала работать, но отдала всё, что накопила на машину, — сто двадцать тысяч. Тётя плакала, обнимала меня, обещала вернуть. Не вернула, конечно, но я и не ждала. Потом был брат, Серёжа. Он влез в долги, играл на ставках. Я оплатила его кредит — двести тысяч. Он клялся, что это в последний раз, что он исправится. Не исправился. Потом племянница, дочка сестры, Маша. Ей нужно было на учёбу, в хороший вуз. Я дала сто пятьдесят тысяч. Сестра, Катя, тогда сказала: «Лен, ты ангел. Без тебя мы бы пропали». Я улыбалась, хотя внутри что-то сжималось. Не от денег, а от того, как они смотрели на меня — будто я не человек, а банкомат.
Годы шли, просьбы не кончались. То у тёти Нины снова здоровье, то Серёже надо закрыть ещё один долг, то Кате не хватает на ремонт. Я давала. Не всегда легко, иногда брала кредиты, отказывала себе в отпуске, в новой одежде. Но я верила: это семья. Они же не чужие. Они вернут, если не деньгами, то поддержкой, теплом, чем-то. Я ошибалась.
Всё началось в прошлом году, в марте. Я заметила, что устаю. Не так, как обычно, а будто кто-то выключает свет внутри меня. Утром вставала, а сил нет. Думала, переработка, стресс. Пошла к врачу. Тот нахмурился, отправил на анализы. Через неделю диагноз: анемия, возможно, что-то серьёзнее, нужно обследование. Я не паниковала, но стало страшно. Не столько из-за здоровья, сколько из-за того, что я поняла: мне некому позвонить. Некому сказать: «Я боюсь».
Я написала Кате. Она моя младшая сестра, мы всегда были близки. Ну, я так думала. Написала: «Катюш, я не в порядке, надо обследование, денег немного не хватает. Можешь помочь?» Ответ пришёл через три часа: «Лен, у нас сейчас с финансами туго, ремонт затянулся. Может, сама справишься? Ты же всегда справлялась». Я перечитала сообщение раз десять. «Ты же всегда справлялась». Как будто это не просьба, а обвинение.
Потом позвонила Серёже. Он был занят, голос торопливый: «Лен, я на объекте, работы куча. Давай попозже?» Попозже он не перезвонил. Я написала тёте Нине. Она ответила: «Ой, Леночка, я бы рада, но пенсия маленькая, сама еле тяну». И всё. Ни звонка, ни вопроса: «А что с тобой? Как ты?»
Я сидела на диване, смотрела в стену и чувствовала, как что-то во мне ломается. Не сразу, а постепенно, как трещина в стекле, которая ползёт, пока всё не развалится. Я вспоминала, как тётя Нина рыдала у меня на кухне, когда я отдала ей деньги на операцию. Как Серёжа обнимал меня, клялся, что без меня он бы пропал. Как Катя смотрела на меня с благодарностью, когда я оплатила Маше учёбу. И где они все теперь? Где их слова, их обещания?
Через неделю я пошла на обследование. Счёт оплатила сама, взяла кредит. Ничего страшного не нашли, слава богу, но врач сказал, что нужно следить, сдавать анализы каждые полгода. Это означало расходы. Постоянные. Я поняла, что больше не могу тянуть всех на себе. Не потому, что денег нет, а потому, что я устала быть для них решением всех проблем.
Я решила поговорить. Не по телефону, не в мессенджерах, а лицом к лицу. Позвонила Кате, Серёже, тёте Нине. Пригласила к себе. Сказала, что дело серьёзное. Они пришли. Все трое. Сидели на моей кухне, пили чай, который я заварила, ели пирог, который я испекла. И я начала.
— Я хочу поговорить, — сказала я тихо, но голос дрожал. — О нас. О том, как мы живём.
Катя посмотрела на меня с удивлением, Серёжа уткнулся в кружку, тётя Нина поправила очки.
— Лен, что случилось? — спросила Катя. — Ты какая-то странная.
— Странная? — Я усмехнулась, и в горле запершило. — Может, потому что я устала? Устала быть для вас банком. Устала давать деньги, которые вы никогда не возвращаете. Устала слушать, как вы обещаете, а потом забываете.
Повисла тишина. Такая, что слышно было, как тикают часы на стене. Серёжа кашлянул, Катя нахмурилась, тётя Нина начала теребить салфетку.
— Лен, ты чего? — сказал Серёжа. — Мы же семья. Ты всегда помогала, мы ценим, правда.
— Цените? — Я посмотрела на него, и в глазах защипало. — А где вы были, когда мне нужна была помощь? Когда я написала, что мне страшно, что я не справляюсь? Где были ваши звонки, ваши «Лен, держись»?
— Ну, у всех свои проблемы, — пробормотала Катя. — Ты же знаешь, у нас ремонт, Маша на учёбе…
— А у меня что, нет проблем? — перебила я. Голос сорвался, и я поняла, что уже не могу остановиться. — Я двадцать лет тащила вас всех! Операции, долги, учёба, ремонты! Я брала кредиты, отказывала себе во всём, потому что думала: это семья, они будут рядом, когда мне будет плохо. А когда мне стало плохо, вы все отвернулись!
— Лена, не кричи, — сказала тётя Нина тихо, но в её голосе было что-то холодное. — Мы не просили тебя быть героем. Ты сама решила помогать.
Я замерла. Эти слова ударили, как пощёчина. Сама решила. Будто я навязывалась со своей помощью, будто они не приходили ко мне с протянутой рукой.
— То есть, — я сглотнула, — вы считаете, что я сама виновата? Что я должна была сказать «нет» и смотреть, как вы тонете?
— Ну, не совсем так, — начал Серёжа, но я уже не слушала.
— А знаете, что самое больное? — сказала я, и слёзы всё-таки потекли. — Я не ждала, что вы вернёте деньги. Я ждала, что вы будете со мной. Что вы спросите: «Лен, ты как?» Что вы хоть раз подумаете обо мне, а не о том, что я могу дать.
Они молчали. Катя смотрела в пол, Серёжа крутил ложку в руках, тётя Нина кашляла, будто хотела заполнить тишину. А я вдруг поняла: они не изменятся. Они привыкли, что я всегда рядом, всегда выручу. И когда я перестала быть «удобной», они просто не знали, что со мной делать.
После того разговора прошло полгода. Я больше не даю деньги. Ни Кате, ни Серёже, ни тёте Нине. Они звонили пару раз, просили, но я отказывала. Не грубо, но твёрдо. Катя обиделась, сказала, что я стала чёрствой. Серёжа перестал писать. Тётя Нина иногда звонит, но говорит только о себе.
Я не знаю, правильно ли я поступила. Иногда ночью лежу и думаю: а если бы я дала ещё раз, может, всё было бы иначе? Может, они бы поняли? Но потом вспоминаю их лица на той кухне, их молчание, их «ты сама решила». И понимаю: я не могу больше. Не потому, что не люблю их. А потому, что устала любить тех, кто не любит меня.
Теперь я коплю. Не на машину, не на отпуск. На себя. На обследования, на лекарства, на жизнь, которая, может, ещё даст мне шанс почувствовать себя нужной. Не банком, не спасательницей, а просто Леной. Я — женщина, которая тоже боится, устаёт и мечтает, чтобы её обняли и сказали: «Всё наладится».
Я не знаю, что будет дальше. Может, они одумаются. Может, я научусь жить без этой боли. А может, я так и останусь одна, с пустым экраном телефона и счётом на столе. Но одно я знаю точно: больше я не дам ни копейки. Не потому, что жадная. А потому, что поняла: помощь без уважения рождает только потребительство. И я слишком долго была для них просто кошельком.
Я допила кофе, поставила турку в раковину. Счёт из больницы всё ещё лежал на столе. Я взяла его, сложила пополам и убрала в ящик. Завтра я пойду в банк, оформлю ещё один кредит. Справлюсь. Как всегда справлялась. Только теперь — для себя…