Хурчин погладит, как ребенка,
свой морин-хур, простой и нежный,
и поплывет напев негромко
над серой плоскостью безбрежной.
И закурится дымкой синей
печаль травы, травы пустынной.
Сын вспомнит мать, мать вспомнит сына,
но каждый вспомнит дым полыни.
И шли столетий караваны,
и тихо музыка звучала.
И чуть дрожа тайком сбегала
слеза по скулам Чингисхана.
О, пой, струна волосяная,
о горьком запахе становий,
и всадник пыльный, замирая,
коня у юрты остановит.
Струна, струна волосяная,
чем в сердце родину заменишь?
Пой, пой, струна моя степная,
пой так, как только ты умеешь.
Хурчин погладит, как ребенка,
свой морин-хур, простой и нежный,
и поплывет напев негромко
над серой плоскостью безбрежной.
И закурится дымкой синей
печаль травы, травы пустынной.
Сын вспомнит мать, мать вспомнит сына,
но каждый вспомнит дым полыни.
И шли столетий караваны,
и тихо музыка звучала.
И чуть дрожа тайком сбегала
слеза по скулам Чингисхана.
О, пой, струна волосяная,
о горьком запахе становий,
и всадник пыльный, замирая,
коня у юрты остановит.
Струна, струна волосяная,
чем в сердце родину заменишь?
Пой, пой, струна моя степная,
пой так, как только ты умеешь.
