Несмотря на масштаб в контексте истории и объединение двух известнейших родов – Австрийские Габсбурги и Французские Бурбоны, Мария-Антуанетта и Людовик XVI были еще и просто супругами. И родителями. И их казнь, как показательная порка, всегда казалась мне чем-то сродни расстрелу последних Романовых. Можно как угодно относиться и к тем, и к другим, но такой выбор толпы говорит не в её пользу.
В фильме режиссер не дает никаких оценок. Как не защищает взбешенный народ, так и не выставляет в негативном свете монархов. Поведение, мотивы, политика Марии-Антуанетты и Людовика XVI, все, что было ДО – за кадром. Как бы случайно, в разговорах, мелькают их мысли о прошлом, настоящем и будущем, которого, как известно, не случилось. Особенно понравилась ремарка короля о равенстве, точнее, невозможности его в обществе. В любом обществе.
Перед нами семья французских аристократов, уже сломленных, но ещё не покоренных. Это несколько месяцев с августа 1792 года, которые они проведут в крепости в ожидании суда. И основная идея фильма – как чувствует себя человек, которого скинули с Олимпа. Незыблемая величина, теперь вынужденная приспосабливаться и зависеть.
«- Вы полагает, что страдания, переносимые моей семьёй, так необходимы?
- Ваша семья не из плоти и крови. Для нас вы всего лишь символ несправедливости. Новое поколение людей вскоре заменит вас, но для этого они должны совершить акт насилия, найти жертву».
🎬Падение короны (2023)
Le déluge
Фильм необычен именно тем, что король уже не король. Нет роскоши сверкающих балов, деликатесов, шелковых камзолов, привычных вещей и привычного окружения. Есть Великая французская революция, республиканцы, беспомощность и крепость Тампль, ставшая на несколько месяцев тюрьмой для уже обычных граждан – Луи Капета и его семьи.
Структурно заточение выглядит, как три части. Падение с небес на землю. От только что прибывших в Тампль с достоинством, в напудренных париках и кружевах, к финалу остается лишь пыль.
- Боги
- Люди
- Мертвецы
Людовик XVI (Гийом Кане) и Мария-Антуанетта (Мелани Лоран) с детьми и свитой прибывают в Тампль. И первое время всё складывается не так уж плохо – они живут в огромной мраморной зале все вместе, едят с фарфора и пьют из хрусталя, у них есть красивые вещи, парики и даже бадминтон для развлечения. Простодушный Людовик настроен оптимистически, он улыбается, пытается шутить и веселить детей, а его супруга – напротив, раздражена этой слепой верой в чудо и находится в ожидании неизбежного. И это неизбежное точно не сулит ничего хорошего. Что в скором времени подтверждается, ведь толпа крестьян приносит в Тампль подарок – голову любимой фрейлины королевы. И королевская чета уже не выглядит так помпезно. Сейчас они словно куклы в закрытом картонном домике. Мрачном домике.
«Ещё совсем недавно люди годами ждали приёма у королевы. Теперь им нужно просто покричать и плюнуть на пол».
Семью разделяют. Королева с детьми и Елизаветой, сестрой Людовика (Орор Брутин) – в одном помещении, Людовик – в другом. Они встречаются только во время принятия пищи. Условия пребывания ужесточаются и ужесточаются значительно. Вместо сверкающего мрамора – неуютные и ободранные каморки, требующие капитального ремонта, никаких слуг, и теперь нельзя пользоваться столовыми, гигиеническими и даже письменными приборами. Король ест руками, не может побриться и провести урок для сына. Нет смены белья, и Мария-Антуанетта вынуждена «добывать» его древнейшим способом.
Преобразования как внешние, так и внутренние. Отношения между супругами накаляются еще больше. Мария-Антуанетта буквально кричит Людовику, как ей страшно, и хочется, чтобы муж поддержал её в этом страхе, а не питал иллюзии. Трогательная сцена не между королем и королевой, а между мужем и женой.
«Мы разыграли пьесу, в которой роли для нас были слишком велики. Я больше не хочу играть. Сегодня мне страшно и мне нужно, чтобы ты боялся вместе со мной».
В финальной части Людовик и Мария-Антуанетта словно меняются местами. Он стойко принимает известие о своей казни и даже встречается со своим палачом – отчего-то ему необходимо выяснить последовательность всей процедуры, словно он собирается ее контролировать, тогда как она – бьется в истерике. И это не просто крик. Это невыносимая боль души, которая простирается далеко за пределы тюрьмы.
«Мы, подготовившие почву для доброты, сами не смогли быть добрыми. Но когда наступит день, когда человек будет помогать человеку, они будут думать о нас со снисхождением».
