1. Подвал
Когда мама умерла, я не плакал. Я сидел в её старом доме, окружённый тишиной и отзвуками прошлого, и чувствовал только одно — вязкую, холодную пустоту. Это не была та боль, которую люди описывают, говоря об утрате. Это была пустота иного рода — как тень, отбрасываемая чем-то, что всё ещё стоит за спиной. Это было ощущение, что я вернулся в ловушку, из которой в детстве едва выбрался. Потому что всё начиналось не со смерти. Всё начиналось с этого дома.
Он стоял на краю вымершего посёлка, обросший диким виноградом и мхом, с провалившейся крышей и пыльными окнами, похожими на слепые глаза. Соседи разъехались или умерли, улицы заросли травой, и только этот дом продолжал стоять, как будто ждал. Как будто помнил.
Я уехал отсюда в шестнадцать. Поступил в колледж, нашёл работу, поселился в городе. И всё это время старался не вспоминать. Когда мама звонила, я отвечал коротко. Она редко говорила о доме. Почти никогда. Только иногда упоминала, что "всё под контролем". А однажды в её голосе прозвучало: "Я больше туда не спускаюсь". Я тогда не придал значения.
Теперь всё вернулось ко мне. Дом снова был мой. Я приехал с одним чемоданом и бутылкой дешёвого виски, намереваясь остаться на пару дней: разобрать вещи, вызвать оценщика, оформить продажу. Но стоило мне переступить порог, как я понял — он знал, что я вернулся. Он помнил меня.
Всё осталось как прежде. Тот же запах: старая штукатурка, плесень, сырость. Те же звуки: потрескивание дерева, как дыхание в старых лёгких. И, конечно же, подвал. Дверь на кухне, за которой я в детстве стоял ночами, боясь пошевелиться.
Я всегда знал — с подвалом что-то не так.
2. Детство
Когда мне было семь или восемь, я часто просыпался ночью от скрипа. Будто кто-то осторожно, неуверенно поднимался снизу — с каждой ступенью скрип был чуть громче. Я замирал под одеялом, сжимая в руках плюшевого пса, и слушал, как под полом кто-то шевелится.
— Мам, там кто-то ходит, — говорил я утром.
— Тебе показалось, — отвечала она. Но её голос… он дрожал. Она не смотрела мне в глаза, когда это говорила.
Иногда по ночам я слышал голос. Он звал меня тихо, будто сквозь сон. Иногда он звучал, как мама. Иногда — как кто-то чужой. Грубый, низкий, мужской голос. А бывало — детский. Плачущий. Я прятался с головой под одеяло, пока не наступало утро. Дышать было трудно, но страх был сильнее.
— Не открывай дверь, Димочка, — шептала мама, когда слышала стук. — Даже если зовут. Особенно — если зовут.
Однажды я подошёл к двери в подвал среди ночи. Держал руку на ручке. Меня звали по имени. Голос был тёплый, ласковый. Как у мамы. Но мама спала в соседней комнате. Я видел, как светится щель под её дверью. А этот голос шёл снизу.
Я тогда не открыл. И с тех пор боялся подходить к этой двери. Всегда.
3. Первая ночь
Спустя годы, в первую ночь после возвращения, я лежал на том же старом диване, на котором в детстве читал комиксы и смотрел мультики. Теперь он пах пылью и временем. Я пил виски, смотрел в потолок и убеждал себя, что всё в порядке.
Дом потрескивал. Словно он знал, что я вернулся. Будто изнутри кто-то слушал мои шаги, мои вдохи, мои мысли. И готовился.
Около полуночи я услышал звук. Низкий глухой удар — словно что-то тяжёлое упало. Потом ещё один. Я замер. Поднялся, включил фонарь на телефоне, медленно спустился на кухню.
Замок на подвале… был открыт. Я точно помнил, как проверил его перед сном. Он был закрыт. Но теперь он просто болтался.
Я подошёл. Заглянул вниз. Свет выхватывал первые ступени, а дальше — ничего. Абсолютная темнота. Густая, масляная. Я сделал шаг назад. В этот момент снизу донёсся звук.
Шаг.
Один. Мягкий. Точный. Как босая ступня на дереве.
Я захлопнул дверь, защёлкнул замок и отступил. Облокотился на стену. Сердце стучало так, будто сейчас вырвется. Я сидел на полу до самого утра. Каждые полчаса — стук. А потом царапанье. Как ногти по дереву. Мягкие, неторопливые, ленивые.
4. Соседка Мария
Утром я поехал в деревню, что в трёх километрах. Там ещё жила Мария — старуха, с которой мама иногда общалась. Она открыла дверь с недоверием, но, увидев меня, кивнула, будто ожидала.
— Ты всё-таки вернулся.
— Мне нужно знать про подвал, — сказал я. — Что там?
Она долго молчала. Потом усадила меня за кухонный стол, налила кипятка из чайника.
— Там не твоя мать была страшной. Дом. Он живой. Он кормится.
— Чем? Кем?
— Твоя мать… она приносила. Он брал. Не сразу, не каждый год. Но брал.
— Кого?
— Не людей. Не совсем. Иногда кошек. Иногда... кого-то с дороги.
Я побледнел.
— Это бред.
— А ты думаешь, почему соседи съехали? Почему в посёлке осталась я одна?
— Почему вы молчали?
— А кто бы поверил? Милиция? Ты? Ты же сам уехал.
Она достала из шкафа рваную тетрадь. В ней — даты. И напротив каждой даты — чёрная точка. Точки шли с 1982 по 2021. Последняя дата была — вчерашний день. Но она ещё не была зачёркнута.
5. Ключи
Вернувшись домой, я решил сжечь ключ от подвала. Слишком много плохих мыслей. Взял ящик, достал связку — но нашёл три одинаковых ключа. Абсолютно одинаковых.
Раньше был один.
Я выбежал в коридор — дверь в подвал была открыта.
На лестнице стояла фигура. Высокая, тонкая. Без лица. Чёрная, как мокрая тень. Она не двигалась. Просто смотрела. Я шагнул назад — и в следующую секунду она исчезла. Растворилась в воздухе.
Я заколотил дверь досками. Поставил крест. Повесил замок. Замуровал себя от страха.
6. Голос
На третий день голос вернулся. Не снаружи. Внутри. Он звучал в голове, в груди, в костях. Мягкий, будто отдалённый, но чёткий. Я слышал его, даже когда включал телевизор или музыку. Он перекрывал всё. Как звон после взрыва.
— Димочка… — шептал он. — Ты так долго не приходил…
Иногда голос был мамин. Ласковый, знакомый. Другой раз — чужой, мужской. Тяжёлый. Как будто говорил кто-то, у кого нет лёгких. И каждый раз он знал моё имя.
— Я здесь одна. Мне холодно. Ты должен закончить… то, что я начала…
Я зажимал уши. Пил. Кричал. Но голос не исчезал. Он приходил во снах, в зеркалах, в отражениях монитора. Я видел тень позади себя, а оборачивался — пусто. Только на стене — отпечаток руки. Мокрый. Как из подвала.
Однажды голос сказал:
— Они выходят. Скоро.
И в ту же ночь кто-то шептал под полом. Словно целый хор. Много голосов. Мужские. Детские. Женские. Они шептали молитвы. Но слова были не на русском. Не на любом известном мне языке. И всё же… я их понимал.
7. Спуск
Я не выдержал.
Взял камеру, налобный фонарь, нож. Решил спуститься. Не чтобы выяснить. Чтобы доказать себе, что всё это — плод усталости, горя, воображения. Мне нужен был финал.
Я снял доски. Открыл замок. Дверь в подвал сама со скрипом приоткрылась. Лестница вела вниз, в темноту, как глотка чудовища.
Я шагнул. Один. Второй. Третий.
Фонарь выхватывал мокрые каменные стены. На третьей ступени дерево под ногой треснуло — и я рухнул вниз.
Но я не упал в подвал.
Я упал в туннель.
8. Внизу
Я очнулся в узком проходе. Каменные стены, земляной пол. Потолок низкий, всё вокруг пахло гнилью и железом. Я шёл вперёд. Фонарь мигал. Влажный мрак сжимался вокруг.
На стенах — отпечатки. Детские ладони, большие пальцы, когти. Кровь. Много крови. Пятна были свежие.
Я услышал плач. Ребёнок. Мальчик. Где-то впереди. Я побежал. Но вместо ребёнка нашёл зеркало. В нём — себя. Только лицо искажено. Глаза — пустые. Рот — слишком большой.
— Помнишь, как ты ушёл? — проговорило оно моим голосом. — А я осталась.
Фонарь погас. Позади — шаги. Сначала один. Потом два. Потом десятки. Они шли медленно. Я не оборачивался.
Только шёл. И в какой-то момент… увидел свет.
9. Мама
Я вышел в зал. Просторный, круглый. Каменные стены. В центре — стул. На нём сидела мама.
Она подняла голову. Лицо было… не её. Кожа — серовато-зелёная, будто тухлая. Глаза — белые, без зрачков. Рот — растянут в улыбке. Губы надорваны, из уголков текла чёрная жидкость.
— Я горжусь тобой, сын, — сказала она голосом мужчины. — Ты вернулся. Теперь ты готов.
Сзади на стенах зашевелились тени. Сотни. Лица — без черт. Тела — как мокрые тряпки. Они ползли вниз, как капли. И все шептали:
«Останься. Останься. Останься…»
Я бросился назад. Бежал по туннелю. Позади шаги. Много. Медленные. Настойчивые. Я знал — если остановлюсь, не выйду.
Я добежал до лестницы. Вылетел в подвал. Захлопнул дверь. Заколотил досками. Забил гвоздями. Упал на пол. И кричал. До хрипоты.
10. Огонь
Утром я поехал в город. Купил канистру бензина. Вернулся. Разлил топливо по полу, стенам, в щели. Достал зажигалку.
— Прости, мам. Прости… — прошептал я.
Щёлк.
Пламя вспыхнуло, как от пороха. Дом застонал. Я клянусь — он стонал. Будто живое тело горело заживо. Из подвала послышался вой. И крики. Детские. Женские. Мужские.
Я выбежал на улицу. Дом полыхал, как адское пламя. Окна трескались. Стены рушились. Но дым не поднимался. Он… уходил в землю.
Пожарные приехали через полчаса. Осталась только обугленная коробка. Подвал не пострадал.
11. Исчезновение
Я уехал. Продал землю. Переехал в другой город. Изменил имя. Не отвечал на письма. Никому не рассказывал. Но ночами я всё равно слышал голоса. В трубах. В телевизоре. В радиопомехах.
Иногда, проходя мимо какого-нибудь люка, я слышал своё имя.
Иногда — видел тень на лестнице.
Я пытался забыть. Но один раз, однажды… всё вернулось.
12. Возвращение
Спустя два года мне написала девушка. Незнакомая. Она купила участок. Построила новый дом.
Нашла камеру в подвале.
— На видео вы. Вы спускаетесь вниз. А потом камера падает. Кто-то шепчет.
— Что они говорят? — спросил я, дрожа.
Она ответила:
«Они зовут меня. По имени. А я ведь… никогда вам не представлялась.»