Октябрьский туман окутывал район, размывая контуры панельных домов. Анна смотрела в окно. Три недели в новой квартире, а чувство временности не исчезало. За стеклом расстилалась чужая жизнь — незнакомый двор, группы подростков, детская площадка с потрепанными качелями.
— Аня, ужинать! — позвала мать.
Анна не сдвинулась с места. Комната с наспех поклеенными обоями хранила следы прежних жильцов. Шерсть их кота обнаруживалась повсюду. Анна не любила ни кошек, ни этот район, ни Сергея, из-за которого они сюда переехали.
— Анна! — в голосе матери появилось раздражение.
— Я не голодна, — ответила она, не отворачиваясь от окна.
На кухне что-то стукнуло. Мать снова пыталась организовать семейный ужин, словно это могло восстановить их прежнюю жизнь.
Из соседней комнаты доносился голос Сергея — он разговаривал по телефону. Почти сорок лет, а постоянно на подхвате у кого-то, решает чужие проблемы. Собственную жизнь не устроил, но пытается строить семью.
В дверь постучали.
— Можно? — спросила мать, приоткрыв дверь.
Она выглядела старше своих тридцати шести. После развода начала курить, полагая, что Анна не замечает запаха.
— Уже вошла, — сказала Анна. — Зачем спрашиваешь?
— Хватит, — мать закрыла за собой дверь. — Хватит притворяться, что я твой враг.
— А кто ты? — Анна подтянула колени к груди. — Подруга? Не похоже.
Мать села на край кровати и помолчала.
— Я твоя мать. И делаю то, что должна — забочусь о нас.
— О нас? — усмехнулась Анна. — Ты заботишься о своём Серёже. А меня перевезла, как вещь.
— Думаешь, я не понимаю, как тебе трудно? Думаешь, мне легко? Бросить всё, начать сначала…
— Но ты сама это решила! — Анна встала. — А меня кто-нибудь спросил? Ты хоть раз подумала о том, чего хочу я?
— Чего ты хочешь, Аня? — спросила мать. — Вернуться в квартиру, откуда нас выгоняли коллекторы? Или к отцу, который не платит алименты?
Анна отвернулась. Чего она хотела? Чтобы всё было как раньше. Чтобы мать улыбалась, как прежде, а не смотрела загнанным зверем. Чтобы по утрам пахло кофе, а не сигаретами и тревогой.
— Выйди, пожалуйста, — тихо сказала она. — Мне нужно сделать уроки.
В новой школе Анна столкнулась с настороженным любопытством. За две недели она усвоила главное — держаться в стороне, не привлекать внимания. Её молчаливость восприняли как высокомерие. Она не пыталась разубеждать одноклассников — так было проще.
— Смотрите, королевна, — послышалось, когда она вошла в столовую.
Рыжая Карина с подружками захихикали. Анна прошла к раздаче и взяла компот с пирожком.
— Яблочный? — спросил насмешливый голос рядом. — Корону не жмёт?
Светловолосая девчонка с короткой стрижкой встала на её пути. Типичная местная заводила, решающая, кому здесь место, а кому нет.
— Извини, — Анна попыталась пройти, но девушка снова преградила дорогу.
— Мы не закончили. Ты умеешь разговаривать?
Столовая притихла. Анна почувствовала прилив крови к лицу. Снова унижение. Дома, в школе — везде она была лишней.
— Лен, оставь её, — сказал мальчик с дальнего стола. — Надоело.
— Тебя не спрашивали, Башкин, — ответила Лена, но отступила.
Анна быстрым шагом направилась к выходу. Пирожок она выбросила в урну, даже не надкусив.
— Я хотел бы поговорить с тобой, — Сергей стоял в дверях её комнаты. Высокий, нескладный, с большими руками и сутулыми плечами — он казался неуместным в их жизни. — Можно?
Анна пожала плечами, продолжая листать учебник. Сергей неловко переступил с ноги на ногу, но всё же вошёл. Сел на краешек стула, положив руки на колени.
— Знаешь, я понимаю, что влез в вашу жизнь не вовремя, — начал он. — И ты имеешь полное право злиться.
— Я не злюсь, — отрезала Анна. — Мне просто всё равно.
Сергей помолчал, разглядывая свои руки. На правой виднелся свежий порез — наверняка снова возился с проводкой. Мать говорила, он электрик. «Золотые руки», — с гордостью добавляла она, как будто это было важно.
— Хорошо, — кивнул Сергей. — Тебе всё равно. Но мне — нет. И я хочу, чтобы ты знала — я никогда не буду пытаться заменить твоего отца.
— Даже если бы попытался, не получилось бы, — Анна захлопнула учебник и посмотрела ему в глаза. — Мой отец окончил МГУ, знает три языка и объездил полмира. А ты кто?
Она ожидала обиды, гнева — чего угодно, только не усталой улыбки, которая появилась на его лице.
— Знаешь, что самое смешное? — он покачал головой. — Я тоже окончил МГУ. Физфак. Потом была аспирантура, статьи… А потом девяностые. Выбор простой — или наука без денег, или… — он обвёл взглядом комнату. — Теперь вот электропроводку чиню.
Он встал, одёрнув растянутый свитер.
— Не буду мешать. Просто хотел, чтобы ты знала — дверь всегда открыта, если захочешь поговорить.
Когда за ним закрылась дверь, Анна ещё долго сидела неподвижно. Ей хотелось заплакать, но слёз не было — только тяжесть в груди и смутное чувство стыда.
К концу октября начались дожди. Анна шла из школы, обходя лужи. Промозглый ветер забирался под куртку, пробирал до костей. В руках она сжимала листок с оценкой — двойка за контрольную по геометрии. В прежней школе математика была её сильной стороной. Здесь программа отличалась, учебники были другие, а учительница объясняла так, будто все обязаны были понимать её с полуслова.
— Эй, новенькая! Постой!
Анна обернулась. К ней бежал тот самый мальчишка с чёлкой — Башкин, кажется.
— Ты это… тетрадь забыла, — он протянул ей потрёпанную тетрадь в клетку.
— Это не моя, — покачала головой Анна.
— А, блин, перепутал, — он смущённо улыбнулся. — Думал, твоя. Ты в ту сторону идёшь? — он махнул рукой в сторону новостроек.
— Да. А что?
— Да ничего, просто мне тоже туда.
Они пошли рядом. Башкин сунул руки в карманы и насвистывал какую-то мелодию. Анна искоса рассматривала его — нескладный, с острыми локтями и коленками, с вечно растрёпанными волосами. Обычно такие становятся объектами насмешек, но этот, видимо, нашёл способ выжить.
— Ты зря от Ленки убегаешь, — вдруг сказал он. — От этого только хуже.
— Я не убегаю, — пожала плечами Анна. — Просто не хочу связываться.
— Она не со зла, — Башкин пнул камешек. — Просто привыкла, что все вокруг неё крутятся. А ты не крутишься — вот и бесится.
— Откуда ты знаешь, что она не со зла?
— Мы в одном дворе выросли. Я её с детского сада знаю, — он улыбнулся какой-то своей мысли. — Она нормальная на самом деле. Просто… сложная.
Они дошли до перекрёстка. Дальше их пути расходились.
— Ну, пока, — Башкин помахал рукой. — Если что, меня Димка зовут.
Анна кивнула и пошла своей дорогой. Впервые за долгое время внутри появилось что-то похожее на тепло.
Дома пахло свежей краской. Мать красила потолок в ванной — старая жёлтая краска пошла пятнами из-за протечки сверху. В комнате Сергея (теперь у него была своя комната — бывшая кладовка, переоборудованная под спальню) гремела музыка. Кажется, старый рок — Pink Floyd или что-то в этом роде.
Анна прошла на кухню, достала из холодильника сыр, хлеб. Есть не хотелось, но привычка брала своё. В прежней жизни они с матерью любили устраивать посиделки на кухне — болтать обо всём на свете, пить чай с печеньем, смеяться над глупостями. Теперь эта традиция ушла, как и многое другое.
— Есть будешь? — мать возникла на пороге кухни. На волосах — пыль от побелки, на щеке — белое пятно.
— Уже ем, — Анна кивнула на бутерброд.
— Это не еда, а перекус, — мать подошла к плите. — Я суп сварила. Будешь?
Анна хотела отказаться, но внезапно поняла, что по-настоящему голодна.
— Буду, — кивнула она.
Они ели молча. Мать рассеянно крошила хлеб, думая о чём-то своём. На запястье у неё красовался синяк — наверняка ударилась, когда красила.
— Тебе помощь нужна? — вдруг спросила Анна. — С потолком.
Мать подняла на неё удивлённый взгляд.
— Спасибо, но я уже закончила. Сергей обещал завтра ещё раз посмотреть крышу у соседей — там что-то с изоляцией.
При упоминании Сергея Анна напряглась. Разговор с ним не шёл из головы.
— Он правда учился в МГУ? — спросила она, не поднимая глаз от тарелки.
Мать помедлила, словно решая, стоит ли отвечать.
— Да. Физфак. Потом работал в каком-то НИИ, но в девяностые всё развалилось. Пришлось переквалифицироваться.
— А откуда ты его знаешь?
— Он чинил проводку в салоне, где я работаю, — мать отложила ложку. — Мы разговорились, потом как-то… всё закрутилось.
Анна кивнула. Ей вдруг захотелось спросить, любит ли мать этого нелепого человека с руками в мозолях, но она промолчала. Вместо этого встала, помыла за собой тарелку и ушла в свою комнату.
Вечером, листая конспекты по геометрии, она поняла, что ничего не понимает. Теоремы и аксиомы путались в голове, чертежи расплывались перед глазами. В соседней комнате играла музыка — теперь уже не рок, а что-то классическое, со скрипками.
Анна закрыла тетрадь, подошла к двери Сергея и, помедлив, постучала.
— Да? — он появился в проёме с отвёрткой в руках. На полу валялись детали какого-то прибора.
— Можно вопрос? — Анна нервно теребила рукав свитера. — Ты в геометрии разбираешься?
— Смотря в какой, — он улыбнулся. — Евклидова, проективная, неевклидова…
— Школьная, — перебила его Анна. — Девятый класс. Вписанные окружности.
Сергей отложил отвёртку.
— Ну, давай попробуем разобраться.
Они просидели над учебником два часа. Сергей объяснял просто, без занудства, часто приводил примеры из физики. Когда Анна стала зевать, он предложил сделать чай.
— Спасибо, — сказала она, закрывая тетрадь. — Кажется, теперь понятно.
— Обращайся, — кивнул он. — Всё-таки физфак МГУ, как-никак.
В его голосе не было ни насмешки, ни обиды за их прошлый разговор. Только лёгкая самоирония. Анна поймала себя на мысли, что впервые за долгое время чувствует не раздражение, а что-то вроде благодарности.
— Сегодня я объявляю конкурс, — учительница литературы постучала ручкой по столу, привлекая внимание. — Школьный конкурс эссе «Мой район: прошлое и настоящее». Лучшие работы пойдут на городской этап.
Класс загудел. Кто-то застонал, кто-то уже начал обсуждать идеи с соседом по парте. Анна равнодушно записала задание в дневник.
— Новеньким будет сложнее, — донеслось из глубины класса. — Они же района не знают.
— Ничего страшного, — улыбнулась учительница. — Это даже интересно — взгляд со стороны, свежий взгляд.
После уроков Анна столкнулась с Леной в раздевалке. Та натягивала куртку, что-то насвистывая себе под нос.
— Чего пялишься? — бросила она, заметив взгляд Анны. — Снова выпендриться хочешь?
— С чего ты взяла, что я выпендриваюсь? — устало спросила Анна. Сил на конфликт не было.
— А как это ещё назвать? — Лена скрестила руки на груди. — Ходишь тут, нос воротишь, со всеми в сторонке держишься. Типа слишком крутая для нас?
— Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.
— Ага, — хмыкнула Лена. — Только зачем тогда с моим Башкиным шляешься?
— С твоим? — Анна невольно улыбнулась. — Он что, вещь?
— Он мой друг, — Лена шагнула ближе. — Единственный, кто всегда был рядом. А ты тут пять минут, и сразу к нему клеишься.
Анна недоумённо покачала головой. Башкин ни словом не обмолвился о какой-то особой дружбе с Леной. Хотя, возможно, для него это было само собой разумеющимся.
— Не переживай, — сказала она, надевая шапку. — Мне он не нужен. Ни он, ни кто-либо ещё из вашей… компании.
Лена неожиданно расхохоталась.
— Господи, какая ты смешная! — она покачала головой. — Заладила — «не нужен, не нужен». А кто тебе вообще нужен, королевна?
Анна не ответила. Натянув куртку, она вышла из школы, чувствуя, как внутри поднимается глухое раздражение. Дома она села за стол и неожиданно для себя начала писать эссе — злое, резкое, о том, каково быть чужой среди чужих, о враждебности картонных многоэтажек, о тех, кто превращает свою территорию в клетку для других.
Эссе получилось жёстким, почти жестоким. Анна перечитала его, внутренне содрогаясь от откровенности. Такое не сдашь на конкурс — учителя сочтут социопатом и отправят к психологу. Но выплеснуть эмоции на бумагу оказалось неожиданно терапевтичным.
Следующим утром она столкнулась с Башкиным у школьных ворот.
— Привет, — кивнул он. — Как дела с геометрией?
— Нормально, — Анна помедлила. — Слушай, я вчера с Ленкой твоей разговаривала… с подругой.
— И что? — он поправил лямку рюкзака, избегая её взгляда.
— Ничего. Просто она говорит, что вы… дружите.
— Ну да, — он пожал плечами. — Мы с детства вместе. Но это не значит, что я с другими общаться не могу.
— Она так не считает.
— Ленка много чего считает, — он вдруг улыбнулся. — Слушай, не бери в голову. Она нормальная, просто… защищается так. У неё мать год назад умерла, живёт с отцом-алкашом и бабкой. Сложно ей.
Анна промолчала. Эта информация никак не вязалась с образом наглой задиры, который она себе нарисовала. Впрочем, у каждого свои демоны. У неё тоже.
— Ты на конкурс эссе будешь писать? — спросил Башкин, меняя тему.
— Не знаю, — пожала плечами Анна. — А ты?
— Буду. Я хочу про историю района написать. Тут знаешь что раньше было? — его глаза загорелись. — Деревня! Прямо здесь, где сейчас школа, был барский дом. Потом его сожгли в революцию. А потом…
Анна слушала, наблюдая, как меняется его лицо, когда он говорит о чём-то, что его действительно интересует. Обычно застенчивый, он вдруг становился уверенным, почти красивым. Таким, наверное, видела его Лена — настоящим, а не тем неловким подростком, каким он казался на первый взгляд.
Вечером Анна сидела над чистым листом бумаги. Вчерашний запал прошёл, а новых идей не появлялось. Из кухни доносились голоса — мать и Сергей что-то обсуждали, изредка смеясь. Анна поймала себя на мысли, что давно не слышала материнского смеха — искреннего, а не натянутого.
В дверь постучали.
— Ужинать идёшь? — спросила мать, заглядывая в комнату. — Сергей пельмени сварил.
— Я не голодна, — машинально ответила Анна.
— Опять? — в голосе матери мелькнуло раздражение. — Анна, нельзя же питаться одними бутербродами.
— Я приду позже. Мне нужно закончить кое-что.
Мать помедлила, явно собираясь сказать что-то ещё, но передумала и закрыла дверь. Анна вздохнула. Ей хотелось пойти на кухню, сесть вместе с ними, поужинать как нормальная семья. Но что-то внутри сопротивлялось, не давало сделать этот шаг. Словно согласившись на семейный ужин, она предаст что-то важное — свою прежнюю жизнь, своё право на обиду, свою целостность.
Через час, когда дом затих, она всё же вышла на кухню. На столе стояла тарелка, прикрытая другой тарелкой. Под ней обнаружились пельмени — уже остывшие, но всё ещё аппетитно пахнущие. Рядом лежала записка, написанная угловатым мужским почерком: «Приятного аппетита. P.S.: Сахар — это карбонаты, углерод».
Анна нахмурилась, не понимая последнюю фразу. Потом вдруг вспомнила их вчерашний разговор о геометрии, когда она пожаловалась, что путает химические формулы. «Сахар — это карбонаты, углерод» — дурацкая мнемоническая фраза для запоминания C₁₂H₂₂O₁₁.
Впервые за долгое время она улыбнулась — искренне, не пытаясь скрыть эмоции. Эта забота, неловкая и почти застенчивая, тронула её сильнее, чем все разговоры и увещевания.
Следующим утром Анна проснулась с чётким пониманием, о чём будет её эссе. Не о враждебности района, не о своей чужеродности — а о встрече двух миров, о сложном процессе принятия.
Перед уроками она нашла Башкина.
— Слушай, а ты правда много знаешь про историю района?
— Ну, кое-что, — он пожал плечами. — А что?
— Хочу для эссе материал собрать. Поможешь?
Он просиял.
— Конечно! Я тебе такое расскажу!
После уроков они отправились в районную библиотеку. Башкин — Дима, как он попросил себя называть — оказался на удивление эрудированным. Он рассказывал об истории района с таким энтузиазмом, что библиотекарша дважды просила их быть потише.
— А вон та старушка, — он кивнул на пожилую женщину, перебиравшую формуляры, — это Валентина Степановна. Она здесь с основания района живёт. Бывшая учительница истории. Знаешь, сколько всего помнит!
— Познакомишь? — неожиданно для себя спросила Анна.
Валентина Степановна оказалась словоохотливой, но не болтливой — она говорила точно, ёмко, без лишних отступлений. История района в её изложении превращалась из сухой хроники в живое повествование. Она помнила, как строили первые дома, как прокладывали коммуникации, как сажали деревья во дворах.
— А вы давно здесь живёте, девочка? — спросила она, когда Дима отошёл за чаем.
— Месяц, — ответила Анна. — Недавно переехали.
— И как вам?
Анна хотела ответить привычное «никак», но вдруг поняла, что не может солгать этой женщине.
— Сложно, — призналась она. — Всё чужое.
— Знаете, что самое интересное в чужом? — Валентина Степановна улыбнулась. — Оно не остаётся чужим навсегда. Сначала вы замечаете детали — вот здесь скрипит ступенька, а здесь всегда пахнет свежим хлебом из булочной. Потом появляются маршруты — от дома до школы, от школы до библиотеки. А потом наступает день, когда вы возвращаетесь откуда-то и думаете: «Я дома». И сами удивляетесь этой мысли.
Анна промолчала, но слова запали ей в душу. «Я дома» — когда она в последний раз так думала? Ещё до переезда? Или даже раньше — до развода родителей, до маминой второй работы, до бесконечных скандалов?
За следующую неделю Анна собрала материал для эссе — фотографии, воспоминания старожилов, исторические справки. Дима помогал ей, знакомил с людьми, показывал интересные места. Иногда к ним присоединялась Лена — поначалу настороженная, но постепенно оттаивающая. Особенно когда поняла, что Анна не претендует на её место в жизни Димы.
— Слушай, а правда, что твой отчим в МГУ учился? — спросила как-то Лена, когда они сидели в местном кафе.
— Он мне не отчим, — машинально поправила Анна. — Просто… мамин друг. И да, учился. Физфак.
— Круто, — присвистнула Лена. — А мой папаша только водку глушить умеет.
В её голосе не было жалости к себе — только усталая констатация факта. Анна вдруг поняла, что за напускной грубостью Лены скрывается такая же боль, как и у неё самой — боль от несоответствия реальности ожиданиям, от того, что жизнь оказалась совсем не такой, какой должна была быть.
— Мне жаль, — искренне сказала она.
— Да ладно, — отмахнулась Лена. — Зато у меня бабуля — огонь! Знаешь, какие пироги печёт? Пальчики оближешь. Как-нибудь зайдёшь к нам, угощу.
Это прозвучало как приглашение к дружбе — неловкое, но искреннее.
Дома обстановка постепенно менялась. Сергей больше не избегал столкновений с Анной, она больше не огрызалась на каждое его слово. Мать смотрела на них с осторожной надеждой, но вопросов не задавала — боялась спугнуть хрупкое перемирие.
Однажды вечером Анна, вернувшись из библиотеки, услышала громкие голоса из кухни. Сергей и мать спорили — редкое явление в их молчаливом быту.
— …нельзя так, Лена, — говорил Сергей. — Ты уже месяц на двух работах пашешь. Так и свалиться недолго.
— А что делать? — в голосе матери звучало отчаяние. — На одну зарплату не проживём.
— Я могу взять ещё подработку. Есть вариант на выходных…
— Ты и так вкалываешь как проклятый! — мать всхлипнула. — Знаешь, иногда мне кажется, что я все испортила. Дочь меня ненавидит, ты из-за нас надрываешься…
— Не говори глупостей, — голос Сергея смягчился. — Ань не ненавидит тебя, она просто… растеряна. И мне с вами хорошо, правда. Мы справимся, Лен. Вот увидишь.
Анна тихо отступила от двери. Внутри что-то сжалось от жалости — к матери, к Сергею, к себе самой. Они все оказались заложниками обстоятельств, все пытались выплыть, цепляясь друг за друга и одновременно отталкивая друг друга.
На следующий день Анна сдала эссе. Оно получилось не таким, как она планировала изначально — не обвинением, а размышлением. О том, как мы создаём границы между «своим» и «чужим», как учимся принимать новое, как боль и страх могут стать или препятствием, или ступенькой к росту.
— Очень интересный подход, — сказала учительница, пробежав глазами текст. — Необычный взгляд на тему.
Через две недели Анну вызвали к директору. В кабинете сидела завуч и руководитель районного методического объединения.
— Твоё эссе заняло первое место в районном конкурсе, — сказала директор. — Поздравляю! Теперь оно пойдёт на городской этап.
Анна растерянно кивнула. Она не ожидала такого результата — писала для себя, не для наград.
Дома она поделилась новостью с матерью и Сергеем. Мать расцвела, Сергей неловко, но искренне её обнял.
— Это же здорово! — он просиял. — Надо отметить. Как насчёт пиццы?
Они заказали пиццу и сидели на кухне, обсуждая школу, конкурс, планы на выходные. Что-то неуловимо изменилось в их общении — исчезла напряжённость, появилась возможность просто разговаривать, не опасаясь задеть больное место.
— У меня есть новость, — вдруг сказала мать, когда с пиццей было покончено. — Сергею предложили работу в его старом институте. Не научную, конечно, но связанную с его образованием. Лаборантом.
— Правда? — Анна повернулась к Сергею. — Поздравляю.
— Спасибо, — он смущённо улыбнулся. — Зарплата, конечно, не ахти, но зато график удобный. И перспективы есть. Если всё пойдёт хорошо, может, даже в аспирантуру вернусь.
— А как же… — Анна замялась. — Как же «девяностые, выбор простой»?
— Знаешь, я понял одну вещь, — Сергей посмотрел на неё с неожиданной серьёзностью. — Иногда жизнь даёт второй шанс. Глупо его не использовать.
Он взял руку матери в свою, и Анна вдруг поняла, что не испытывает ни раздражения, ни неловкости от этого жеста. Только странное облегчение — будто что-то встало на свои места.
В середине ноября ударили первые морозы. Анна возвращалась из школы, когда ей навстречу выбежала Лена — румяная, в расстёгнутой куртке.
— Слышала новость? — выпалила она. — Башкин в больнице!
— Что?! — Анна почувствовала, как холодеет внутри. — Что случилось?
— Аппендицит. Вчера прямо с урока увезли.
— Он… в порядке?
— Да, уже прооперировали, — Лена махнула рукой. — Мы с девчонками собираемся его навестить. Пойдёшь с нами?
— Конечно, — кивнула Анна. — Когда?
— Завтра после уроков. Встречаемся у входа.
Они шли рядом, обсуждая, что купить Диме, чем его порадовать в больнице. И только у самого дома Анна поняла, что Лена назвала её «своей» — включила в круг друзей, пригласила в общее дело.
— Значит, завтра в два у школы, — сказала Лена на прощание. — Не опаздывай, королевна!
В её голосе не было прежней насмешки — только дружеское подтрунивание.
Дома Анна обнаружила конверт на своём столе. Внутри лежало письмо от городского комитета образования — её эссе вышло в финал городского конкурса. Церемония награждения должна была состояться через две недели.
— Мам! — крикнула она, выбегая в коридор. — Мам, угадай что?
Вечером они втроём сидели на кухне, планируя, как отметить победу. Сергей предложил сходить в театр — оказывается, у него был знакомый администратор в Малом. Мать вспомнила, что давно мечтала сводить Анну в консерваторию. Анна молча слушала их, чувствуя, как внутри разливается тепло. Эмоциональное взросление, через которое она прошла за эти месяцы, научило её видеть не только себя и свою боль, но и других — с их страхами, надеждами, слабостями. Этот чужой двор постепенно становился своим, эти чужие люди — роднее.
— О чём задумалась? — спросила мать, заметив её отстранённый взгляд.
— О том, что иногда нужно всё потерять, чтобы что-то найти, — тихо ответила Анна.
За окном падал снег — первый в этом году. Крупные хлопья оседали на карнизах, на ветках деревьев, на крышах машин. Двор преображался, становясь чище, светлее, словно давая всем шанс начать с чистого листа.
Анна смотрела на снег и думала о том, что принятие — процесс болезненный и долгий, с откатами назад, с моментами слабости, с сомнениями. Что ничего не бывает окончательно и бесповоротно — ни хорошее, ни плохое. Что эмоциональное взросление не означает отказ от уязвимости — оно означает признание собственной уязвимости и силу жить с этим знанием.
Впереди было много разговоров, много открытий, много боли и радости. Её отношения с матерью, с Сергеем, с новыми друзьями — всё это было хрупким, нуждающимся в постоянной работе. Но теперь она знала главное — любое место может стать своим, если найти в нём себя.