— Вадик, ну ты чего встал как вкопанный? Сам же всё понимаешь, — Милана нетерпеливо подёргала брелок от его автомобиля. — Вечность можно прождать, а жить-то хочется сейчас!
— И что ты мне в итоге предлагаешь?
— Мать в могилу, а за ней и жену!
Вадим вздрогнул от её напора.
— Ну зачем ты так сразу, Милан? — попытался он унять её пыл. — Можно же всё провернуть тихо, без лишнего шума...
— Ты говорил, у вас там, в деревне, какой-то домишко заброшенный есть?
Вадик скривился в усмешке.
— Да какой там дом... Тётка там жила, странная до ужаса. Городскую суету терпеть не могла. Да и людей особо не жаловала, скажу тебе. Против всего была — и богатства, и всяких удобств. Она даже с матерью из-за этого постоянно ссорилась. Считала, что человеку столько денег ни к чему.
— Да это же просто золотая жила! — воскликнула Милана, хлопнув в ладоши.
Вадик почесал затылок.
— Вообще-то, если честно, не понимаю, к чему ты клонишь.
— Мать-то ещё ничего на твою благоверную не переписала?
— Знаешь, как я себя веду, Оле всё чаще не нравится. Она мне это постоянно высказывает.
Милана наклонилась к нему и заговорщицки прошептала:
— Слушай, ты отвозишь мать в этот дом... Ну, где твоя тётка жила. Всем рассказываешь, что она к старости совсем такая же стала, как её сестра, твоя бабушка. Матери рядом нет — значит, можно спокойно выставить твою жену за дверь. Ну, поживем так немного, подождём. Думаю, долго твоя там не протянет.
— Да не смотри ты на меня так! — отшатнулся Вадик. — А если она вообще концы отдаст?
— Ты же сам говорил, что она постоянно болеет. Ты что, будешь за ней ухаживать, вместо того чтобы... — Милана многозначительно посмотрела на него. — Вот увидишь, я одна долго не останусь.
Вадим Сергеевич чуть не расплакался. В жизни он был человеком серьёзным, стойким, а рядом с Миланой превращался в какую-то тряпку. Словно обухом по голове ударили.
— Ну как же она там одна будет-то? — пробормотал он.
— А мне кажется, ей давно пора подумать о тебе, а не только о себе, — отрезала Милана. — Но вообще, как знаешь... Может, у тебя есть какой-нибудь запасной план?
Он прекрасно понимал, что никаких запасных планов у него нет. И если мать действительно перепишет всё своё имущество на Ольгу, его жену, то ему придётся совсем туго. Странное дело, конечно, но мать к невестке всегда относилась лучше, чем к родному сыну. Раньше хоть денег без проблем давала, а теперь и не выпросишь, хотя все эти деньги достались ей от его отца.
Да он бы и с Ольгой давно развёлся, и Милану бы в дом привёл, если бы не был уверен, что мать в любом случае поддержит Олю. Вот и получался какой-то тупик. Ему даже пришлось влезть в долги, чтобы отправить Милану отдохнуть на курорт, и теперь приходилось экономить на всем, чтобы вовремя расплачиваться.
Двое суток минуло, а Вадим так и не обрёл решимости. Утром трезвонил мобильный – Милана, с обычным своим напором, поинтересовалась насчёт его "подвижек". На его невнятное мычание о продолжающихся раздумьях, она лишь презрительно фыркнула в трубку:
— Ладно, витай пока в своих облаках. А у меня тут днюха намечается, рванём на турбазу. Так что не вздумай названивать – связь там дохлая. А если чудом и прорвёшься, я, скорее всего, буду очень "занята".
Не успел он и слова вставить, как Милана бросила трубку, оборвав разговор. Вадим нутром почуял – дальше тянуть кота за хвост бессмысленно. Эта вертихвостка найдёт ему замену быстрее, чем он успеет глазом моргнуть.
Вернулся домой, а мать всё там же, на диване. Услышав его шаги, забеспокоилась:
— Ой, Вадик, сейчас я тебе что-нибудь разогрею. Прилегла тут на минутку, что-то в висках стучит. А Ольги всё нет?
— По делам отлучилась, к вечеру вернётся, — будничным тоном отозвался Вадим. Затем, натянув подобие улыбки, добавил: — Собирайся, мам.
— Это ещё куда? — изумилась мать.
— А туда, где воздух пьянящий, где природа-мать, где тебе будет вольготно.
Домой он явился, когда сумерки уже сгустились. Оля поджидала его у порога.
— Вадим, а где мама?
Взгляд Ольги был прямым и требовательным, но Вадим лишь криво усмехнулся в ответ.
— А какая, собственно, разница? Какое тебе до этого дело? Слушай, отвали, а? Захотела мать поближе к земле, вот и всё.
Ольга долго не отводила от него взгляда, словно пытаясь разглядеть за этой маской безумие.
— Ты спятил, Вадим? — тихо переспросила она.
Вадим резко повернулся к жене, желваки на его лице заходили.
— А тебе всё неймётся, спокойно жить не можешь? Что ты мне всё указки свои суёшь? Ты вообще кто такая? Достала хуже горькой редьки! Завтра же подаю на развод! Лучше одному куковать, чем с такой мегерой!
Ольга на мгновение потеряла дар речи, но быстро взяла себя в руки и спокойно спросила:
— Или… с Миланой? Ты думаешь, я слепая? Ты вообще мозгами раскинь! Тебе сорок пять, а ей едва за двадцать перевалило! Ты всерьёз веришь, что она к тебе хоть что-то испытывает?
Этого Вадим уже не вынес. В глубине души он и сам боялся признаться себе в этой горькой правде, потому и цеплялся за Милану, как утопающий за соломинку, готов был на всё, лишь бы удержать её рядом.
С трудом сдержав поток грубостей, готовых сорваться с языка, он процедил сквозь зубы:
— Вот именно! Двадцать с хвостиком, а не сорок с гаком, как некоторым!
Он вспомнил, как Валентина Николаевна, наконец осознав, куда её везёт кровиночка, единственный сын, беззвучно задрожала плечами. Горькая слеза прокатилась по щеке, оставляя влажный след.
— За что, Вадик? Неужели я была чёрствой матерью?
— Ма, ну брось ты эти мелодрамы, а? Сама же понимаешь, старикам пора освобождать сцену для молодых. И потом, я же тебя не в казённый дом какой сплавляю, а в родовое гнездо, где твоя сестра, помнишь, порхала от счастья.
— Но я не хочу туда! Ты же знаешь, я немощная, без таблеток – как без воздуха!
— Мам, да там тебе эти пилюли и в подмётки не годятся! Там сама природа – хрустальный воздух, звенящая тишина…
Вадим старательно лепил убедительный тон, хотя в закоулках души уже прикидывал, через сколько лун можно будет запустить руку в наследство.
Валентина Николаевна провожала взглядом удаляющийся силуэт сыновней машины, и вдруг её словно ледяной иглой пронзило.
— Вадик! А телефон? Мой телефон!
И тут же словно пелена с глаз упала: телефон он забрал нарочно. А сюда привёз… чтобы она поскорее… отмучилась. Женщина без сил опустилась на видавшую виды дорожную сумку, и тихий стон вырвался из её груди, перерастая в безутешные рыдания. За что ей это?
Но сколько ни оплакивай свою участь, а действовать надо. Хотя бы в дом зайти, что ли? Не станет же она коротать остаток дней на пыльной обочине.
Ключ лежал там же, где и два десятилетия назад, в те времена, когда у её сестры разум ещё не совсем померк, и Валентина пару раз наведывалась в гости.
Переступив порог, она замерла, поражённая. Ничего не изменилось. Всё вычищено до блеска, расставлено с педантичной аккуратностью. Удивительно, но дом дышал жизнью, а не запустением. Ни пылинки, тепло и сухо. Она поставила сумку и неуверенно подошла к старинному деревянному дивану. На нём уютной стопкой лежали одеяла и пуховые подушки. Едва присев, она услышала скрип открывающейся двери.
На пороге стоял мужчина лет под пятьдесят, может, чуть больше. Видно, местный – на нём были поношенная телогрейка и видавшие виды резиновые сапоги. Но взгляд… взгляд цепкий, умный, словно рентген.
— Здравствуйте, — он на мгновение запнулся, словно вспоминая что-то, а затем озарил лицо добродушной улыбкой. — Николаевна? Здравствуйте.
— Да, — удивлённо отозвалась Валентина. — А как вы узнали?
— Ну, во-первых, вы уж больно по-хозяйски дверь отворили да вошли, — усмехнулся мужчина. — А во-вторых… вы – копия тёти Нины. Просто я тут никого не видел больше десяти лет. Как тётя Нина упокоилась, так и след простыл.
— Да, вы правы, никто к ней в последнее время не наведывался, — вздохнула Валентина, и горечь сжала ей горло.
— Ничего, я всё понимаю и ни в коем случае вас не виню, — с искренним сочувствием произнёс мужчина. — Хорошо, что вы приехали. Теперь хоть за домом приглядывать не нужно будет.
— А это вы тут такую стерильную чистоту навели?
— Да вы знаете, тётя Нина… — начал мужчина, задумчиво устремляя взгляд в сторону сада, где алели маки. — Она всегда говорила, что её дом, который она, кстати, безмерно любила, ещё кому-нибудь приглянётся. Что с вами? Эй, что с вами?
Валентина почувствовала, как мир вокруг неё начинает меркнуть, а тело наливается свинцовой тяжестью. Пропущенные лекарства дали о себе знать. Наверное, сахар взлетел до небес, потянув за собой и давление.
Эх, не судьба ещё пожить…
***
Словно сквозь толщу воды доносился до неё бархатный мужской голос, зовущий по имени. Так призрачно, что грань между явью и сном почти стёрлась.
— Ну и перепугали же вы меня! — выдохнул он, склоняясь над её неподвижным лицом.
Веки Валентины Николаевны дрогнули, открылись, но взгляд ещё блуждал, не находя опоры в незнакомом полумраке. За окном царила чернильная ночь, а в комнате струилось уютное тепло. Обрывки воспоминаний стали складываться в цельную картину, и тут же по щеке скользнула предательская слеза.
— Не стоит сейчас расстраиваться, — проговорил мужчина, его голос звучал успокаивающе. — Давайте-ка присядем, и тогда… обо всём поговорим.
Рядом с ней возник тот самый человек, что встретил её у калитки. В руках он держал тонометр, а возле стоял видавший виды саквояж с алым крестом. Поймав её вопросительный взгляд, он ободряюще улыбнулся и опустился на табурет.
— Знаете, давным-давно я родился в семье, где счастье было редким гостем. Родители топили горе в бутылке, а дом сотрясался от скандалов… И вот однажды в моей жизни появилась Нина Николаевна. Вернее, я залез к ней ночью, по глупости, с дурными намерениями. Хотел поживиться чем-нибудь. Но той ночью мы проговорили до рассвета. Хотя первая мысль была – оглушить её чем-нибудь потяжелее и дать дёру. Но она… она сумела вытащить меня из этой трясины. Мне было невыносимо, а ей, наверное, ещё горше. Я засел за книги, грыз этот гранит науки, чтобы наверстать упущенное, а потом, получив диплом фельдшера, вернулся сюда работать.
Женщина слабо кивнула, веки снова отяжелели. Нестерпимо хотелось уснуть. Видимо, лекарство начало действовать.
***
Пробуждение пришло под аккомпанемент булькающих звуков кухни и аппетитных ароматов. Пахло чем-то домашним, сытным. Валентина Николаевна осознала, что голод скрутил её нутро – почти сутки без еды давали о себе знать. Ещё немного, и она точно отправится к праотцам. Наверное, это Дмитрий хлопочет на кухне.
Она осторожно приподнялась, готовясь к привычной карусели в голове. Но на удивление, ничего не произошло. Видимо, организм наконец-то отдохнул. Несколько шагов до кухни – и она замерла на пороге.
— Оленька...
Её невестка обернулась от плиты и бросилась к ней с таким рвением, словно увидела воскресшую.
— Мама! Я места себе не находила! Думала, вы не здесь! Ну почему вы даже дверь на щеколду не закрываете? Нужно немедленно заявить в полицию на этого… Вадима! — Она захлёбывалась слезами, обнимая Валентину, и вытирала мокрые щёки уголком домашнего халата. — Теперь я с вами! Вадим всё равно сказал, что разводится и уходит к этой…
Валентина Николаевна криво усмехнулась, и в этом безрадостном жесте сквозила вся горечь последних дней. Вот оно как…
Дверь с грохотом распахнулась.
— Валентина Николаевна! Вы где? — разнёсся по дому встревоженный голос Дмитрия.
— На кухне я, — отозвалась она.
Дмитрий вошёл и застыл, уставившись на Ольгу. А та – на него. Неловкая пауза повисла в воздухе.
— Ну вы даёте! — первым не выдержал Дмитрий, расхохотавшись.
Вскоре его заразительный смех подхватила Оля, а затем и сама Валентина Николаевна не смогла сдержать улыбки.
***
— Вадик, ну четыре месяца уже! — захныкала Милана, нервно крутя в руках свой блестящий гаджет последней модели.
— Да ну, как-то стрёмно всё это… — пробормотал Вадим, вяло ковыряя вилкой остатки салата на тарелке.
— А жить впроголодь не стрёмно? Денег ни копейки! Я на Мальдивы хочу, в конце концов! Ты со своими счетами ничего не сможешь сделать, пока не принесёшь бумажку о её смерти, официально заверенную. Так?
— Ну так... Телефона у неё нет, лекарств тоже… Или ты думаешь, эта дыра… природа ей поможет?
Уже через несколько часов Вадим подкатил к тому, что с большой натяжкой можно было назвать деревней – пяток покосившихся избушек, рассыпанных по лесной прогалине, словно кто-то небрежно выронил горсть спичек.
В памяти всплыл последний разговор с Миланой. Эх, его «богиня» в быту оказалась совсем не той феей, что рисовалась в воспалённом воображении. Теперь в его ежедневный квест входила добыча пропитания и наведение марафета в их съёмной обители – те самые мелочи, которые раньше как-то сами собой происходили, чистота и сытость происходили как-то без его участия. Только сейчас до него дошло, сколько же сил на это уходит! Милана же наотрез отказалась пачкать свои холёные ручки домашними делами.
— Ты что, с луны свалился? Я не для того полжизни у косметологов просиживаю, чтобы потом у плиты вкалывать! — отрезала она, словно гильотиной.
За четыре месяца их бурного романа пыл Вадима заметно поостыл. Да и видеться они стали реже – приходилось пахать как проклятому, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.
Странное дело, но материнский дом, оставленный им на произвол судьбы, словно помолодел. Вадим терялся в догадках. Неужели его кто-то самовольно захватил после маминой кончины? А что, смекнули, что хозяйки нет, и решили обжить? Ну ничего, он быстро этих самозванцев выкурит! Тем более что и этот дом можно толкнуть, деньги сейчас как воздух нужны. А за огородом, вот прямо за покосившимся плетнём, развернулась какая-то нешуточная стройка. Кстати, и с этих можно слупить деньжат, разрешения-то он точно не давал.
Вадим, преисполненный решимости, распахнул скрипучую калитку и застыл, словно громом поражённый. Мать, живее всех живых, в цветастом платке, лихо завязанном на затылке, и видавшем виды переднике, что-то колдовала прямо на улице, причём на ультрасовременной, словно сошедшей с обложки журнала, плите.
Чуть поодаль за сколоченным на скорую руку столом сидела его жена, теперь уже бывшая, в обнимку с каким-то крепким мужиком, который по-хозяйски приобнимал её за плечи. Они увлечённо что-то чертили, оживлённо споря. До Вадима долетали обрывки фраз, и он понял – речь шла именно о той стройке, которая должна была стать каким-то центром… для людей, кажется. Дальше он уже не вслушивался, потому что мать его заметила.
— Ой, Вадим! Какими судьбами в наши глухие края?
И он не нашёл ничего умнее, чем выпалить:
— Мам… ты что… живая?!
И тут Валентина Николаевна расхохоталась, заливисто так, что птицы вспорхнули с ближайших деревьев.
— Правда что ли? Маловато ты меня по миру пускал, сынок! И знаешь, помирать пока не собираюсь. Столько дел у нас впереди! Центр для людей достроить, знаешь, есть такие души, которым только здесь, на лоне природы, и можно помочь. Свадьбу Оленьки с Димой отгулять, дай Бог, внуков дождусь! А ты не стой столбом, не морозь горло с разинутым ртом. Тебе в город пора, гнёздышко себе вить да к своей пассии наведаться. Потому что завтра утром я этот дом выставляю на торги. Мне, знаешь ли, деньги сейчас ой как нужны. Зачем мне хоромы, в которых я не живу?
Мать говорила, а сама всё надвигалась и надвигалась на него. Вадик молча пятился, видя, как за её спиной вырастают фигуры Ольги и этого незнакомого мужика. А взгляд у мужика был совсем недобрый, словно у волка.
Когда он наконец оказался за скрипучей калиткой, мать тихо, но отчётливо произнесла:
— Уезжай, сынок. И дорогу сюда забудь.
Конец.
👍Ставьте лайк, если дочитали.
✅ Подписывайтесь на канал, чтобы читать увлекательные истории.