Когда в январе 1944 года в Нибелунгенверке на севере Австрии началась сборка Panzer IV Ausf.J, завод уже дышал в такт разрывающимся авиабомбам. Металл становился дефицитом, электрические приводы — роскошью, а зенитчики на крышах цехов были важнее инженеров. Этот танк проектировался не для того чтобы побеждать, а чтобы успеть. И именно благодаря этому он не просто стал самым массовым средним танком Германии, но и последним серийным "панцером", продолжавшим ехать вперёд, когда уже вся остальная броня горела. Его не любили экипажи — за тесноту, за примитивность, за лишённую эргономики компоновку. Но в 1944–45 годах любить было некогда. Война катастрофически нуждалась в технике, и Ausf.J стал воплощением промышленного отчаяния: 3655 машин за 16 месяцев, собранных в условиях крушения Третьего рейха.
К 1944 году Panzerkampfwagen IV, начавший войну как опора бронетанковых дивизий и символ блицкрига, превратился в тыловую тень своих более молодых собратьев — «Пантер» и «Тигров». Те были чудовищами — в массе, в огневой мощи, в требованиях к производству. Они сжирали вольфрам, топливо, алюминий, моточасы, целые литейные заводы. А Panzer IV Ausf.J собирался в Ni-Werk в Санкт-Валентине как то, что можно сварить из остатков. Девиз был простой: быстрее, проще, дешевле. Электропривод башни исчез — теперь башню вращал механический редуктор, тяжёлый и упрямый, крутящийся как штурвал на затонувшей подлодке. Из борта исчезли пистолетные амбразуры, из командирской башенки — смотровые щели. Поддерживающих катков стало три вместо четырёх. Основную броню упростили: ушла цементированная, твёрдолобая Krupp Face Hardened Armor, а вместо неё пошла прокатная RHA — стандартная гомогенная сталь, без закалки. А вот пушка всё ещё была та же — KwK 40 L/48, и на дистанции до километра она справлялась с T-34. Но сама машина уже не держала удар: 76-мм бронебойный снаряд американского M4 Sherman прошивал борт и лоб с полукилометра. Ausf.J перестал быть фронтовым хищником. Он стал инструментом удержания фронта, бронекаркасом отсроченной гибели.
Самым заметным элементом позднего Panzer IV стали не башня, не пушка, не мотор, а Drahtgeflechtschürzen. Сетчатые экраны, прозванные экипажами «проволочными юбками». Вместо классических бронещитов — 5-миллиметровая решётка из проволоки на каркасе, лёгкая, дешёвая, технологичная. Она весила на 600 килограммов меньше стальных Schürzen, которые в прежних модификациях защищали борта от кумулятивных ПТР и «фауста». Теоретически эта сетка должна была подрывать заряд до контакта с бронёй, нарушая фокусировку струи. На практике — защищала с переменным успехом. От снаряда не спасала вообще, от гранаты — иногда. А чаще — мешала. Зимой она обрастала льдом, на марше цеплялась за кусты, расшатывалась, скрипела, лязгала. Экипажи срывали её ещё до выхода на позиции. К апрелю 1945 года по дорогам Восточной Пруссии шли танки без юбок, с пустыми каркасами, похожие не на бронетехнику, а на остов забытого проекта. Но именно эти каркасы — лучшая иллюстрация Ausf.J. Он делался не для прорыва, а для продления — технического, боевого, исторического. Броня, которой уже никто не верил, но которую всё ещё пытались использовать.
Под броневым листом у Ausf.J всё ещё стоял старый добрый Maybach HL 120 TRM — 12-цилиндровый карбюраторный мотор объёмом 11,9 литра. На бумаге он выдавал 265 лошадиных сил и разгонял 25-тонную машину до 38 км/ч по шоссе. В реальности — уже нет. К 1944 году эти двигатели собирали не инженеры, а подростки из Гитлерюгенда, согнанные на заводы после налётов. Контроль качества сводился к молитве. На выходе — мотор, который радовался, если дотягивал до 200 сил. Из паспортного запаса хода в 200 км (или 320 с внешним топливным баком) оставались только цифры в инструкции. Бензин в рейхе заканчивался быстрее, чем краска для крестов. Панцеры двигались до первой заправки — и вставали. Без топлива танк превращался в ДОТ. С бронёй, с пушкой, но без будущего. Мобильная война, с которой всё начиналось в Польше, закончилась стоящими на обочинах машинами, которые могли только стрелять — и то не долго.
Единственное, что Panzer IV Ausf.J всё ещё умел — это стрелять. Его главный козырь — пушка 75-мм KwK 40 L/48, старая знакомая, проверенная ещё под Харьковом. Снаряд PzGr.39 на 1000 метрах пробивал до 85 мм брони — достаточно, чтобы шить в лоб Т-34-76 или M4 Sherman. Вольфрамовый PzGr.40 — дефицитный, дорогой, редкий — пробивал до 97 мм, и мог взять даже Churchill или Valentine под углом. Но удача — плохой тактик. Против ИС-2 или американских «Першингов» этот танк был уже не хищником, а мишенью. Слишком слабая броня, слишком скромный пробой, слишком громоздкая масса. Боекомплект — 86 снарядов, в поздних партиях урезанный до 80 — хранился буквально под ногами экипажа и вдоль стенок боевого отделения. Один прямой в борт — и внутри вспыхивал фейерверк из пороха, осколков и бензинового пара. Экипажи это знали, но других пушек уже не осталось.
К июню 1944 года на бумаге у вермахта числилось 1502 Panzer IV всех модификаций. Но на деле на Восточном фронте из них воевало 605 машин — остальные стояли в ремонте, на перегонах или просто числились. Ausf.J был дешёв, но не вечен. На Запад отправили лучшее. В Нормандии особенно отличилась 12-я танковая дивизия СС «Гитлерюгенд» — свежая, укомплектованная, фанатичная. Их «четвёрки» стали ночным кошмаром для канадцев. Только 8-я рота за один день подбила 37 «Шерманов», потеряв два своих. Лобовая броня всё ещё держала удар, и на дистанции до 1000 метров пушка KwK 40 оставалась смертоносной. Но это было ненадолго. Уже в августе, на подступах к Фалезу, союзные экипажи научились бить Ausf.J с фланга — с 1500 метров, прицельно, методично. Их 76-мм орудия M1 на Sherman Firefly и M10 Wolverine пробивали борта насквозь. Преимущество в огневом контакте ушло. У «четвёрок» оставалась только привычка — стрелять первыми. Но и это быстро отняли.
На Восточном фронте ситуация была ещё безнадёжнее. В грязи, среди перелесков и выжженных посадок, Ausf.J, лишённые манёвренности, превращались в мишени. Против ИСУ-152, стреляющих из засады бетонобойными снарядами, эти танки были беспомощны: один выстрел — и башню уносило в сторону, как консервную крышку. К 1945 году на заводы шли не спецификации, а приказы: дать хоть что-нибудь. Экипажи получали машины без приборов ночного видения, без радиостанций, с выбитыми стеклоприборами и бортовыми щитками, заменёнными сваренными вручную экранами из арматуры. Иногда вместо пулемёта в башенке стоял фанерный муляж — «для вида». Гитлер требовал: каждый ствол — на фронт. Даже если этот ствол был приварен к корпусу и не стрелял. Даже если танк мог двигаться только на второй передаче и только вперёд. Panzer IV Ausf.J к этому моменту уже не был машиной войны. Он был фигурой статистики. Останком машины, которая когда-то побеждала.
После капитуляции рейха 3655 единиц Ausf.J сменили форму участия в истории. Часть пошла в переплавку, часть — на трофеи. А часть — на экспорт, как приветы из прошлого. Франция и Чехословакия передали Сирии 112 машин. Эти танки с крестами, закрашенными арабской зеленью, выехали на позиции в Шестидневную войну 1967 года — против британских «Центурионов» и американских M48 Patton. Ни один выстрел по израильским танкам не попал в цель. Архаичная оптика, изношенные стволы, отсутствующая стабилизация — Ausf.J был слишком стар для современной войны. Финляндия, получившая 20 машин, окрестила их Ravistin — «Вибромашина». Трясло так, что стрелки теряли прицел ещё до первого выстрела. Чехи же превратили трофеи в гибриды T-40/75, заменив башни на старые от Ausf.D — Frankenstein-сборки послевоенной Европы. Испанцы продали 17 «четвёрок» Сирии уже в 1965 году, когда их ценность была скорее символической. Один из этих танков до сих пор стоит на Голанских высотах — ржавеет, но держит форму. Сквозь облупившуюся краску всё ещё проступают балкенкройцы — чёрно-белые кресты империи, которой больше нет. Panzer IV Ausf.J доживал не как оружие, а как память. Развалившаяся, неэффективная — но упрямая.
Panzer IV Ausf.J не был венцом инженерной мысли. Он был компромиссом — между расчётом и хаосом, между доктриной и дефицитом, между бронёй и бензином. Его упрощали до предела, пока он не перестал быть эволюцией и стал тенью прежних «четвёрок» — без автоматических приводов, без радиостанций, без лишних граммов стали. Но именно эта технологическая грубость и позволила Ni-Werk в Санкт-Валентине выдавать до 300 машин в месяц, даже когда цеха дрожали от союзных бомбардировок. Рейх умирал, но всё ещё производил танки. Даже если в них уже никто не верил.