Рассказ основан на реальных событиях, имена изменены.
Начало пути
Светлана сидела в душном офисе московской студии, листая эскизы для новой книги. Её карандаши, разбросанные по столу, блестели под лампой, а за окном гудел город. Она была известным иллюстратором, её работы печатали в детских книгах по всей стране, но сегодня пальцы дрожали. Вчерашний звонок от тёти Вали перевернул всё.
— Светка, мать твоя совсем плоха, — голос тёти дрожал в трубке. — Рак. Врачи говорят, немного ей осталось. Приезжай, дочка, в посёлок. Повидайся, пока не поздно.
Светлана не была в родном посёлке Кленовое пятнадцать лет. С тех пор, как в восемнадцать, с рюкзаком и альбомом для рисования, сбежала в Москву, хлопнув дверью родного дома. Тогда мать, Зинаида, кричала ей вслед: «Художница, говоришь? Голодранкой станешь! Останься, в колхозе работу найдём!» Светлана не обернулась. Она не простила матери, что та не верила в её мечту.
Теперь, в тридцать три, Светлана смотрела на билет до Кленового и чувствовала, как сердце сжимается. Она не знала, что скажет матери. Не знала, хочет ли её видеть. Но тётя Валя была права — это последний шанс.
Возвращение
Автобус, скрипя, остановился у покосившегося знака «Кленовое». Светлана вышла, вдохнув запах сырой травы и печного дыма. Посёлок почти не изменился: те же деревянные дома, куры, копошащиеся у заборов, колодец с журавлём. Только всё казалось меньше, будто съёжилось под грузом времени.
— Светка? Ты, что ль? — окликнула её соседка, тётя Клава, таща ведро с картошкой. — Вернулась, городская?
— Здравствуйте, тёть Клав, — Светлана неловко улыбнулась. — К маме приехала.
— Ну, правильно, — Клава прищурилась. — А то уехала, ни слуху ни духу. Мать-то твоя всё ждала, что одумаешься.
Светлана проглотила ком в горле и пошла к дому. Калитка скрипнула, как в детстве. Во дворе, у крыльца, сидел её младший брат, Серёжа. Ему было двадцать пять, но выглядел он старше — лицо обветренное, руки в мозолях от работы на ферме.
— Приехала, — буркнул он, не глядя на неё. — Чего вдруг?
— Тётя Валя позвонила. Сказала, мама болеет.
— Ага, теперь вспомнила, — Серёжа сплюнул. — Пятнадцать лет тебя не было. Мать плакала, а ты хоть бы письмо написала.
— Серёж, я… — начала Светлана, но он махнул рукой и ушёл в сарай.
Она постояла, глядя на облупившуюся краску на доме. Вспомнила, как в детстве рисовала мелом на этой стене цветы, а мать ругала: «Опять стену пачкаешь!» Тогда Светлана мечтала, что станет знаменитой, и мать будет ею гордиться. Но всё пошло не так.
Встреча
Зинаида лежала в комнате, укрытая старым пледом. Её лицо, когда-то строгое, теперь было бледным, глаза ввалились. Увидев Светлану, она слабо улыбнулась.
— Света… Дочка…
— Мам, — Светлана присела на стул у кровати, не зная, что сказать. — Как ты?
— Живу пока, — Зинаида кашлянула. — Думала, не увижу тебя больше.
Светлана отвела взгляд. В углу комнаты висела её старая картина — детский рисунок с ромашками, который она нарисовала в десять лет. Мать сохранила его, хотя всегда ворчала, что рисование — пустая трата времени.
— Почему ты её не выбросила? — тихо спросила Светлана, кивнув на картину.
— Это ж твоё, — Зинаида вздохнула. — Я всё твоё хранила. Альбомы твои, карандаши… Думала, вернёшься когда-нибудь.
Светлана почувствовала, как глаза защипало. Она ожидала упрёков, но не этого. Не этой тихой любви, которую мать прятала за суровостью.
— Мам, я не знала… Я думала, ты против моего рисования.
— Боялась я, Света, — Зинаида сжала её руку. — Боялась, что в городе пропадёшь, что не примут тебя там. Хотела, чтоб ты тут осталась, где всё знакомо.
Они молчали. За окном каркала ворона, а Светлана вспоминала, как в детстве бежала к матери с новым рисунком, а та качала головой: «Лучше бы уроки делала». Теперь она видела не осуждение, а страх в тех словах.
Посёлок и память
Следующие дни Светлана провела в посёлке, помогая по дому. Серёжа держался холодно, но иногда бросал на неё взгляды, будто хотел что-то сказать. Соседи, встречая её, шептались: «Вернулась, а толку? Мать-то уже не спасти». Тётя Клава, наоборот, зазывала на чай, расспрашивая о Москве.
— Ну, Светка, небось, богато живёшь? — подмигнула она, наливая чай в старую кружку.
— Не богато, тёть Клав, — улыбнулась Светлана. — Работаю, рисую. Детские книги оформляю.
— А мать-то твоя хвалилась, — Клава покачала головой. — Говорила, дочка у неё талант. Журнал какой-то показывала, где твои картинки.
Светлана замерла. Она не знала, что мать следила за её успехами. В груди защемило — все эти годы она думала, что Зинаида её забыла.
Вечером, роясь в кладовке, Светлана нашла коробку. Внутри лежали её старые альбомы, вырезки из журналов с её иллюстрациями, даже письмо, которое она написала матери из Москвы, но так и не отправила. В письме были злые слова: «Ты никогда не верила в меня». Светлана скомкала его, чувствуя стыд.
Разговор с братом
Однажды утром Серёжа позвал её на речку, где они в детстве ловили головастиков.
— Помнишь, как мы тут плескались? — спросил он, кидая камешек в воду.
— Помню, — Светлана улыбнулась. — Ты ещё лягушку в карман спрятал, а мама ругалась.
Серёжа хмыкнул, но тут же посерьёзнел.
— Почему ты уехала, Свет? — спросил он. — Я же маленький был. Ждал, что вернёшься, а ты пропала. Мать плакала, а я не знал, как её утешить.
— Серёж, я не могла остаться, — Светлана опустила глаза. — Мама не верила в мою мечту. Я думала, ей всё равно.
— Ей не всё равно было, — Серёжа повысил голос. — Она каждый твой рисунок хранила. Когда ты в журнале напечаталась, она всем хвасталась. А ты даже не позвонила!
Светлана молчала, глядя на реку. Она вспомнила, как в детстве Серёжа тащил её за руку к этой реке, а она рисовала закаты на берегу. Тогда они были близки. А потом она уехала, оставив его одного.
— Прости, Серёж, — тихо сказала она. — Я была зла. Думала, что так лучше.
Он кивнул, но ничего не ответил. Они сидели у реки, пока солнце не начало садиться, и Светлана почувствовала, что между ними что-то начало оттаивать.
Последний вечер
Зинаида слабела с каждым днём. Однажды вечером она позвала Светлану.
— Света, я знаю, что виновата, — голос матери был едва слышен. — Не умела я тебе показать, как люблю. Думала, строгость тебя защитит.
— Мам, не надо, — Светлана сжала её руку. — Я тоже виновата. Могла бы позвонить, приехать…
— Ты приехала, — Зинаида улыбнулась. — И я теперь спокойно уйду. Только с Серёжей не теряйся. Он хороший, хоть и упрямый.
Светлана кивнула, сдерживая слёзы. Она вспомнила, как в детстве мать пекла пироги с вишней, а она, маленькая, рисовала на кухне. Тогда казалось, что мама строгая, но теперь Светлана видела в тех пирогах любовь, которую не умела разглядеть.
На следующий день Зинаида умерла. Светлана держала её руку до последнего вздоха, а потом вышла во двор и заплакала, глядя на ромашки у забора — те самые, что рисовала в детстве.
Эпилог
После похорон Светлана задержалась в Кленовом. Она помогала Серёже чинить забор, пила чай с тётей Клавой, рисовала закаты над рекой. Соседи перестали шептаться, а некоторые даже просили показать её иллюстрации.
— Свет, останешься? — спросил как-то Серёжа, сидя на крыльце.
— Не знаю, — честно ответила она. — Москва — мой дом. Но я буду приезжать. И ты ко мне приезжай.
— Договорились, — он улыбнулся впервые за эти недели.
Светлана забрала из дома старую картину с ромашками. Теперь она висела в её московской квартире, напоминая о Кленовом, о матери, о прощении. Она больше не чувствовала себя чужой в родном посёлке. И каждый раз, беря карандаш, она рисовала с лёгкостью, будто ромашки из детства снова цвели в её сердце.
Друзья, если вам понравился рассказ, подписывайтесь на мой канал, не забывайте ставить лайки и делитесь своим мнением в комментариях!