Лена замерла у окна, сжимая в руках мокрую тряпку. Капли воды с потолка падали в таз с глухим стуком — крыша текла третий день, а управляющая компания всё откладывала ремонт. Запах сырости въелся в обои, желтые разводы ползли по углам, словно болезнь. Она медленно повернулась, глядя на мать, которая стояла посреди комнаты, задрав подбородок. Лидия Петровна казалась чужой в этом свете: тени от браного абажура лежали на её лице резкими складками, а в руках дрожал стакан с недопитым чаем.
— Ты с ума сошла, — тихо сказала Лена, проводя ладонью по холодному подоконнику. — Это папина квартира. Наша.
— Твоя? — мать фыркнула, доставая из кармана халата пачку «Беломора». Сигарета задымила, заполняя пространство между ними едкой пеленой. — Три года как твоя, да? А я тут на чем живу? На птичьих правах? Сынок в однокомнатной клетушке с женой и ребенком ютится, а ты раздуваешься как пузырь в трешке!
Лена закрыла глаза. В ушах зазвенело. Она вспомнила, как три года назад стояла в том же самом месте, обнимая отца за талию, пока он красил батареи. «Не волнуйся, рыбка, — хрипел он, откашливаясь, — после операции всё наладится». На следующий день его сердце остановилось в лифте между пятым и шестым этажом.
— Мама, — голос дрогнул. — Ты же сама сказала переписать квартиру на меня. Чтобы дядька не отсудил...
— А ты воспользовалась! — Лидия Петровна ударила кулаком по столу, зазвенела посуда в шкафу. — Всю жизнь за вами ухаживала, а теперь вы все как стервятники. Серёжка с семьёй в сорока метрах — это пытка! А ты тут одна в трёх комнатах расселась!
Лена взглянула на коридор. На вешалке висел поношенный папин халат — она не могла его убрать. На полу лежал коврик с вытертыми оленями, который мать привезла из деревни в девяностых. Здесь всё дышало историей, которую сейчас пытались разорвать на тряпки.
— Давайте обсудим спокойно, — она сделала шаг вперед, но мать резко отстранилась.
— Обсудили уже. Завтра риелтор придет. Подпишешь договор — переедем с тобой к Серёжке. Не подпишешь — чемодан, вокзал, ищи общагу.
Дверь хлопнула. Лена опустилась на стул, смотря как сигаретный пепел медленно падает на вязаную салфетку. В соседней квартире заиграла гармонь — старик Никифоров отмечал пенсию. Через тонкую стенку доносилось пьяное: «Эх, жизнь моя, жестянка!»
Осколки прошлого
Ночью Лена разбирала папин архив. Картонные коробки пахли библиотечной пылью и лекарствами. Она нашла старые фотографии: отец в военной форме обнимает смеющуюся Лиду у новенькой «Волги», они с братом лепят снеговика во дворе, семейный ужин с пирогом «картошкой» на единственном праздничном блюде. На обороте одной из фотокарточек детской рукой было выведено: «Спасибо за братика».
— Он же тебя ненавидит, — шептала Лена, проводя пальцем по потёртому уголку. Сергей. Брат, который в семь лет разбил её коллекцию значков, в четырнадцать сжёг дневник, а в восемнадцать украл деньги на поступление. Теперь он хотел отобрать последнее.
Телефон завибрировал. Сообщение от Сергея: «Сестренка, не усложняй. Мать не молодеет, ей спокойствие нужно. Я тебе пятьсот тысяч отсыплю — снимай комнатушку где-нибудь». Лена вырубила телефон, глядя на темные пятна на потолке. Внизу во дворе орали пьяные подростки, пиная пустую бутылку.
Утром дверь в её комнату распахнулась без стука.
— Вставай, — Лидия Петровна поставила на тумбочку чашку с цикорием. — Через час риелтор будет.
Лена приподнялась на локте, разглядывая мать. На ней был тот же сиреневый халат с выцветшими ромашками, в котором она провожала отца в последний путь. Сережка тогда опоздал на похороны — «работа, понимаешь ли».
— Я не подпишу, — тихо сказала Лена.
Мать замерла у двери. Плечи её задрожали.
— Что? — голос стал опасным, низким.
— Это мой дом. Папа...
— Твой дом? — Лидия Петровна резко развернулась. — Ты за квартиру коммуналку платишь? Лекарства мне покупаешь? Серёжа каждый месяц помогает, а ты...
— Он помогает? — Лена вскочила, спутавшись в одеяле. — Это я три года назад отдала ему папины часы, чтобы он долги за квартиру покрыл! Это я...
Щёлканье ключей в замке прервало её. В прихожей раздался знакомый смех.
— Мам, мы к тебе с гостинцами! — в квартиру ввалился Сергей с жеребячьей улыбкой, ведя за руку жену Катю. Та несла пакет из «Пятёрочки» с дешёвым вином и печеньем.
Семейный совет
За столом пахло подгоревшей гречкой и дешёвым парфюмом Кати. Сергей разложил бумаги с логотипом агентства недвижимости, щёлкая дорогой зажигалкой.
— Смотри, сестрёнка, — он ткнул пальцем в цифры. — Три миллиона! Тебе полтора — хватит на съём на десять лет вперёд. Мы с мамой переедем сюда, а ты...
— Я остаюсь здесь, — Лена сжала руки под столом. Ногти впились в ладони.
Катя фыркнула, поправляя на шее цепочку с огромным кулоном. — Лен, ну ты же понимаешь, нам с Сашкой тесно. Ребёнку отдельная комната нужна.
— Сашке два года, — Лена посмотрела на племянника, который рисовал фломастером на обоях. — Он ещё с соской спит.
Сергей шлёпнул ладонью по столу. — Хватит! Мать хочет спокойной старости. Ты эгоистка!
Лена встала, глядя на их лица: мать упёрлась взглядом в окно, брат краснел, Катя теребила скатерть. За стеной соседка начала ругать мужа: «Опять зарплату пропил!»
— Хорошо, — неожиданно сказала Лена. Все замерли. — Пусть мама решает.
Лидия Петровна медленно подняла голову. Глаза её блестели странным блеском.
— Продаём, — выдохнула она. — Судьбу не обманешь. Так надо.
Лена кивнула. Повернулась к окну. Напротив, в таком же сером доме, старушка поливала герань на балконе. Где-то далеко гудел поезд.
— Ладно, — она обвела взглядом комнату. Папины часы на стене остановились три года назад. — Но сначала пусть Сергей вернёт папины часы. И деньги, что взял в прошлом году под расписку.
Тишина стала густой, как кисель. Катя резко встала, задев чашку. Фарфор разбился о пол, осколки покатились к ногам Лидии Петровны.
— Вон, — мать указала на дверь дрожащим пальцем. — Вон из моего дома.
Лена не шевелилась. Сергей засмеялся нервно:
— Твоя квартира, да? А кто маму содержал все эти годы? Кто...
— Выходите, — Лена распахнула дверь. Холодный ветер с лестничной клетки ворвался в квартиру, закрутив бумаги со стола.
Когда дверь захлопнулась, Лидия Петровна опустилась на стул. Её пальцы теребили край халата.
— Ты... ты не имеешь права, — голос вдруг стал старческим, хриплым.
Лена подошла к шкафу, достала альбом с фотографиями. Положила перед матерью.
— Помнишь, как папа просил сохранить дом? Как мы все...
— Не смей! — мать резко захлопнула альбом. — Не смей его вспоминать! Ты думаешь, он тебя любил больше? Он умер, оставив нас в этой дыре!
Лена отступила. Впервые за три года она увидела слёзы на лице матери.
Эпилог
На следующий день Лена проснулась от стука. На пороге стоял Сергей с потрёпанной коробкой.
— Часы, — бросил он. — И расписку потерял. Но если хочешь судиться...
Он ушёл, громко хлопнув дверью. Лена взяла коробку. Под крышкой лежали отцовские часы и её детская фотография с надписью на обороте: «Моя рыбка. 1999 год».
В кухне Лидия Петровна мыла посуду. Плечи её подрагивали. Лена подошла, взяла второе полотенце.
— Мама...
— Не надо, — мать отвернулась к окну. — Решай сама. Ты ведь всё равно сделаешь по-своему.
Капля упала в раковину. Неясно было — вода или слеза. Лена посмотрела во двор, где дети лепили снеговика. Совсем как они с Сергеем когда-то.
Она всё ещё не знала ответа.