Когда вода закипает, она шумит. Почти как дождь. Только вместо окон — плитка, вместо ветра — люминесцентная лампа, подрагивающая на кухне. В таких звуках есть ритм. И этот ритм знает Алина.
Ей двадцать шесть, и она слишком много времени проводит на кухне по ночам. Здесь безопаснее. Тут не спрашивают, почему ты не счастлива, если у тебя вроде всё есть. Здесь можно тихо плакать, и никто не услышит — даже если ты сама.
На верхней полке стоит кружка с надписью «Ты справишься». Дарина подарила. Её голос в голове: «Если он говорит, что ты “слишком чувствительная”, это не значит, что ты не права». Алина тогда посмеялась. А теперь думает, что это была не шутка.
Он снова заснул на диване. Телевизор шипит, как чайник, но в этом шуме нет уюта. Только фон. Только напоминание, что между ними всё реже слова и всё чаще — тишина, тяжёлая, как плед, которым он укрыт.
Алина достаёт молоко из холодильника. Оно почти закончилось. Как и её способность объяснять, что она устала не от дел, а от невидимости. От разговоров, в которых её голос тонет, как ложка в недопитом чае.
Они когда-то пели в машине. Кричали припевы, ели чипсы, дурачились на заправках. Он смотрел на неё, как будто она умеет зажигать небо. Теперь он чаще смотрит в телефон. Или в точку над её плечом.
Чайник выключается. Вода перестаёт шуметь.
Алина садится. Смотрит на кружку. Впервые за долгое время понимает, что это не он делает её одинокой — а её страх остаться одной. И страх этот — не повод держаться, а повод уходить.
Она не знает, как будет дальше. Только знает, что на этой кухне снова станет тихо. Не оттого, что всё проглочено, а потому что больше никто не будет говорить: «Ты опять драматизируешь».
Он проснётся. Позовёт. Не сразу поймёт, что она не на кухне.
Потом поймёт.
Это история не о действии, а о щелчке внутри. Он едва слышен, как выключающийся чайник, но именно с него начинается всё настоящее. У Алины нет пока ни плана, ни чемодана у двери. Но она впервые по-настоящему признала: она не счастлива и не обязана этим довольствоваться. Впервые её мысль — уйти — не пугает до одышки, а звучит как что-то... возможное.
Тишина, в которой никто больше не скажет "ты драматизируешь" — это её победа. Она ещё не вышла, но уже вышла из зависимости — психологической, эмоциональной, той самой, где живут страхи вроде «а вдруг никого не будет рядом».
