Николай и Павел спешили. Пока не рассвело, им нужно было закопать рукопись в землю, но мёрзлая почва с трудом поддавалась силе лопат, Бобрищевы-Пушкины волновались, сгребали землю и снег руками, не обращая внимание на то, что пальцы уже окоченели.
Это была рукопись «Русской Правды», написанного полковником Павлом Пестелем программного документа Южного тайного общества, где предлагалось ни много ни мало упразднить монархию, ввести республиканский строй, разрешить «свободы», отказаться от крепостного права и принципов сословного устройства страны.
Братья боялись раскрытия заговора, поэтому рукопись сохранили в земле, а своим товарищам сказали, что сожгли ее.
Позже на следствии местонахождение рукописи будет установлено, и это станет тяжкой уликой доказательства вины братьев. Их приговорят к каторге сроком на 12 лет.
Молодые дворяне
Их отец, Сергей Павлович Бобрищев‑Пушкин, отставной полковник в годы Отечественной войны 1812-го командовал казачьим полком Тульского ополчения. Полк стоял кордоном от Алексина за Тарусу по берегу Оки, прикрывая правый берег от мародёров и французских войск.
Отец был человеком храбрым, за что и получил награды, он мечтал, чтобы его сыновья продолжили его путь. Сыновей и дочерей у полковника родилось много, 10 человек, но только половина вступила во взрослый возраст.
Среди них старшие Николай и Павел.
Первый жизненный опыт
Николаю было на два года больше, и в 1811–1812 годах его отдали в Московский благородный университетский пансион, брат Павел еще жил дома.
Война с Наполеоном ворвалась в жизнь страны внезапно.
Так, Николай и Павел подростками стали свидетелями этих трагических событий.
После победы над Наполеоном братья вновь вернулись в пансион. Учиться им было интересно. Здесь, в атмосфере вольнолюбия и дружбы «Каллиопы» — пансионского литературного альманаха — они впервые попробовали писать стихи. Николай публиковал свои стихи в «Вестнике Европы» и «Сыне Отечества», Павел писал басни в стиле Ивана Крылова и даже стихотворное переложение главы о любви из Послания апостола Павла коринфянам.
И это неслучайно. Павел был религиознее своего брата, возможно, именно это в будущем и спасло его от отчаянья и безумия, которые настигли Николая.
По окончании пансиона обоих братьев приняли на военную службу «колонновожатыми», как тогда говорили, но творчество оставалось с ними: увлечение литературой стало для них делом жизни.
На пути к Южному обществу
В начале 1820-х годов в России укреплялись тайные общества, выступавшие за конституционные реформы. Оба брата примкнули к Южному обществу во главе с Павлом Пестелем: в те годы десятки молодых офицеров, воспитанные в духе идей просвещения, считали необходимым проведение реформ в стране.
В декабре 1825 года, когда арестовали Пестеля, Николай и Павел, ещё не осознав опасности, закопали в землю «Русскую правду», а вместе с ней и другие его бумаги.
Но вскоре арест ждал и их.
«Присылаемого Пушкина 1‑го заковать в ручные железа…»
Николая арестовали первым, доставили в Петербург прямо из штаба и отправили в Петропавловскую крепость. В сопроводительных бумагах значилось:
«Присылаемого Пушкина 1‑го заковать в ручные железа и посадить и содержать строго».
В заключении до суда он провёл восемь месяцев. Приговор был вынесен по VIII разряду — бессрочная ссылка в Сибирь с лишением всех чинов и дворянства.
Павел был арестован чуть позже и осуждён «в знании об умысле на цареубийство и в участии в умысле бунта принятием на сохранение бумаг Пестеля и привлечением в тайное общество одного члена». Суд разделил братьев, отправив старшего в Якутск, а младшего — на Нерчинские рудники.
Каторжная «академия»
В Читинском остроге 23-летний Павел оказался среди других арестантов-декабристов.
Несмотря на изнуряющий физический труд и суровые условия быта, он принял свою судьбу с достоинством и старался быть полезным людям: научить их тому, к чему лежала его душа: математике, медицине и, главное, укрепить в них веру.
«Басни Бобрищева‑Пушкина, — отмечал декабрист Д. И. Завалишин, — заняли бы с честию место во всякой литературе».
И действительно: басни, которые Павел сочинял в каторжных условиях, не уступали по остроте басням Крылова; а философская лирика звучала предельно искренне:
К чему мне зреть премудрым оком
Всю связь бесчисленных чудес?
Что без любви все созерцанья?
К чему мне знать судеб закон?
Без ней высокие познанья
Суть только призрак, прах и сон!
Однако не только стихи интересовали Павла. Ещё в Чите он освоил «чёрные» профессии: был сапожником, портным, столяром, так как материальной помощи ему было ждать неоткуда.
Сумасшествие Николая
Судьба старшего из братьев сложилась трагичнее. Он был направлен на поселение в Якутскую губернию, откуда попытался сбежать.
По семейной легенде, Николай должен был жениться накануне ареста, его невеста хотела уехать с ним в Сибирь, но родители запретили ей это. Через некоторое время девушка скончалась.
Узнав о ее смерти, Николай лишился рассудка. Его мучили приступы агрессии, а потом он впадал в глубокое уныние. В 1831 году его перевели в сумасшедший дом в Красноярске.
Когда в 1833 году Павла перевели на поселение в Красноярск, ему официально разрешили взять брата-инвалида в свою опеку и содержать на частной квартире. Это решение спасло Николая от гибели: «Пушкин 2-й» стал для него не только братом-опекуном, но и единственной опорой Николая в дни его болезни.
Младший брат заботился о старшем как мог, правда, и ему с трудом удавалось успокаивать брата во время его приступов.
«Николай в «тёмные» дни своей болезни не раз ломал табакерку или чубук отца о голову Павла, а в «светлые» — нежно любил и слушал брата, чью заботу считал главным спасением».
«Павел до сих пор врезался в памяти, — вспоминал горожанин И. Ф. Парфентьев. — Высокий, с бледным лицом, худощавый, с впалыми глазами, [он] вел самую религиозную жизнь… Павел Сергеевич был в величайшем уважении не только у своих товарищей — декабристов, но и у всех граждан Красноярска».
Врачебное дело
Заняться врачеванием Павел был вынужден, нужно было оказывать помощь брату, да и местные жители, существуя без какой-либо помощи, остро нуждались в грамотном враче.
Так что пришлось Павлу оставить свои басни и засесть за учебники медицины. Помогал он многим. Во время холерной эпидемии 1848 года он «мужественно выполнял долг врача среди неимущего населения города и сам ухаживал за тяжелобольными». По свидетельствам современников, около семисот человек обязаны ему своей жизнью.
Павел окончательно смирился со своей судьбой, удивляя окружающих его людей примером удивительного смирения и незлобия.
И судьба вознаградила его.
Наталья Фонвизина
В 1838 году Павел и Николай вместе прибыли в Тобольск, где уже жили Фонвизины — Михаил Александрович и его верная супруга Наталья Дмитриевна, добровольно последовавшая за ним в Сибирь и оставившая на попечение родителей двух малолетних сыновей.
Павла потрясла эта встреча.
«Какая нездешняя женщина!» — написал он друзьям.
М. Д. Францева, близкая подруга Натальи Дмитриевны, позже запишет о ней:
«Она была замечательно умна, образованна, необыкновенно красноречива и в высшей степени духовно-религиозно развита, … Характера она была чрезвычайно твердого, решительного, энергичного, но вместе с тем необычайно веселого и проста в общении, так что в ее присутствии никто не чувствовал смущения».
Для многих ссыльных дом Фонвизиных стал доброй пристанью, а для Павла и вовсе — началом тихой, но трепетной любви, которая куталась в одежды нежной дружбы. Вести себя иначе он не мог, ведь Наталья Дмитриевна была замужем.
Сохранились их письма друг к другу:
«Ты сделалась как усладительная болезнь моего сердца», — признавался Павел.
После возвращения Фонвизиных в европейскую Россию, а затем кончины Михаила Александровича, их дружба окрепла, ее не пошатнул даже брак Натальи Дмитриевны с другим декабристом – лицейским другом А. С. Пушкина Иваном Пущиным.
Возвращение домой
В январе 1856 года Николай и Павел получили разрешение вернуться в европейскую Россию. Для почти ослепшего Павла и душевнобольного Николая двухтысячевёрстная дорога из Сибири далась тяжело. Их встретила родная сестра в селе Коростине Алексинского уезда.
Николай Сергеевич вскоре здесь умер. Его могила долгие годы считалась утраченной, но в 2013 году исследователь Никита Кирсанов обнаружил надгробный камень с надписью:
«Отечество любя,
Его он жертвой стал:
Здоровье, себя,
Нить жизни потерял».
Павел пережил брата.
Он поселился в имении Фонвизиных, в то время Иван Пущин уже тяжело болел и вскоре умер. Последние годы своей жизни Павел провел в доме Натальи Фонвизиной – женщины, в которую был влюблен всю жизнь.
По воспоминаниям дочери тобольского прокурора:
«Личность Павла Сергеевича Бобрищева‑Пушкина была замечательна по его глубоко религиозному чувству; он в полном смысле был христианин и словом и делом;… Вся жизнь его была одним выражением любви к ближнему и посвящена… служению страждущему человечеству…»
Оба брата в юности мечтали преобразовать Россию, но судьба дала им возможность изменить себя и тем самым изменить мир вокруг. И пусть Николай повредился рассудком, но Павел сумел пройти через все испытания и сохранить в своем сердце любовь к Богу и людям и удивительное милосердие.