— Женя, ты представляешь, что она мне сейчас сказала? — Коля влетел на кухню, размахивая руками, лицо его пошло красными пятнами. — Моя мать требует деньги за то, что посидела с Настей!
Я чуть не выронила миску с салатом. Антонина Михайловна, которая безвылазно торчала на нашей даче с мая, вдруг решила, что мы ей должны?
— Погоди, не поняла... За что именно деньги?
— За то, что в прошлую среду, когда тебя срочно вызвали на работу, она полдня провела с Настей. Говорит, что это была "профессиональная услуга" и стоит восемнадцать тысяч!
Чашка в моих руках задрожала. Перед глазами пронеслись картинки всего лета: свекровь, удобно развалившаяся в шезлонге под яблоней, свекровь, уплетающая клубнику, которую я спину ломала собирать, свекровь, командующая, где и что сажать на МОИХ грядках.
И вот теперь — восемнадцать тысяч за полдня с собственной внучкой? Внучкой, которую она вообще-то обожает и сама напрашивалась с ней посидеть?
— Знаешь, что самое смешное? — Коля нервно рассмеялся. — Она составила целую смету! Пять тысяч — час чтения сказок, семь — развивающие игры, остальное — за готовку и уборку.
У меня дыхание перехватило. Готовку и уборку? Да в тот день я накануне все приготовила, квартиру вычистила, ей оставалось только присмотреть, чтобы Настя не сожгла чего-нибудь!
На столе завибрировал телефон — сообщение от свекрови: "Жду перевод до вечера". Без смайликов, без "пожалуйста" — сухо и по-деловому.
— Коль, ты чего сказал ей?
— А что я мог сказать? Что она с ума сошла? — он плюхнулся на стул. — Сказал, что мы обсудим и решим.
За окном медленно гас летний день. Я смотрела на мужа и не могла поверить, что это происходит с нами. Обычная семья, обычная свекровь... ну, почти обычная.
Теперь, вспоминая это, я понимала, что свекровь тогда загадочно улыбнулась — так, будто выиграла какую-то партию.
— Ты знаешь, — медленно произнесла я, вертя в руках телефон со злополучным сообщением, — мне кажется, нам нужно расставить точки над i.
Коля поднял на меня усталый взгляд:
— То есть?
— Давай позовем твою маму сюда и поговорим. Прямо сейчас.
Не давая себе передумать, я набрала номер свекрови.
— Антонина Михайловна? Приходите, пожалуйста, мы хотим обсудить вашу... э-э-э... оплату.
— Уже иду! — в ее голосе прозвучало что-то торжествующее.
Через десять минут она сидела напротив нас, положив на колени старомодную сумочку из кожзама. В ней свекровь всегда носила блокнот, где записывала абсолютно все — от цен на помидоры до имен соседских детей.
— Итак, — она достала блокнот, — я готова обсудить условия оплаты.
— Условия? — я не выдержала. — Какие условия? Вы сидели с собственной внучкой!
Антонина Михайловна поджала губы. На ее бледном лице с чересчур ярко накрашенными губами появилось выражение оскорбленного достоинства.
— Моя дорогая Евгения, — начала она таким тоном, словно объясняла что-то непонятливому ребенку. — В наше время всё имеет свою цену. Даже родственные отношения.
Коля крякнул и потер шею — жест, который он всегда делал, когда нервничал.
— Мам, но это же не работа... Это...
— Нет, сынок, это именно работа, — перебила она его. — Я потратила свое время, свои знания и навыки. Няни сейчас берут и по триста рублей в час. А у меня педагогическое образование, между прочим!
Я чуть не расхохоталась ей в лицо. Педагогическое! Да, было когда-то, лет сорок назад. Последние двадцать лет она работала кассиром в продуктовом магазине, пока не вышла на пенсию.
— Антонина Михайловна, — начала я как можно спокойнее, — а вы не хотите посчитать, сколько мы с Колей должны вам выставить за проживание на даче все лето?
Ее глаза округлились, ноздри раздулись, как у разъяренной лошади.
— Что ты такое говоришь? Я — мать! Я имею право...
— На что именно? — я почувствовала, как внутри поднимается волна злости, которую я давила три месяца. — На бесплатное проживание? На то, чтобы есть выращенные мной овощи и фрукты? На то, чтобы командовать на участке, который мы купили?
Она открыла рот, закрыла, снова открыла — прямо как рыба, выброшенная на берег.
— Женя, — предостерегающе произнес Коля, но я уже не могла остановиться.
— Давайте посчитаем, — я схватила листок бумаги. — Аренда дачи на три месяца — это минимум тридцать тысяч в месяц, итого девяносто. Плюс коммунальные платежи, еда... Думаю, тысяч сто пятьдесят набежит.
Свекровь покраснела, потом побледнела, потом снова покраснела. Ее рука сжала сумочку так, что костяшки пальцев побелели.
— Ты... ты... — она задыхалась от гнева. — Ты считаешь, сколько стоит родная мать?!
— И что вы на меня набросились? — продолжала рыдать свекровь. — Я что, плохая мать? Плохая бабушка? Я ведь целыми днями с Настенькой играла! И грядки ваши полола, и готовила!
У меня чуть челюсть не отвисла. Играла? Да Настя жаловалась, что бабушка только и делала, что сидела в телефоне или смотрела сериалы! А про грядки и готовку вообще молчу — я каждый раз, приезжая на дачу, заставала свекровь в позе "шезлонг, книжка, чай". И готовила всегда сама.
Я открыла было рот, чтобы возразить, но Коля предупреждающе сжал мое колено под столом. Его взгляд ясно говорил: "Не надо масла в огонь".
— Мам, — сказал он, — никто не говорит, что ты плохая бабушка. Просто... эта ситуация с деньгами нас удивила.
Антонина Михайловна резко перестала рыдать. Она выпрямилась, сложила платочек и посмотрела на нас с видом оскорбленного достоинства.
— Что ж, я вижу, вы меня совсем не цените, — голос ее дрожал. — Тогда, пожалуй, я вернусь к себе домой.
Послышался грохот — в комнате свекрови что-то упало. Потом раздалось сердитое бормотание и звук выдвигаемых ящиков.
— Слушай, — Коля вдруг взял меня за руку, — давай просто дадим ей эти деньги, а? Чтоб не было скандала.
Я посмотрела на него как на предателя:
— Ты серьезно? Да она же на шею сядет и ножки свесит! Сегодня восемнадцать тысяч, завтра — тридцать, а послезавтра что? Счет за разговоры по душам?
Он поморщился:
— Знаю, это неправильно. Но мне ее жалко. Она же не от хорошей жизни...
— Так, стоп, — я выдернула руку. — Не надо мне этих манипуляций. Мы не будем платить твоей матери за то, что она бабушка. Точка.
Из комнаты свекрови снова что-то грохнуло — кажется, она специально швыряла вещи, чтобы показать свое негодование. Я закатила глаза.
— И вообще, — добавила я, — если она сейчас выйдет оттуда с чемоданом и заявит, что уезжает, я ее не буду останавливать. И тебе не советую.
Коля неуверенно кивнул, но по его лицу я видела — душа у него разрывается. С одной стороны — мать, с другой — я, его жена, с вполне обоснованной позицией. Мне даже стало его жалко.
Мы просидели на кухне, напряженно прислушиваясь к звукам из комнаты свекрови, минут двадцать. Наконец, дверь распахнулась, и появилась Антонина Михайловна с небольшим чемоданом. Лицо ее было красным и опухшим от слез, но держалась она прямо, как струна.
— Я ухожу, — объявила она драматическим тоном.
— Мам, может останешься? Утром поговорим спокойно, — Коля все-таки не выдержал.
— Нет, — она покачала головой. — Я не могу оставаться там, где меня не ценят.
Мне захотелось спросить — а что именно мы должны ценить? То, что она ела наши продукты, спала на нашей кровати и требовала денег за то, что посмотрела пару часов за внучкой? Но я промолчала. В конце концов, она мать моего мужа.
— Я вызову такси, — сказал Коля, доставая телефон.
— Не надо, — гордо ответила свекровь. — Я на автобусе.
— На автобусе? В такое время? — удивился Коля. — Да брось, мам, давай я вызову...
— Я сказала — на автобусе! — отрезала она. — Не хочу быть никому обязанной!
Я чуть не фыркнула. Не хочет быть обязанной? А жить все лето на нашей даче — это что?
— Как знаешь, — пожал плечами Коля. — Тогда я провожу тебя до остановки.
— Не нужно! — она затянула ремешок сумочки. — Я сама дойду.
И тут меня что-то кольнуло. Все это выглядело слишком... театрально? Наигранно? Будто свекровь не просто обиделась, а разыгрывала какую-то сцену. Зачем?
— Антонина Михайловна, — я сделала шаг к ней, — может, все-таки останетесь? Мы не хотели вас обидеть.
Она окинула меня презрительным взглядом:
— Поздно, Женечка. Я все поняла. Для вас я — обуза, а не помощь.
С этими словами она решительно направилась к выходу, волоча за собой чемодан на колесиках, который почему-то все время норовил завалиться на бок.
Коля схватил куртку:
— Я все равно пойду с тобой. Хотя бы до остановки.
Свекровь не ответила, только громко хмыкнула, дергая входную дверь. Я осталась одна в квартире, прислушиваясь к звуку их удаляющихся шагов по лестнице.
Когда они ушли, меня начало трясти. От облегчения? От нервов? Не знаю. Я механически начала убирать со стола, перемывать посуду, протирать столешницу — домашние дела всегда помогали мне успокоиться.
На часах было начало одиннадцатого, когда вернулся Коля. Он выглядел странно — растерянным и каким-то потухшим.
— Ну что? — спросила я, вытирая руки полотенцем.
— Довел до остановки, — ответил он, бросая куртку на вешалку. — Она... она все время говорила одно и то же.
— Что?
— "Я ведь как лучше хотела..." — повторил он голосом свекрови. — Снова и снова, Жень. Как заезженная пластинка.
Я села за стол, чувствуя внезапную усталость. День был длинным даже без этой драмы с требованием денег.
— И чем все закончилось? — спросила я.
Коля тяжело опустился на стул напротив:
— Пришел автобус, она села и уехала. Но, знаешь, мне кажется, тут что-то не так.
— В каком смысле?
— Не знаю, — он растерянно потер затылок. — Такое ощущение, что она... специально это все устроила? Чтобы уехать таким образом?
Я задумалась. А ведь и правда — поведение свекрови выглядело странно даже для нее. Эта внезапная просьба о деньгах, демонстративные сборы, драматический уход... Слишком театрально.
— Может, она просто хотела внимания? — предположила я. — Или чтобы ты встал на ее сторону против меня?
— Может быть, — неуверенно ответил муж. — Но мне кажется, тут что-то еще.
В этот момент пиликнул его телефон — сообщение. Коля достал смартфон, взглянул на экран и вдруг побледнел.
— Что там? — встревожилась я.
Он молча протянул мне телефон. Сообщение было от его матери:
"Сынок, я сегодня уезжаю в Краснодар к тете Рае. Буду жить у нее. Денег не надо, забудь. Пока неизвестно, вернусь ли."
— В Краснодар? — я уставилась на Колю. — К тете Рае? Но ведь твоя тетя Рая...
— Умерла три года назад, — закончил он, потирая лоб. — Именно.
Мы переглянулись, и меня вдруг охватила тревога. Что-то здесь категорически не сходилось. Антонина Михайловна при всех ее странностях никогда не путала живых родственников с мертвыми.
— Может, она имела в виду кого-то другого? — предположила я. — Может, там какая-то другая Рая?
— Нет у нас других Рай, — покачал головой Коля. — Слушай, надо ей перезвонить.
Он тут же набрал номер матери, включил громкую связь и положил телефон между нами. Гудки шли, но никто не отвечал. Через минуту включилась голосовая почта.
— Мам, это я, — сказал Коля после сигнала. — Перезвони, пожалуйста. Мы беспокоимся.
Я открыла холодильник и налила нам обоим воды. Мысли крутились как сумасшедшие. Что происходит? Зачем Антонина Михайловна устроила весь этот спектакль?
Телефон снова пиликнул. Мы оба подскочили. Очередное сообщение:
"Не волнуйтесь за меня. У меня все хорошо. Тетя Рая передает привет."
Меня буквально передернуло. Тетя Рая передает привет? Это что, шутка такая?
— Звони в полицию, — решительно сказала я.
— Погоди, — Коля вскочил, хватая куртку. — Сначала я съезжу к ней домой. Может, она просто... я не знаю... перегрелась на солнце? Или... — он замялся.
— Или что?
— Или выпила чего-нибудь, — неохотно признался он. — Она иногда... ну, ты знаешь.
Я кивнула. Знала. Антонина Михайловна иногда прикладывалась к настойке боярышника "для сердца". И после этого могла нести всякую чушь.
— Поехали вместе, — я тоже начала одеваться. — Настю оставим с соседкой.
Через полчаса, договорившись с соседкой присмотреть за спящей дочерью, мы уже были у подъезда свекрови. В ее окнах горел свет.
— Вот видишь, — с облегчением выдохнул Коля. — Она дома.
Мы поднялись на этаж и позвонили в дверь. Никто не открыл. Позвонили еще раз, потом еще. Тишина.
— Давай ключом, — я кивнула на Колин брелок, где был запасной ключ от квартиры его матери.
Коля с тревогой открыл дверь.
— Мам? — позвал он, входя в прихожую. — Ты дома?
Никакого ответа, только тихо работал телевизор в гостиной. Мы прошли внутрь.
Квартира выглядела обычно — чисто, аккуратно, все на своих местах. На кухонном столе стояла чашка с недопитым чаем. В гостиной на диване лежала раскрытая книга. Всё говорило о том, что хозяйка недавно была дома.
— Может, вышла в магазин? — предположила я.
— В одиннадцать вечера? — Коля покачал головой. — И свет везде включен...
Он прошел в спальню матери и вдруг замер на пороге.
— Жень, — позвал он меня странным голосом. — Иди сюда.
Я подошла и замерла рядом с ним. Кровать была аккуратно застелена, а на покрывале лежало несколько листов бумаги и... какие-то медицинские документы?
Коля быстро подошел и схватил бумаги. Я видела, как меняется его лицо по мере чтения — сначала недоумение, потом шок, потом... ужас?
— Что там? — я не выдержала.
Он молча протянул мне документы. Это были результаты обследования из онкоцентра. Диагноз был выделен жирным: " Серьезное заболевание в тяжелой стадии".
Рядом лежало письмо, написанное знакомым неровным почерком свекрови:
"Дорогие Коля и Женя!
Когда вы будете читать это письмо, я уже буду далеко. Простите за этот глупый спектакль с деньгами, но я не могла придумать другого способа уйти так, чтобы вы не бросились меня искать сразу же.
Три месяца назад мне поставили диагноз — тяжелая болезнь, которую нельзя вылечить операцией. Мне давали около года, но процесс идет быстрее. Я уже начала забывать вещи, путать имена, иногда мне кажется, что со мной разговаривают те, кого уже нет.
Я не хочу, чтобы вы видели, как я угасаю. Не хочу быть обузой, не хочу, чтобы Настя запомнила бабушку беспомощной развалиной. Поэтому я решила уйти туда, где вы не будете меня искать.
Не волнуйтесь, я все продумала. У меня есть старая подруга в деревне, она обещала приютить меня до конца. Денег, которые я откладывала всю жизнь, хватит на лекарства.
Простите, что так получилось. Это лето на даче было самым счастливым в моей жизни — просто быть рядом с вами, видеть, как растет Настенька... И спасибо тебе, Женя, что терпела мои странности все это время.
Я вас очень люблю. Всегда любила и буду любить. Мама."
Я подняла глаза на Колю. Он стоял, прислонившись к стене, и с силой тер глаза, пытаясь сдержать слезы. У меня внутри все оборвалось.
— Боже мой, — прошептала я. — Она специально... чтобы мы разозлились и не искали...
В комнате повисла тяжелая тишина, нарушаемая только тихим бормотанием телевизора из гостиной. Я вдруг вспомнила странное поведение свекрови за последние месяцы — забывчивость, резкие перепады настроения, иногда она вдруг замирала на полуслове, будто забыв, о чем говорит.
Мы списывали это на возраст, на усталость, на ее сложный характер... А она все это время знала, что умирает.
— Телефон, — вдруг очнулся Коля. — Надо ее отследить по телефону!
Он судорожно достал смартфон и начал что-то искать в нем.
— Подожди, — сказал он. — У нас же был настроен "Найти телефон" для всей семьи... Если она не отключила...
Я стояла, чувствуя, как к горлу подкатывает ком. Перед глазами всплывали картинки — Антонина Михайловна, поливающая цветы на даче; Антонина Михайловна, рассказывающая Насте сказку; Антонина Михайловна, украдкой вытирающая слезу, когда думала, что ее никто не видит... И эта ее фраза — "Я ведь как лучше хотела".
— Черт! — выругался Коля. — Она отключила геолокацию. Или телефон разрядился.
— А эта ее подруга в деревне? — я схватилась за соломинку. — Ты знаешь, кто это?
— Стой, — я вдруг заметила закладку в блокноте. Открыла — там была страница с подчеркнутой записью: "Валя Д., дер. Соснино".
— Валентина Дорохова? — Коля хлопнул себя по лбу. — Ну конечно! Они с мамой с института дружат! Я и забыл про нее...
Под именем был записан номер телефона. Коля тут же набрал его, хотя было уже почти полночь.
— Алло, — после нескольких гудков ответил сонный женский голос. — Кто это в такое время?
— Валентина... эээ... простите, не знаю отчества, — начал Коля. — Это Николай, сын Антонины Михайловны Савельевой. Извините за поздний звонок, но это очень важно. Моя мама... она у вас?
На том конце провода повисла пауза. Потом женщина вздохнула:
— Она просила не говорить, если вы будете спрашивать.
У нас с Колей одновременно вырвался вздох облегчения.
— Значит, она у вас? — настойчиво переспросил Коля. — С ней все в порядке?
— В порядке, насколько это возможно в ее состоянии, — осторожно ответила Валентина. — Она очень устала с дороги и сейчас спит. Лучше приезжайте утром.
— Хорошо, — Коля сглотнул. — Мы приедем. Скажите, как до вас добраться?
Женщина продиктовала адрес — деревня Соснино, в часе езды от города. Коля записал и, поблагодарив, закончил разговор.
Мы с мужем переглянулись. В глазах у обоих стояли слезы.
— Знаешь, — я сказала, присаживаясь на кровать, — твоя мама очень сильная женщина.
— Да, — кивнул он. — Всегда такой была. Гордая, независимая... — его голос дрогнул. — Даже сейчас пытается все решить сама, никого не обременять...
— Она поедет с нами домой, — твердо сказала я. — И будет жить с нами столько, сколько... сколько потребуется.
Коля сел рядом со мной и обнял:
— Точно? Ты же знаешь, с ней бывает непросто...
— Конечно, — я сжала его руку. — Она твоя мать и бабушка нашей дочери. И... я была неправа насчет дачи. Я вела себя мелочно.
Он покачал головой:
— Нет, ты была права. Просто мы не знали, что за этим стоит.
Мы еще немного посидели в тишине, а потом начали собираться. Решили ехать прямо сейчас — переночевать в машине у деревни, а утром забрать Антонину Михайловну.
— Она вам рассказала о диагнозе? — спросил Коля.
— Да, — кивнула Валентина. — Еще три месяца назад, когда узнала. Я ей говорила — скажи детям, вместе легче. А она уперлась — не хочу, мол, быть обузой, не хочу, чтоб из жалости ухаживали...
В этот момент в дверях кухни появилась Антонина Михайловна. Она выглядела постаревшей, осунувшейся — казалось, за одну ночь она потеряла несколько лет жизни.
— Что вы здесь делаете? — спросила она тихо, без обычной своей резкости.
Коля вскочил и в два шага оказался рядом с матерью:
— Мам, мы все знаем. Нашли твое письмо.
Лицо свекрови исказилось:
— Я не хотела, чтобы вы узнали... так. Думала, просто исчезну...
— Зачем? — я тоже подошла к ней. — Зачем эта история с деньгами за присмотр?
Она опустила глаза:
— Хотела, чтобы вы разозлились. Чтобы не скучали, когда я уеду. Чтобы думали — ну и ладно, пусть катится... — она всхлипнула. — Я ведь как лучше хотела...
И тут у меня внутри что-то сломалось. Я обняла свекровь — впервые за все годы нашего знакомства:
— Антонина Михайловна, вы едете домой. К нам. И никаких возражений.