Тут же понимаю, что светской беседы не будет, потому что глаза Дмитрия Валерьевича, которыми он впивается в меня, темнеют.
— Мы оба понимаем, что моя дочь тебе не по зубам, — проигнорировав мою реплику, говорит он.
Новичок (37)
Папа Ирэн открывает дверь, когда до крыльца нам остается несколько метров. Он высокий и красивый. Выглядит так, как будто только что снимался в рекламе роскошного мужского парфюма. На нем – темно-синий костюм, на мне – серая толстовка и джинсы. Он этого никак не показывает, но я почти уверен: я ему уже не нравлюсь.
Когда он протягивает мне руку, на его губах появляется любезная улыбка, хотя серо-голубые глаза остаются серьезными.
— Дмитрий Валерьевич, — представляется он.
Рукопожатие по-деловому крепкое, я бы сказал, даже слишком.
— Александр… Николаевич.
О, черт! Как-то само вырывается. Надо было сказать «Саша» или даже «Санек», все бы было лучше, но я, конечно, в очередной раз туплю. Замахиваюсь на недостижимую высоту, зачем-то пытаюсь прыгнуть выше головы, уровнять наши позиции, хотя, очевидно, это невозможно. Зарабатываю прищуренный холодный взгляд отца Ирэн. Признаю, заслужил.
— Прошу, Александр Николаевич, будьте нашим гостем, — Дмитрий Валерьевич отходит в сторону, пропуская нас вперед. — Ирэн.
Он приветствует дочь, как будто делового партнера. Он просто произносит ее имя, и в тоне его голоса нет ни капли теплоты и радости от встречи. Никаких объятий, никаких поцелуев. Никаких формальностей.
Уличную обувь у них дома не снимают. Когда я пытаюсь это сделать, Ирэн дотрагивается до моего локтя и качает головой. Полы идеально чистые, и я чувствую себя неуютно, вышагивая по сверкающему мрамору в своих перепачканных кроссах. Наверняка, оставляю за собой грязные лужицы из подтаявшего снега.
Кухня у них совмещена с просторной гостиной. Я вроде как уже был у Ирэн, но то был подвал, в который мы с Волконским попали прямо с улицы. Так что здесь я впервые.
Стол накрыт на четверых, но мамы Ирэн я нигде не вижу.
— Лариса не сможет сегодня присутствовать, сообщила, что будет поздно, — будто читая мои мысли, говорит Дмитрий Валерьевич и садится во главе стола.
Я уже начинаю жалеть о том, что напросился на этот ужин. Ирэн не очень-то обрадовалась моему порыву познакомиться с ее родителями, ее даже пришлось уговаривать, но я все-таки настоял на этом. Был полон решимости познакомиться с человеком, взвалившим на плечи единственной дочери страшный груз. Цель преследовал одну – показать ему, что всё кончено, и ему придется наконец взять ответственность за свой поступок. Ирэн заподозрила, что я собираюсь ему сказать, и попросила меня ни при каких условиях не упоминать аварию. Надеюсь, она понимает, что это обещание я сдержать не смогу. Правда пока не представляю, как именно подвести разговор к этой теме.
— Александр Николаевич, что же вы стоите? Присаживайтесь, пожалуйста.
Он так и будет называть меня на «вы»? Жутко неудобно. Кончики ушей горят. Я – единственный, кто в этой комнате всё еще стоит на ногах, и мне даже приходит трусливая мысль сбежать отсюда. Но трусом я больше быть не могу. Ирэн заслуживает большего.
Сажусь рядом со своей девушкой, и она тут же под столом сжимает мою ладонь холодными пальцами.
Дмитрий Валерьевич пробует неведомое мне мясное блюдо, и его лицо выглядит неудовлетворенным.
— Ирэн, девочка, не могла бы ты сходить к соседям? В нашем доме закончилась соль, — утирая губы салфеткой, говорит мужчина. — Не выношу пресную еду. Закупками обычно занимается Лариса, но сейчас у нее слишком много дел.
— Пап, я думаю, один вечер можно обойтись и без соли, — Ирэн копирует отцовскую любезную улыбку. — Это будет даже полезно.
— Ирэн.
— Папа.
Черт, эти стулья из гвоздей, что ли, сделаны? Нереально на них сидеть!
— Давайте я схожу, — предлагаю я.
Мои колени нервно подпрыгивают. Хорошо, что ножки этого стола такие высокие.
— Сходит Ирэн, — безапелляционным тоном объявляет Дмитрий Валерьевич, и Ирэн с шумом отодвигает стул, поднимается на ноги и выходит из комнаты.
Провожаю ее спину взволнованным взглядом, поворачиваю голову в сторону мужчины и говорю:
— У вас просто великолепный дом. Никогда не видел ничего подобного.
Тут же понимаю, что светской беседы не будет, потому что глаза Дмитрия Валерьевича, которыми он впивается в меня, темнеют.
— Мы оба понимаем, что моя дочь тебе не по зубам, — проигнорировав мою реплику, говорит он. Его голос звучит так, будто он раздавливает слова между зубами. — Ты не сможешь дать ей то, что ей нужно.
Лучше бы он и дальше называл меня на «вы»…
А я, наивный, думал, что для начала он хотя бы устроит мне допрос с пристрастием о том, чем я собираюсь заниматься в жизни, планирую ли жениться, кто мои родители… Но нет. Он сразу перешел к главному.
— Вы не можете этого знать, — говорю твердо.
— Еще как могу. Если хочешь дельный совет…
— Не хочу.
Дмитрий Валерьевич какую-то секунду выглядит удивленным моей неучтивостью, но почти сразу же начинает сначала.
— Если хочешь дельный совет, брось ее первым. Ирэн – девочка с черным сердцем. И она тебя погубит. Понимаю, что ты купился на внешность – не ты первый, не ты последний – но ты даже не представляешь, на что подписываешься, находясь рядом с ней. Она уничтожает всё, к чему притрагивается. Я ничего не имею против тебя лично, не подумай, но она… она никогда тебя не полюбит. И дело вовсе не в тебе, Ирэн просто не знакомо это чувство. Она живет ненавистью. И это ее удел.
Всё оказывается намного хуже, чем я себе представлял. Думал, что этот мужчина станет презирать меня, оберегать от меня свое дитя, и я готов был это понять. Но к чему я совсем не готов – так это к тому, что он будет говорить о собственной дочери такие дикие вещи.
— Вы сказали, что я не смогу ей дать того, что ей нужно, но вы не правы, — глядя в его глаза, отрезаю я. — Ей нужна любовь. И это я могу ей дать. Она заслуживает всей любви мира. Вы совсем не знаете вашу дочь, если думаете иначе.
Неожиданно он начинает смеяться. Громко, раскатисто, с хрипотцой, как будто через смех освобождается от непонятной боли. Зрелище, мягко говоря, не для слабонервных. В какой-то момент мне даже кажется, что он обезумел.
— Это ты не знаешь мою дочь, — отсмеявшись, говорит Дмитрий, чтоб его, Валерьевич. — Это ты не знаешь, что она сделала. Как она отравила мою жизнь.
Я вдруг понимаю, что мне больше не страшно. Этот человек падает в моих глазах настолько, что теперь даже внешне он кажется меньше.
— О. Я знаю. Я всё знаю. И мне жаль вас. Вам не хватает духу признать то, что вы натворили. Даже сейчас. Вы предпочли свалить вину на ребенка вместо того, чтобы принять, что виноваты – именно вы.
Белки глаз мужчины краснеют. Он безотрывно смотрит на меня около минуты, а затем шепчет так, что я едва могу разобрать слова:
— Она никогда не была ребенком… Она – мое наказание.
Ирэн появляется как раз в тот момент, когда я выхожу из-за стола. Она переводит растерянный взгляд то на меня, то на своего отца. Я забираю из ее рук солонку, ставлю на стол и беру Ирэн за руку.
— Я тебя очень люблю, — говорю я, и горло сводит судорогой. Мне так за нее больно, что сердце разрывается на куски. — Именно поэтому мы сейчас отсюда уйдем. И я приложу все силы для того, чтобы тебе больше не пришлось возвращаться в этот дом.
Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами, в которых умещается столько света, что можно ослепнуть, и одними губами говорит: «Спасибо».
Моя милая девочка, я не смог превратить этого мужчину в твоего отца, прости меня за это, но я смогу залечить все твои раны своей безмерной любовью. Секунда за секундой, час за часом, день за днем я буду пытаться это сделать, и однажды ты полюбишь себя точно так же, как тебя люблю я. И это будет твоя главная фееричная победа.