Когда Наталья Юрьевна принесла домой каталоги с банкетными залами, Елена сразу почувствовала тревогу. Слишком блестящие страницы, слишком завышенные цены и слишком много восклицаний в голосе свекрови.
— Ты посмотри, как красиво! Стол из двенадцати блюд, живая музыка, караоке, торт в два яруса — и всё включено! Только двадцать восемь тысяч за аренду и ещё тысяч сорок на меню!
Елена осторожно поставила чашку на блюдце и спросила, стараясь сохранить вежливый тон:
— А кто будет это оплачивать, Наталья Юрьевна?
Свекровь махнула рукой:
— Ну, мы же семья! Это ведь праздник для всей семьи. Скинемся понемногу — и всё устроим. Не каждый день же у мужа юбилей!
Елене не хотелось спорить. В прошлом году на день рождения свекрови они отмечали дома, скромно, но душевно. Тогда никто не предлагал «скидываться». Но сейчас Наталья Юрьевна была в ударе. И чем больше Елена пыталась намекнуть, что можно обойтись салатом «Оливье» и пирогом, тем громче звучал голос свекрови о «традициях», «гостях», «солидности семьи».
Муж, конечно же, занял позицию наблюдателя.
— Мам, может, действительно попроще? — слабо заметил он, когда увидел ценник на оформление зала.
— Илья, ты мужчина или кто? — резко обернулась к нему мать. — Ты хочешь, чтобы твой день рождения прошёл на кухне с трёхлитровой банкой компота?
После этого обсуждение было закрыто. Свекровь распечатала меню, назначила встречи с декораторами, договорилась о выкупе торта и потребовала внести аванс за зал. Елена не стала спорить — просто перевела деньги. Свои — те, что откладывала на отпуск.
Банкет состоялся. Всё было действительно красиво. Скатерти цвета шампань, свечи в хрустальных подсвечниках, официанты в белых перчатках. Елена улыбалась гостям. Никто не знал, что она не ела перед праздником почти двое суток — экономила, чтобы хватило на украшения зала. Никто не спрашивал, легко ли было согласовать день с её графиком. Она просто старалась не думать об этом.
Когда праздник закончился, Наталья Юрьевна первая встала из-за стола, отряхнула платье и громко произнесла:
— Вот и хорошо! Всё прошло замечательно. Счёт пусть остаётся здесь, кто-нибудь потом заберёт. Я уже оплатила свою часть — восемь тысяч перевела Илье. Остальное — как договорились.
И вышла.
Елена машинально посмотрела на бумагу, оставленную в кожаной папке на столе. Общая сумма — почти восемьдесят семь тысяч. Из них Илья действительно заплатил восемь. И ещё восемь — свекровь. Остальное, по словам Натальи Юрьевны, должны были внести «все понемногу».
Елена сглотнула.
Никто не собирался вносить остальное.
Банкет был красивый. Торт был двухъярусный. Фото были сказочными. А в уголке стола, между вазой с остатками роз и коробкой от подарочного коньяка, лежал счёт за весь банкет, сложенный пополам. И имя внизу — Елены, как заказчицы.
Она не сказала ничего. Просто взяла папку, попрощалась с официантом, пожала плечами на вопрос администратора: «Кто оплачивает остаток?» — и пошла к гардеробу.
Уже на выходе, когда держала куртку в руках, Илья догнал её:
— Слушай, давай потом разберёмся? У меня сейчас с карты не проведётся такая сумма. Можешь пока заплатить? Я потом переведу.
Он не уточнил — когда именно.
Елена молча кивнула. На автомате, как это бывало уже не раз. Оплатила карточкой, не глядя в лицо администратору. Не потому что стыдно — просто сил не было объяснять. Потом, дома, она долго стояла в душевой, позволяя воде стекать по лицу. Громкий праздник отозвался звоном в висках и глухим осадком внутри.
На следующее утро свекровь позвонила в восемь. Без «доброе утро» сразу перешла к делу:
— Ты же не забыла отправить мне фотки с праздника? И с того момента, где я говорю тост! Там такое хорошее освещение. А ещё — дай, пожалуйста, номер того фотографа, хочу заказать распечатку. И, кстати, твои закуски все хвалили, молодец!
— Я ничего не готовила, Наталья Юрьевна, все кейтеринг.
— А, ну неважно. Главное, что вкусно!
И всё. Ни слова о платеже, ни благодарности, ни вопроса «тебе вообще удобно было платить?». Только фото, еда и номер фотографа.
Елена открыла банковское приложение. Баланс на счёте: 432 рубля.
Сумма за банкет всё ещё болталась в памяти и в теле — как недосып, как сдавленное дыхание от напряжения, как усталость, которую уже не снять сном. Она не стала говорить Илье ни о балансе, ни о чувствах. Просто молчала. И он молчал. Словно так и должно быть.
Через пару дней пришла вторая волна.
— Лен, а ты можешь ещё и за фотографа заплатить, чтобы он сразу прислал готовые снимки? Мама сказала, что ты же за банкет всё равно сама платила — значит, тебе не сложно и это оформить. Ну и чтобы быстрее было.
— Илья, — она медленно поставила чашку на стол. — А ты понимаешь, что ты даже не спросил, как я после банкета себя чувствовала?
Он вздохнул.
— Ну ты же больше зарабатываешь. Я не думал, что тебе это прямо в тягость. У нас же праздник был… Ну, семейный...
— У нас? Или у твоей мамы? Кто захотел банкет?
— Что ты начинаешь?
Она действительно не хотела начинать. Она хотела услышать что-то другое — что-то, что снимет эту тяжесть, это ощущение, что она просто обслуживающий персонал с банковской картой. Но Илья смотрел мимо. И снова сделал то же выражение лица — как будто всё это какая-то мелочь. Как будто она опять не права. Как будто чувствовать обиду — странно, некрасиво, неудобно.
И тогда Елена впервые решила не проглотить.
— Скажи, ты правда думаешь, что твоя мама не знала, кто в итоге будет платить?
Илья напрягся.
— Она не уточняла.
— А ты не считал нужным это прояснить?
Он пожал плечами.
— Мне казалось, вы сами договорились. Ты же молчала.
Вот в этом и было всё. Молчала — значит, согласна. Платишь — значит, удобно. Не возражаешь — значит, не против. Только вот в душе копилось что-то похожее на отвращение. Не к нему, а к той роли, которую ей тихо, незаметно, но очень прочно прописали — быть удобной, молчаливой, обеспечивающей.
Сумма на банкет — это был не просто платёж. Это было невысказанное «твоя очередь сделать красиво». А потом, если не хочешь — тебя никто и не держит.
Но держали. Необязательными словами, неофициальными договорённостями, «ну ты же всегда справлялась». А ещё этим вежливым, таким якобы нейтральным, мужским молчанием.
А потом пришёл третий вечер — с неожиданным звонком.
Звонила Ольга, младшая сестра Ильи.
— Лена, слушай, я вот тут случайно услышала, как мама говорит тёте Зое, что ты хотела выставить себя лучше всех. Мол, деньги есть — вот и решила на банкете «попиариться». Что-то вроде «вот какая я хозяйственная и щедрая, не то что мы».
Елена села.
— Что?
— Прости, что говорю. Просто я знаю, что ты платишь одна. А мама специально сказала, чтобы ты всё оформила на своё имя. Типа ты сама так просила. А потом рассказывала, как ты чуть ли не настаивала на зале, и что это ты не хотела дома отмечать.
Ольга ещё что-то говорила на том конце — про то, что ей стыдно, что она не сразу вмешалась, про то, как слышала обрывки разговоров, где её мать уверенно рассказывала, что "Лена сама настояла", "Лене это в радость", "Лене важно показать уровень". Но Елена почти не слушала. Всё, что ей было нужно, она уже поняла.
Не было ошибки. Не было недопонимания. Всё было спланировано.
Когда она положила трубку, в квартире стояла странная пустота, будто выметенная изнутри. Елена прошла на кухню, налила воды, села за стол. Перед ней стояла невидимая гора из событий, накопившихся за последние годы: маленьких уступок, сдержанных слов, неоплаченных долгов — не финансовых, а душевных. И вдруг стало ясно: больше строить эту гору смысла нет.
Поздно вечером Илья пришёл с работы.
— Лен, я закинул тебе на карту деньги за фотографа. Ты не смотрела?
Она подняла голову.
— За банкет когда закинешь?
Он потёр затылок, неловко усмехнулся:
— Слушай, ну там же… Праздник же был. Все радовались. Может, не будем копейки считать? Всё же семья.
Елена смотрела на него долго. Словно пыталась рассмотреть в его чертах того мужчину, за которого когда-то выходила замуж. Того, кто умел смеяться до слёз, кто поддерживал её в первые тяжёлые месяцы новой работы, кто обещал всегда быть рядом. Где-то по дороге он исчез, а на его месте остался человек, для которого её границы были неудобной мелочью.
— Ты прав, Илья, — тихо сказала она. — Всё же семья. Только, видимо, разная.
Он не сразу понял, что это значит. Он привык, что её слова нужно читать между строк, что за её улыбками скрывается обида, а за молчанием — просьба, которую не стоит выполнять, если самому неудобно.
На следующий день Елена ушла на работу раньше обычного. И к Илье не вернулась. Сняла маленькую квартиру на другом конце города.
Свекровь, конечно, возмущалась. Говорила Илье, что «Лена просто обидчивая», что «все нормальные семьи так живут», что «не из-за банкета же рушить семью!» Илья пытался звонить. Писал короткие сообщения. Приходил один раз к её новой квартире, стоял под дверью с букетом, который она не открыла.
Но всё было уже поздно.
Лена больше не хотела быть частью такой семьи. Не хотела долгих объяснений. Не хотела быть той, кто оплачивает чужие праздники ценой собственной тишины.
Когда Наталья Юрьевна в очередной раз с обидой сказала соседке, что «невестка убежала из-за одного счёта», Лена услышав такое от знакомых, усмехнулась, лёжа на новом диване и держа в руках чашку чая. Потому что на самом деле она ушла не из-за счёта. И не из-за банкета. Она ушла оттуда, где её любовь перепутали с удобством.
И самое странное: только теперь она впервые за долгое время почувствовала, что живёт для себя. И ей такая спокойная жизнь нравилась.