Ранним утром в посёлок Сосновка прибыл первый автобус, окутанный облаком пыли. Иван Григорьевич Лебедев, шестидесятипятилетний мужчина с прямой осанкой и цепким взглядом, ступил на землю и осмотрелся. Он не возвращался сюда тридцать восемь лет. Посёлок разросся, но сохранил свой уютный, провинциальный дух: старые деревянные дома с узорчатыми наличниками стояли рядом с современными зданиями, словно старики, настороженно поглядывающие на новое поколение.
– Значит, никуда не делся, – тихо пробормотал Иван, закидывая на плечо потёртую сумку.
У автобусной остановки он присел на скамейку, достал пачку сигарет и закурил. Его загрубевшие пальцы слегка дрожали. Затянувшись, он закрыл глаза, и в памяти всплыли образы прошлого: разбитая губа Лены Морозовой, его собственные сбитые кулаки, милицейская машина, увозившая его прочь…
Июльское солнце грело макушку. Иван поднялся и пошёл по улице Советской. Сосновка почти не изменилась: те же трещины на асфальте, те же скамейки у подъездов, где судачили старушки, те же запахи – пыль, жареное масло из чьей-то кухни, цветущая липа.
– Неужто Ванька Лебедев? – раздался хриплый голос.
Иван обернулся. На крыльце магазина «Продукты» стоял грузный седой мужчина в мятой футболке и растянутых спортивках.
– Колька? Николай Серов? – неуверенно спросил Иван.
– Он самый! – загоготал тот. – Ну, дай глянуть! Постарел, брат, но всё ещё крепок! А я, видишь, раздобрел.
Они обнялись. От Николая пахло вчерашним спиртным и дешёвым одеколоном.
– Какими ветрами? Думали, ты в своей тайге сгинул.
– Не дождётесь, – усмехнулся Иван. – Приехал по делам.
– По каким делам? – Николай подмигнул. – Не к Надежде своей, часом, вернулся? После всего, что было…
– Хватит, – резко оборвал его Иван. – Много воды утекло.
– Ну, ладно, – Николай примирительно поднял руки. – Пошли, пропустим по рюмке за встречу.
– В другой раз, Коль. Сначала надо устроиться.
– А где остановишься?
– У сестры. Если пустит.
Николай присвистнул:
– У Надежды, что ли? Да она тебя на порог не пустит. Помнишь, как ты её мужа тогда отлупил?
– Помню. Но всё равно попробую.
Дом номер пятнадцать по улице Мира был типичной пятиэтажкой, выделяясь лишь аккуратным палисадником с подстриженными кустами жасмина. Иван остановился у подъезда, сглотнул ком в горле. Сердце билось учащённо.
Он нажал на звонок. Раз, другой, третий. Тишина. Уже собирался уйти, когда дверь распахнулась.
На пороге стояла женщина лет тридцати пяти с тёмными волосами, небрежно стянутыми в пучок, в длинной мужской футболке. Она смотрела на него с лёгким раздражением.
– Вы к кому?
Голос был низким, будто она только проснулась.
– К Надежде Григорьевне. Лебедевой. То есть… какая у неё теперь фамилия?
– Всё ещё Лебедева, – женщина прищурилась. – А вы кто будете?
– Я её брат, – просто ответил Иван.
Женщина уставилась на него, словно перед ней возник призрак.
– Тот самый… который…
– Да, – кивнул он. – Тот самый.
– Она вас лет двенадцать не ждала, – тихо сказала женщина. – А раньше всё у окна сидела, когда автобусы из райцентра приходили.
– Она дома?
– В больнице. Четвёртый день. Инсульт, – женщина замолчала, потом добавила: – Я её невестка. Ольга.
– А сын где?
– В отъезде. Вернётся через пару дней, – Ольга отступила. – Заходите, раз приехали. Она в первой городской, в неврологии. Но не знаю, пропустят ли вас.
– Спасибо, но я сначала в больницу.
В больничном коридоре пахло дезинфекцией и сыростью. Иван сидел на жёсткой скамье напротив кабинета врача, держа в руках букет ромашек, завёрнутый в газету – всё, что успел купить по пути.
Из палаты вышла медсестра – молодая, с короткой стрижкой и усталыми глазами.
– Вы к кому? – спросила она, оглядев Ивана.
– К Лебедевой Надежде Григорьевне. Я её брат.
– Посетителей пока не пускаем. Состояние стабильное, но слабое.
– Послушайте, – Иван наклонился ближе, понизив голос. – Я тридцать восемь лет её не видел. Приехал издалека. Может, дадите хоть на минутку взглянуть?
Медсестра задумалась.
– Ждите здесь, – наконец сказала она.
Через четверть часа она вернулась и кивнула в сторону палаты номер восемь.
Надежда лежала у окна, укрытая тонким одеялом. Седые волосы были растрёпаны, лицо осунулось, глаза запали – она выглядела старше своих шестидесяти двух лет.
– Здравствуй, Надя, – тихо сказал Иван.
Она медленно повернула голову. В её взгляде не было ни удивления, ни тепла – только усталость.
– Значит, жива ещё, раз ты притащился, – произнесла она безжизненно.
– Не говори так.
– А как мне говорить? – в её голосе мелькнула горечь. – «Здравствуй, братишка, как я по тебе соскучилась»? Не дождешься.
Иван придвинул стул.
– Я не за этим вернулся, Надь.
– А зачем? – она с трудом приподнялась. – Наследство делить? Так у меня ничего нет. Квартира на сына записана.
– Перестань, – он потёр виски. – Я приехал… просить прощения.
Она фыркнула:
– Тридцать восемь лет прошло, а ты только теперь вспомнил? Что, старость совесть разбудила?
– Не только просить. Я кое-что привёз.
– Что ещё за сюрпризы? – она посмотрела на него с подозрением.
– Не сюрприз. Письмо. От отца.
Надежда побледнела.
– Какое письмо? Отец умер, когда мне было пятнадцать.
– Не совсем, – Иван опустил взгляд. – Он умер полгода назад. В Красноярске.
История, которую рассказал Иван, перечеркнула всё, во что Надежда верила десятилетиями.
Их отец, Григорий Лебедев, не погиб в аварии, как им сказали в 1982 году. Он сбежал, опасаясь тюрьмы за хищения на заводе, где был мастером. Уехал в Сибирь, обзавёлся новой семьёй.
Иван узнал об этом случайно, встретив старого знакомого в Красноярске, куда перебрался после колонии. Нашёл отца. Тот был уже при смерти – рак костей.
– Почему ты мне не сказал раньше? – голос Надежды дрожал.
– А что бы это изменило? – Иван пожал плечами. – Поехала бы к нему? После того, как он нас бросил? После того, как мать с горя запила?
– Я должна была знать!
– Может, и так. Но я решил по-другому.
Надежда отвернулась к стене.
– Уходи. Мне надо одной побыть.
– Надя…
– Уходи! – она почти выкрикнула.
Иван встал, положил на тумбочку конверт.
– Здесь его письмо. И ещё кое-что. Прочитай, когда будешь готова.
Ольга открыла дверь и удивлённо вскинула брови:
– Не пустили?
– Пустили, – Иван устало прислонился к косяку. – Но разговор не задался.
– Чего и ждать после стольких лет? – Ольга посторонилась. – Заходите. Чай будете?
– А покрепче ничего нет?
– Есть, – она хмыкнула. – Заначка мужа. Но, может, сначала поесть? У меня борщ вчерашний, наваристый.
На кухне Иван выпил рюмку, не закусив.
– Она всегда была упрямая, – сказал он, глядя в окно. – В детстве поссоримся – могла месяц не разговаривать.
– В этом вы с ней похожи, – Ольга поставила перед ним тарелку борща. – Сын её, Сашка, такой же. Если что решил – не сдвинешь.
– Давно за ним замужем?
– Семь лет. Познакомились в университете. Я на юрфаке училась, он – на инженерном.
– Дети есть?
Ольга помрачнела:
– Пока нет. Не выходит.
Она отвернулась к плите, но Иван заметил, как она смахнула слезу.
– Прости, не хотел лезть.
– Ничего, – она села напротив. – Надежда Григорьевна очень внуков ждёт. Всё игрушки покупает, в шкафу держит. Говорит, пригодятся.
– Она всегда была запасливая, – улыбнулся Иван. – Помню, мать её ругала, что всё в дом тащит – лоскутки, бусинки. «На хозяйство», – говорила.
– И сейчас такая, – кивнула Ольга. – Когда мы с Сашкой поженились, она нам целый сундук добра дала – от занавесок до инструментов. Всё твердила: «Пригодится».
Они замолчали. Потом Иван спросил:
– А что с ней случилось? С сердцем-то?
– Переволновалась. Сашка в командировку уехал, а тут из банка пришли – что-то про долг. Она с ними спорила, потом схватилась за голову и осела. Хорошо, я дома была, скорую вызвала.
Иван повертел ложку в руках.
– Скажи, Ольга… ты о чём-нибудь жалеешь в жизни?
Она удивлённо посмотрела на него:
– Почему спрашиваете?
– Да так, – он отмахнулся. – Старость, видать. Думаешь, что не так сделал.
Ольга задумалась.
– Жалею, что не пошла в дизайнеры. В школе хорошо рисовала. Но родители сказали, что юриспруденция надёжнее. Вот и пошла.
– Часто об этом думаешь?
– Когда с клиентами ругаюсь, – она усмехнулась, но в голосе чувствовалась грусть. – А вы? О чём жалеете?
– О многом, – Иван отодвинул тарелку. – Но больше всего, что уехал. Что с сестрой не помирился. Что мать один хоронил.
– Поэтому вернулись?
– Да. И ещё кое-что исправить, пока есть время.
На следующий день Иван снова пошёл в больницу, но Надежда видеть его отказалась. Медсестра с короткой стрижкой только развела руками:
– Она настроена решительно. Сказала, если придёте, позовёт охрану.
Иван кивнул:
– Понимаю. Передайте ей это, – он протянул свёрток из газеты. – И скажите, что я буду приходить каждый день, пока она не согласится говорить.
Три дня Надежда не поддавалась. На четвёртый медсестра, которую, как оказалось, звали Катя, сказала, что «пациентка готова вас принять, но недолго».
Надежда сидела на кровати, опираясь на подушку. На тумбочке стояла открытая коробочка с серебряным кольцом с янтарём – маминым, которое Иван забрал с собой много лет назад.
– Зачем ты его привёз? – спросила Надежда вместо приветствия.
– Оно твоё. Всегда было твоим. Мать хотела, чтобы оно тебе досталось.
– А письмо? – она указала на конверт. – Читал?
– Нет. Он запечатал его при мне и велел отдать тебе.
– Там… – она запнулась, – он пишет, что нас любил. Что сбежал, чтобы нас не забрали в детдом, если бы его посадили. Что деньги матери посылал через знакомого.
– Враньё, – Иван сжал губы. – Мать ничего от него не получала.
– Ещё он пишет, что ты знал, где он. Все эти годы.
Иван молчал.
– Это правда? – в её голосе звенела боль.
– Не совсем, – он поморщился. – Я нашёл его, но гораздо позже. Уже после смерти матери.
– И не сказал мне.
– Не сказал.
– Почему?
Иван подошёл к окну. За стеклом моросил дождь.
– Помнишь, как мы поссорились? Из-за твоего Мишки?
– Помню, – она отвела взгляд. – Ты его избил за то, что он меня ударил.
– А ты выбрала его. Сказала, что я тебе не брат.
– Мне было двадцать два, Ваня. Я была влюблённой дурочкой.
– А мне двадцать шесть, и я был гордым дураком, – он повернулся к ней. – Когда меня выпустили, хотел вернуться. Но узнал, что ты за него замуж вышла. Решил – значит, так и надо.
– Я с ним развелась через год, – тихо сказала Надежда. – После того, как он мне челюсть сломал.
Иван стиснул кулаки.
– Прости. Я должен был быть рядом.
Они молчали. Потом Надежда спросила:
– А в Красноярске как жил?
– По-всякому. Работал на лесопилке, потом механиком. Лет двенадцать назад открыл мастерскую по ремонту радиоприёмников.
– Радиоприёмников? – она удивилась. – Ты же не умел…
– Научился. У деда одного, в соседнем доме. Он перед смертью мне свои инструменты отдал.
– Семья есть?
– Была жена. Разошлись – сказала, я слишком мрачный. Детей не было.
– И что теперь? Зачем вернулся?
Иван придвинулся ближе:
– Хочу остаться, Надь. Насовсем. Мастерскую продал, квартиру тоже. Деньги есть, на первое время хватит. А там, может, и здесь дело начну. Старые радиоприёмники – это ведь ценность, их мало кто чинит.
– А жить где будешь?
– Сниму что-нибудь. А там посмотрим.
Надежда вдруг улыбнулась:
– У меня веранда пустует. Можно там кровать поставить.
– Значит, помирились? – Ольга разливала чай. На столе лежал пирог – Иван купил по пути из больницы. – А то Надежда Григорьевна, когда обидится…
– Тьфу на тебя, – добродушно отмахнулся Иван. – Ещё не хватало опять ссориться.
– Когда её выпишут?
– Через пару дней, если всё хорошо.
– Успеем прибраться, – деловито сказала Ольга. – У неё в комнате целая швейная фабрика. Шьёт много – и себе, и мне. Говорит, магазинное – барахло.
– Всегда такой была, – кивнул Иван. – Помню, мать её ругала, что всё с иглой возится, уроки забрасывает. А потом хвалила – Надька всем соседям платья шила.
– А это кто? – Ольга указала на старую фотографию, которую держал Иван.
– Мы с Надей. И родители. Единственная, что осталась.
На снимке девочка лет одиннадцати с косичками стояла рядом с долговязым подростком. Позади – мужчина с бородой и женщина в косынке. Все смотрели в камеру серьёзно, словно позировали для важного дела.
– Хотите, я отреставрирую? – предложила Ольга. – Я немного умею.
– Умеешь? – удивился Иван.
– Ага, – она смутилась. – В школе рисовала, потом курсы брала по реставрации фото. Для себя.
– А работаешь где?
– В юридической фирме, – она скривилась. – Скука жуткая.
– Давно уйти хочешь?
Ольга посмотрела на него, будто он угадал её мысли:
– С чего решили?
– По глазам вижу. Такие же у меня были, когда на лесопилке горбатился.
Она опустила взгляд:
– Сашка против. Говорит, стабильность важна. А я там задыхаюсь. Каждый день – как копия предыдущего.
– А чем бы занялась?
– Графикой. Обложки для книг рисовать. Или просто картины. Не для денег – для души.
– Что мешает?
– Ипотека, – она горько усмехнулась. – Кредиты. Планы на детей. Всё, как у всех.
Иван отпил чай:
– В пятьдесят я думал так же. А в шестьдесят понял: жизнь коротка. Тратить её на нелюбимое – хуже воровства.
– Легко сказать, – она пожала плечами.
– Не легко, – он улыбнулся. – Но возможно.
Александр вернулся из командировки раньше – его вызвали, когда у Надежды случился второй приступ.
Иван встретил его в больничном коридоре. Высокий, с твёрдым взглядом – вылитый отец, Григорий.
– Дядя Ваня? – Александр протянул руку. – Мама о вас рассказывала, когда я был маленький.
– Здравствуй, племянник, – Иван крепко пожал руку. – Жаль, что встретились так.
– Что с ней? Сказали только – ухудшение.
– Врачи говорят, это бывает перед выпиской. Организм расслабился, и сердце… – Иван замялся. – Но сейчас всё под контролем.
В палате Надежда была бледной, но в сознании. Увидев сына, слабо улыбнулась:
– Приехал всё-таки.
– Конечно, – Александр сел рядом. – Как ты?
– Выкарабкаюсь, – она махнула рукой. – Это я от радости. Брат вернулся, сын прилетел…
– Я с Ольгой говорил, – сказал Александр, поправляя одеяло. – Она сказала, дядя Ваня у нас поживёт.
– Если не против, – добавил Иван.
– Да что вы, конечно нет, – Александр пожал плечами. – Места хватит.
– Вот и ладно, – Надежда закрыла глаза. – А теперь идите. Мне отдохнуть надо.
В коридоре Александр спросил:
– Надолго к нам?
– Насовсем, – ответил Иван. – Слишком много лет потерял.
– Мама будет рада. Она вас часто вспоминала. Особенно после рюмки.
– Я тоже, – кивнул Иван. – Каждый день.
Через неделю Надежду выписали. Иван и Ольга встречали её у больницы.
– Только не вздумайте меня тащить, – буркнула Надежда, спускаясь с крыльца. – Я ещё не старуха.
– Никто и не собирался, – хмыкнула Ольга. – Знаем твой нрав.
– А Сашка где?
– На работе. Сказал, вечером будет, – Ольга подставила руку. – Давай, держись. И не спорь.
Дома Надежду ждал сюрприз: её комната была обновлена. Новые обои, удобная кровать, а на стене – увеличенная и отреставрированная семейная фотография.
– Это ещё что? – Надежда уперла руки в бока, но глаза блестели от слёз.
– Это мы с Сашкой, – сказала Ольга. – Ну и дядя Ваня помог.
– Сговорились, значит, – Надежда подошла к фотографии, коснулась рамки. – Откуда она?
– У меня была, – ответил Иван. – А Ольга восстановила. У неё талант.
– Давно знаю, – кивнула Надежда. – Только она его в своей конторе зарыла.
– Мам! – возмутилась Ольга.
– Что «мам»? Правду говорю. Бросай свою юриспруденцию, открывай студию. А то всё «надёжность, надёжность». От этой надёжности и загнуться можно.
– Ну вот, началось, – Ольга закатила глаза. – Давай лучше тебя покормим. Я щи сварила, твои любимые.
Надежда хотела возразить, но передумала:
– Ладно. Есть охота. Только переоденусь.
Вечером, когда Александр вернулся, они устроили семейный ужин. Надежда, несмотря на запреты врачей, выпила бокал вина «для настроения». Иван рассказывал о Красноярске, о своей мастерской, о том, как освоил ремонт радиоприёмников.
– Я тебе свои отдам, – сказал Александр. – Бабушкины, немецкие. Лет пятнадцать стоят.
– Посмотрю, – кивнул Иван. – Только инструменты ещё не пришли. Отправил транспортной компанией.
– Где мастерскую откроешь? – спросил Александр.
– Пока не решил. Надо посёлок изучить, приглядеться.
– В центре дорого, – заметил Александр. – А на окраине клиентов не будет.
– Разберусь, – Иван улыбнулся. – Время есть.
После ужина, когда Надежда ушла спать, а Александр занялся документами, Иван и Ольга вышли на балкон.
– Я подумала о твоих словах, – сказала Ольга, затягиваясь сигаретой. – Что тратить жизнь на нелюбимое – преступление.
– И? – Иван взглянул на неё.
– Решила уволиться, – она нервно рассмеялась. – Завтра напишу заявление.
– Сашка в курсе?
– Пока нет. Сегодня скажу.
– Боишься?
– До чёртиков, – она выдохнула дым. – Он же практичный. Скажет, что я с ума сошла.
– Объясни ему. Не как ребёнку, а как мужу. Что тебе плохо. Что так больше нельзя.
– Думаешь, поймёт?
– Должен. Если любит.
Ольга затушила сигарету.
– Знаешь, – сказала она, – я ведь с ним из-за этого и сошлась. Он пришёл на выставку, где мои рисунки висели. Сказал, что у меня дар.
– Значит, он всегда это знал.
– Может, и так, – она улыбнулась. – Спасибо, дядя Ваня.
Той ночью Надежде приснился сон. Она стояла на берегу реки, где они с братом купались в детстве. Маленький Ваня лепил куличики из песка. Мать стирала бельё, развешивая его на верёвках. Отец чинил удочку, сидя на пне.
– Мама, – позвала Надежда.
Мать обернулась, улыбнулась:
– Что, дочка?
– Он вернулся. Ваня вернулся.
– Знаю, – кивнула мать. – Я всегда знала, что он вернётся.
Надежда проснулась в слезах. За окном светало. Она накинула халат и прошла на кухню. Иван уже был там.
– Не спится? – спросил он, не оборачиваясь.
– Сон приснился, – она села напротив. – Мама снилась.
– Мне тоже иногда снится, – он подвинул ей чай. – Всё ругается, что на могилу не приезжал.
– Её похоронили на новом кладбище, – Надежда отпила глоток. – Я раз в месяц езжу. Цветы вожу.
– Свозишь меня?
– Конечно, – она помолчала. – Вань, я тут подумала… Веранда – это хорошо, но у нас чердак пустует. Можно туда мастерскую перенести. А жить будешь в комнате для гостей.
Иван удивлённо посмотрел на неё:
– Серьёзно?
– Вполне, – она кивнула. – Клиентов принимать сможешь в пристройке, там отдельный вход. Сашка хотел там склад сделать, но забросил.
– А он что скажет?
– Думаю, будет за. Ты же его дядя. Родной.
Они молчали, глядя на рассвет.
– Надь, – вдруг сказал Иван. – Ты жалела, что меня простила?
– Рано судить, – она усмехнулась. – Поживём вместе годик, тогда скажу.
– Честно, – кивнул он.
– Но вообще, – она коснулась его руки, – я рада, что ты вернулся. Даже если будешь меня бесить.
– Буду, – он подмигнул. – Это я умею.
Следующие недели пролетели быстро. Иван занялся обустройством мастерской на чердаке. Надежда вернулась к привычным делам – готовила, шила, ворчала на всех. Александр пропадал на работе. А Ольга перевернула свою жизнь.
После короткой ссоры с мужем – оказалось, Александр не был против её увольнения, а просто хотел, чтобы она обсудила это с ним – она ушла из фирмы. Теперь она целыми днями рисовала в маленькой комнате, которую они с Иваном превратили в студию.
– Никогда её такой не видел, – сказала как-то Надежда, глядя, как невестка рисует эскиз для журнала. – Светится вся.
– Это потому, что своё дело нашла, – отозвался Иван, сидя с сестрой на крыльце. – Чужая дорога – как тюрьма. Душу высасывает.
В начале сентября Ольга получила первый заказ на обложку для книги. А через неделю пришли инструменты Ивана, и он открыл мастерскую.
– «Радиомастер Лебедев», – прочитал Александр на вывеске у пристройки. – Звучит основательно.
– Это ещё твой прапрадед радиолампы чинил, – сказала Надежда. – В Саратове. Отец упоминал.
– Серьёзно? – удивился Иван. – Почему не рассказывал?
– А ты не спрашивал, – она пожала плечами. – Да и отец о семье редко говорил.
– Значит, это у меня в крови, – улыбнулся Иван. – По наследству.
На открытие мастерской пришёл даже Николай Серов – всё такой же грузный, в мятой футболке.
– Ну ты даёшь, Ванька, – восхитился он, осматривая мастерскую. – Такого в Сосновке отродясь не было!
– А ты думал? – Иван хлопнул друга по плечу. – Я за эти годы не только пил, но и работать научился.
– Клиенты попрут, вот увидишь, – закивал Николай. – У нас тут полпосёлка с древними приёмниками живёт. Выкинуть жалко, а починить некому.
Так и вышло. Через месяц у Ивана было полно заказов. В основном пожилые люди приносили старые радиоприёмники, пылившиеся десятилетиями.
– Я его тридцать лет не включал, – говорил старик в потёртой кепке, протягивая Ивану ламповый «Рекорд». – Думал, всё, хана. А тут говорят, мастер объявился. Запустишь?
– Попробуем, – отвечал Иван. – Если лампы живы, заработает.
К октябрю жизнь семьи Лебедевых вошла в новую колею – необычную, но тёплую. По вечерам все собирались за столом. Ольга делилась новостями о заказах. Иван рассказывал о приёмниках, которые ожили в его руках. Александр жаловался на работу. Надежда больше слушала, но её глаза лучились тихой радостью.
– Помнишь, Надь, – сказал как-то Иван, разливая чай, – как мы мечтали о большом доме? Чтобы всем места хватило.
– Помню, – кивнула она. – Ты ещё хотел особняк с башней.
– Особняк не купил, – усмехнулся Иван. – Но сижу вот с семьёй. Оказывается, этого хватает.
– Для счастья много не надо, – заметила Ольга. – Главное – понять это вовремя.
В ноябре у Надежды случился третий приступ. Врачи были бессильны – сердце слишком устало.
– Мы делаем всё, что можем, – сказал доктор Ивану и Александру в коридоре реанимации. – Но готовьтесь к худшему.
Надежда продержалась два дня. В последний вечер, когда её перевели в палату, она попросила оставить только брата.
– Вань, – сказала она еле слышно, – прости меня.
– За что тебе извиняться? – он сжал её руку. – Это я виноват. За все годы…
– Нет, – она покачала головой. – Я должна была уехать с тобой тогда. Всё бросить и уехать.
– Глупости, – он погладил её по голове. – У тебя была своя жизнь.
– Всё равно, – она слабо улыбнулась. – Ты ведь не уедешь теперь?
– Никуда, – пообещал он. – Буду здесь, с Сашкой, с Ольгой. Семью держать.
– Хорошо, – она закрыла глаза. – Устала я, Вань. Посплю.
Ночью Надежда умерла во сне. Тихо, без боли.
Её похоронили на новом кладбище, рядом с матерью. День был ясный, с лёгким морозцем. Снег искрился под солнцем.
После поминок Иван, Александр и Ольга сидели на кухне. Слова не шли.
– Я всё думаю, – сказал наконец Александр, – она будто тебя ждала, дядя Ваня. Чтобы всё сказать, всё простить.
– Похоже, – кивнул Иван.
– Что теперь? – спросила Ольга. – Вернёшься в Красноярск?
– Нет, – он покачал головой. – Обещал ей остаться. Да и куда мне? Мой дом здесь. С вами.
Ольга вдруг всхлипнула, закрыв лицо руками. Александр обнял её.
– Эй, – тихо сказал он, – мы справимся. Мы же семья.
– Да, – кивнул Иван. – Семья.
Прошло полгода. Жизнь потихоньку наладилась, хотя без Надежды дом казался пустым. Иван утопал в работе – к нему везли приёмники со всей округи. Ольга ждала ребёнка – забеременела ещё осенью, но из-за стресса не сразу поняла. Александр сменил работу – ушёл из корпорации на небольшой завод, где было меньше денег, но и меньше нервов.
– Жизнь-то идёт, – сказал как-то Иван, сидя с Александром на крыльце. – Жаль, Надя не видит.
– Думаю, видит, – ответил Александр, глядя на звёзды. – И радуется.
Иван улыбнулся:
– Нашёл тут мамин радиоприёмник. Она его берегла. Завёл – работает. Подарю Ольге. А потом вашей дочке, когда вырастет.
– Дочке? – Александр удивился. – Откуда знаешь, что девочка? Мы ещё не проверяли!
– Чувствую, – Иван подмигнул. – И имя знаю.
– Какое?
– Надежда.
Александр помолчал, потом кивнул:
– Надежда. Надя. Хорошее имя.
Апрельский ветер гнал облака. Где-то вдали гудела электричка. На кухне Ольга напевала, готовя ужин. А в мастерской гудели десятки радиоприёмников – старых и не очень, которые Иван Григорьевич Лебедев вернул к жизни.
Время шло. Жизнь продолжалась. И это было главное.