Пётр Артемьевич Чежин, или попросту Петро, как называли его уже сорок лет в родной деревне Ольховке, вернулся с рыбалки позже обычного. Зябко поёживаясь в потрёпанном брезентовом плаще, он взгромоздил на костлявое плечо ведро с полудюжиной окуней и неторопливо зашагал вдоль серого забора.
— Эй, Петро! — хриплым басом окликнул его сосед Ермолай, высунувшись из-за покосившейся калитки. — Что так припозднился? Клюёт хоть?
— Ермолай, ты бы чем языком чесать, крышу бы наконец залатал, — буркнул Петро, кивая на прохудившуюся кровлю соседского дома. — А то опять к осени топить начнёт, будешь тазики расставлять.
— Да чтоб тебя черти подрали, Петро! — беззлобно отмахнулся Ермолай. — Кто бы говорил про крышу. У самого вон забор на соплях держится. Заходи, что ли, самогон новый выгнал. Пробу снимем.
Но Петро только хмыкнул и, не сбавляя шага, направился к своему дому. Сегодня не до Ермолаевой браги — письмо жгло карман, требовало немедленных решений.
Открыв скрипучую калитку, он бросил взгляд на свой двухэтажный дом с облупившейся краской и грузно опустился на скамейку у крыльца. Выудив из внутреннего кармана потрёпанный конверт, Пётр в который раз перечитал знакомые строки.
«Здравствуй, отец. Не знаю, прочтёшь ли ты это письмо или, как обычно, выбросишь, не распечатав. Пишет тебе сын, если ты ещё помнишь, что он у тебя есть. Я в Москве, работаю в крупной компании программистом. Зарабатываю неплохо, всё в порядке, не переживай...»
Пётр фыркнул. Не переживай? Двадцать лет не видеть сына и не переживать?
«...Но дело не в этом. У меня семья, жена Лида, и — представь себе — дочь. Твоя внучка, которой уже пять лет, а ты даже не знаешь о её существовании. Её зовут Варя...»
С каждым перечитыванием этого места сердце его сжималось всё сильнее.
«...У Лиды внезапно нашли опухоль. Лечение в Москве — дорого, даже с моей зарплатой. Мы продали квартиру, перебрались в съёмную. Операция прошла успешно, но реабилитация займёт много времени, а денег почти не осталось. Начальство вошло в положение, и я могу работать удалённо. Думаю привезти Лиду и Варю к тебе, пока не встанем на ноги. Это временно, на полгода, может год...»
Пётр сложил письмо, взглянул на полупустое ведро с рыбой. Когда-то сын писал чаще, но Пётр, обозлённый на жену, бросившую его с маленьким ребёнком ради столичной жизни, выбрасывал письма не читая.
Потом письма приходить перестали. А два месяца назад — этот конверт. Пётр сперва его выбросил, но через пару дней, терзаемый любопытством, выудил из мусорного ведра, разгладил и прочёл. С тех пор он перечитывал его каждый день, не в силах решить, что делать.
Сын писал, что приедет через три месяца после отправки письма, если не получит ответа. Учитывая неторопливость деревенской почты, это означало, что Антон мог нагрянуть в любой день.
В доме Петра двадцать лет не звучал детский смех. Это был холостяцкий дом, пропахший рыбой, табаком и одиночеством. Пенсии хватало только на необходимое, сбережений почти не было. И вот теперь предстояло вместить в эту холостяцкую берлогу невестку, никогда не виденную внучку и сына, ставшего совершенно чужим человеком.
Через три дня старый «уазик» участкового Семёныча, подрабатывавшего таксистом, остановился у калитки. Из него вышел высокий худощавый мужчина с аккуратной бородкой — Антон, почти не изменившийся с последней встречи. Следом выбралась бледная женщина с короткими светлыми волосами, неуверенно ступающая по размокшей от недавнего дождя грунтовке. Из машины вылетела девочка в ярко-розовой куртке и с рыжей косичкой.
— Здравствуй, отец, — Антон остановился в метре от Петра, стоявшего на крыльце.
— Ну, здравствуй, — проскрипел Пётр, не двигаясь с места. — Добрались, значит.
— Добрались, — коротко подтвердил Антон.
Неловкая пауза затягивалась. Наконец, Антон сделал шаг вперёд.
— Познакомься, это Лида, моя жена.
Женщина слабо улыбнулась и протянула руку:
— Здравствуйте, Пётр Артемьевич. Простите, что мы так... без предупреждения.
— Я письмо получил, — буркнул Пётр, пожимая её холодные пальцы. — А это, стало быть...
— Варвара! — пискнула девочка, подбежав к нему. — А мы правда у вас будем жить? А вы правда мой дедушка? А почему у вас борода такая длинная? А у вас есть кошка?
— Да что ж ты как сорока трещишь! — сказал Пётр, и сам удивился, что в голосе его не было раздражения.
— Мама говорит, что я не сорока, а радио, — серьёзно сообщила девочка. — Только у меня кнопки выключения нет.
Пётр не выдержал и хмыкнул.
— Заходите, чего на пороге-то стоять.
Дом встретил их запахом нежилого помещения, пылью и прохладой. Антон критически осмотрел комнату.
— Ты один живёшь на два этажа?
— Второй почти не использую. С тех пор как... — Пётр запнулся, потому что хотел сказать «с тех пор, как ты уехал», но вместо этого закончил: — С тех пор как колено начало барахлить. Чего по лестнице зря скакать.
Он проводил их наверх, в две небольшие спальни. Одна когда-то принадлежала Антону — там сохранились даже его школьные тетрадки и детская энциклопедия. Вторая была гостевой, с продавленной двуспальной кроватью.
— Располагайтесь, — сказал Пётр. — А я пойду щи разогрею. С дороги-то, небось, голодные.
Спускаясь по лестнице, он услышал, как Лида тихо произнесла: «Он совсем не такой, как ты рассказывал». «Потому что ты не видела его в те дни, когда мать ушла», — ответил Антон.
Пётр помедлил на лестнице. Надо было объяснить сыну, что тогда, двадцать лет назад, он не выгонял его, а просто не смог удержать. Объяснить, что не со зла он не отвечал на письма, а от гордости дурацкой. От обиды. Но слова эти застряли где-то глубоко внутри, не в силах преодолеть барьер многолетнего молчания.
Первая неделя прошла в неловком соседстве. Антон целыми днями сидел за компьютером, стуча по клавишам. Лида большую часть времени лежала, набираясь сил. Варя, как заведённая юла, носилась по дому и двору, изучая новую территорию.
Пётр вставал рано, выходил на рыбалку, возвращался к обеду. Всё как обычно, за исключением маленького рыжего вихря, который постоянно путался под ногами.
— Дедушка, а можно мне с тобой на рыбалку? — спросила Варя на восьмой день, когда Пётр собирал снасти.
— Нельзя, — отрезал он. — Комары заедят. И вообще, маленькая ты ещё.
— Мне почти шесть, — с достоинством ответила девочка. — Это уже почти десять, а десять — это почти пятнадцать. А в пятнадцать я уже буду почти взрослая.
Пётр снова хмыкнул. Это уже входило в привычку — хмыкать на Варины выходки.
— И рыбу я чистить умею, — продолжала она. — Мне папа показывал. На даче у дяди Серёжи.
Пётр мельком взглянул на дверь комнаты, где работал сын. Значит, «дядя Серёжа» научил его дочь чистить рыбу. А дед родной — нет.
— Ладно, — неожиданно для себя сказал Пётр. — Только штаны резиновые надень. И куртку. И комаров не бойся.
Они вернулись ближе к вечеру. Пётр нёс ведро с дюжиной окуней, а Варя, раскрасневшаяся от гордости, тащила в ладошках двух небольших пескарей.
— Смотри, папа! — закричала она, вбегая во двор. — Я сама поймала! Своей удочкой!
Лида, сидевшая на скамейке, побледнела:
— Где вы были? Мы с ума сходили! Антон весь берег обошёл!
— Так на рыбалке же, — удивился Пётр. — А чего волноваться-то?
— Потому что нормальные люди предупреждают, когда забирают чужого ребёнка на целый день!
— Так не чужого вроде, — нахмурился Пётр. — Внучка она мне или кто?
Лида поджала губы, но промолчала. Из дома выскочил взъерошенный Антон.
— Я уже в полицию звонить хотел! — он схватил Варю в охапку. — Ты представляешь, что мы подумали?
— А что вы подумали? — искренне удивился Пётр. — Что я девчонку в пруд утоплю, что ли?
Антон еле сдерживался:
— Отец, ты хоть понимаешь, что другие люди живут не в твоём мире? Что есть элементарные правила? Что ребёнка нельзя просто так брать и уводить на весь день?
— Да не уводил я никого, — проворчал Пётр. — Она сама попросилась. И вообще, говори конкретно, что я сделал не так. Не накормил? Так вот, пожалуйста, рыба. Сейчас пожарим. Не уследил? Так цела твоя дочка, даже комары не съели. Что ещё?
Антон вдруг устало вздохнул и опустил Варю на землю.
— Просто предупреждай в следующий раз, хорошо?
— В следующий... — Пётр осёкся. — Значит, будет следующий раз?
— Будет! — радостно воскликнула Варя. — Дедушка, скажи, будет же?
И Пётр снова хмыкнул. Но на этот раз не смог скрыть улыбки.
Прошло почти три месяца с приезда нежданных гостей. Дом постепенно преображался. Лида, вопреки протестам Петра, перемыла все окна, перестирала занавески, расставила горшки с цветами. Антон починил прохудившуюся крышу сарая и подлатал забор. Варя освоила весь двор и подружилась со всеми соседскими детьми.
Пётр, сперва ворчавший на любые перемены, теперь молча наблюдал, как его затхлый холостяцкий угол превращается в настоящий дом. Изредка он улавливал на себе взгляд сына — изучающий, недоверчивый. В такие моменты Антон казался Петру копией его самого — такой же упрямый, гордый, не умеющий первым сделать шаг навстречу.
Главным связующим звеном между ними стала Варя. Она без разбора выкладывала деду истории о папе, а папе — о деде. Благодаря ей Пётр узнал, что сын не любит кофе, зато может за раз съесть целую пачку печенья. А Антон — что отец до сих пор хранит открытки, которые Антон мастерил ему в начальной школе. Варя непроизвольно строила мостик между двумя поколениями мужчин, затаивших друг на друга обиду.
Однажды вечером, когда Лида укладывала Варю спать, а Пётр смотрел телевизор, на веранду вышел Антон с двумя стаканами чая.
— Будешь? — он протянул один стакан отцу.
— Буду, — кивнул Пётр.
Они молча сидели рядом, глядя на звёздное небо. Наконец, Антон прервал тишину:
— Ты знаешь, я ведь ненавидел тебя, когда уехал.
Пётр нахмурился, но промолчал.
— Думал, вот вырасту, выучусь, стану богатым — и ни копейки тебе не дам. Будешь знать, как сына из дома выгонять.
— Я тебя не выгонял, — тихо сказал Пётр. — Ты сам уехал. С матерью.
— А что мне оставалось? Ты после её ухода как с цепи сорвался. Пил неделями, орал, посуду бил. Мне четырнадцать было, отец. Куда мне было деваться?
Пётр сжал стакан так, что костяшки пальцев побелели.
— Я с горя был. Не со зла.
— Знаю теперь, — кивнул Антон. — Но тогда не знал. И эти твои слова помнил долго. «Без тебя тошно было, а теперь и подавно!» Ты это орал мне вслед, когда я с чемоданом уходил.
Пётр закрыл глаза. Он плохо помнил тот день — алкоголь смыл детали. Но если сын говорит, что так было, значит, так оно и было.
— Я потом письма слал, — продолжал Антон. — Каждый месяц. Потом реже. Потом совсем перестал. Понял, что тебе не нужно это всё.
— Нужно, — коротко ответил Пётр. — Всегда нужно было.
— Тогда почему не отвечал?
Пётр пожал плечами:
— А что писать-то? «Прости, сынок, что батя твой дурак набитый?» Так это ты и без письма знал.
Антон неожиданно рассмеялся:
— Знаешь, у меня коллега на работе говорит: «Русские мужики скорее с моста сигнут, чем о чувствах поговорят». А ведь правда.
— В кого ты такой умный, а? — проворчал Пётр. — Не в меня, точно. В мать, видать.
— Нет, — спокойно ответил Антон. — Мать была красивой, но не умной. Потому и сбежала с тем хлыщом. А у меня... у меня, может, твоё упрямство. И твоя гордость.
Они снова замолчали. Но теперь это было другое молчание — не напряжённое, а задумчивое.
— Лида поправляется, — наконец произнёс Антон. — Врач говорит, что прогноз хороший.
— Она хорошая женщина, — согласился Пётр. — И внучка... золото, а не ребёнок.
— Слушай, — Антон заговорил быстрее. — Мы ведь правда собирались ненадолго. На полгода, максимум. Пока Лида окончательно не встанет на ноги, пока я не нака...
— Оставайтесь, — перебил его Пётр. — Навсегда оставайтесь.
— Что?
— Навсегда, говорю, оставайтесь, — Пётр отвёл взгляд. — Дом большой. Места всем хватит. В город вернётесь — опять съёмная квартира, теснота. А тут простор. Для девчонки — воздух свежий, река рядом. И школа есть. И интернет у тебя работает, сам говорил.
— Но твоя работа... — заикнулся Антон.
— Какая работа? — хмыкнул Пётр. — Рыбку половить, в огороде покопаться — это разве работа? А ты денег зарабатываешь. Сам говорил, что много. Вот и содержи нас стариков.
— Стариков? — Антон приподнял бровь. — Тебе шестьдесят девять. Какой ты старик?
— Хм, а ведь и правда, — словно удивился Пётр. — Жизнь-то ещё не закончилась, вроде.
Оба мужчины сидели теперь, еле сдерживая улыбки. Но улыбались они не друг другу, а куда-то в пространство. Русские мужики, что с них взять.
Прошло семь месяцев с приезда семьи Антона в Ольховку. Лида окончательно поправилась, расцвела и даже устроилась бухгалтером в местный сельсовет — подрабатывала на полставки, но для деревни и это было хорошо.
Варя вросла в деревенскую жизнь, как дичок в плодородную почву — быстро и надёжно. Она знала всех соседей по именам, помогала Петру в огороде, освоила премудрости рыбалки и даже завела котёнка — рыжего, как она сама.
Пётр и Антон вместе отремонтировали террасу и пристроили к дому веранду. Со стороны могло показаться, что они всегда так жили — большой дружной семьёй, без обид и недомолвок.
Но сегодня что-то изменилось. Антон был молчалив и задумчив весь день. После ужина он без аппетита поковырял в тарелке и ушёл на веранду. Пётр, помыв посуду (к большому удивлению Лиды), вышел следом.
— Случилось чего? — спросил он, присаживаясь рядом с сыном.
Антон помедлил, потом достал из кармана телефон:
— Мне работу новую предлагают. Хорошую. Со стабильной зарплатой, с перспективами. В два раза больше нынешней буду получать.
— Ну так это ж хорошо? — удивился Пётр. — Чего нос повесил?
— В Англии работа, отец, — тихо сказал Антон. — В Лондоне.
Пётр почувствовал, как что-то оборвалось внутри. Но внешне остался невозмутим:
— Далековато.
— Очень далеко, — согласился Антон. — И я уже почти отказался. Но начальник настаивает. Говорит, такие шансы раз в жизни выпадают.
— И что думаешь?
— Думаю, что не могу вас тут бросить, — просто ответил Антон. — Только-только жизнь наладилась, а я — в бега? Как мать когда-то?
Пётр ощутил, как в груди разливается тепло. Каждый раз, когда сын говорил что-то такое — простое, но важное — Пётр чувствовал, как многолетний лёд внутри трескается.
— С Лидой говорил?
— Говорил. Она согласна на всё. Говорит, где мы, там и дом.
— А Варя?
— А вот Варя категорически против, — Антон улыбнулся. — Говорит, не бросит дедушку и точка. Говорит, ты без неё пропадёшь. И Рыжика, кота этого, тоже бросать не хочет. Да и я, если честно...
— Поезжай, — перебил его Пётр.
— Что?
— Поезжай, говорю. В свой Лондон.
— Но...
— Никаких «но». Шанс такой упускать нельзя. Сам сказал — раз в жизни бывает.
— А как же вы тут...
— А мы тут проживём, — снова перебил Пётр. — Не маленькие. Я, знаешь ли, не первый десяток лет один живу. Не пропаду.
— Так ты правда не обидишься? — недоверчиво спросил Антон.
Пётр хмыкнул:
— Обижусь, конечно. Но не поэтому, нет. А потому, что ты, балда такая, до сих пор не понял, что я тебе сказать хочу.
— А что ты хочешь сказать?
— Что я с вами поеду, дурень, — Пётр от души хлопнул сына по плечу. — Если позовёте, конечно.
Антон застыл, хлопая глазами:
— Ты... что?
— Что слышал. Или ты думаешь, я в своей Ольховке корнями в землю врос? Нет тут у меня ничего, кроме воспоминаний. А воспоминания — они тут, — он постучал себя кулаком по груди. — Их с собой унесу.
— Но дом...
— А дом продадим. Деньги не лишние будут, на первое время. Потом я тебе помогать начну — с Варей сидеть, пока Лида на работу устроится. И, кстати, с английским у меня всё нормально. Я в армии переводчиком служил, если помнишь.
Антон покачал головой:
— Ты меня поражаешь, отец.
— А что такого? — философски заметил Пётр. — Человек ко всему привыкает. Я вон за полгода к мысли привык, что у меня семья есть. А теперь к мысли привыкаю, что могу с этой семьёй мир посмотреть.
Они сидели молча, плечом к плечу. Потом Антон негромко произнёс:
— Спасибо.
— За что? — удивился Пётр.
— За всё, — просто ответил сын. — За то, что не прогнал нас, когда мы приехали. За то, что с Варей возишься. За то, что... за то, что ты такой.
Пётр хмыкнул — в который уже раз.
— Это тебе спасибо. За то, что вернулся. Даже если пришлось вот так... с чёрного хода, через беду.
— Думаешь, не вернулся бы иначе?
Пётр пожал плечами:
— Не знаю. Но это уже не важно, не так ли? Главное — вернулся.
Они сидели на веранде до глубокой ночи, строя планы о новой жизни в далёком Лондоне. Говорили обо всём: о языковых курсах для Лиды, о школе для Вари, о том, где и как будут жить. Впервые за много лет разговаривали как отец и сын, без опаски, без недомолвок. Как будто все эти годы не было между ними пропасти размером в двадцать лет.
А на следующее утро Варя, узнав от родителей новость, с восторженным визгом запрыгнула Петру на колени:
— Это правда? Ты правда поедешь с нами, дедушка?
— Правда, егоза, — усмехнулся Пётр. — Куда ж я без тебя.
— Ура! — воскликнула девочка и крепко обняла его за шею. — А ты научишь меня ловить английских рыб? Они же, наверное, другие?
— Научу, — пообещал он. — Рыбы, они, знаешь ли, везде одинаковые. Им главное — хороший рыбак.
— А ты хороший рыбак, — убеждённо заявила Варя. — И дедушка очень хороший.
Пётр притянул внучку к себе и почувствовал, как в горле встал комок. Он поверх рыжей макушки встретился взглядом с Антоном, и тот едва заметно кивнул.
Всё будет хорошо. Теперь — точно будет...
Спасибо за лайки и комментарии! Приглашаю Вас в свой авторский телеграм-канал "Ева печатает", где уже вышла новая эксклюзивная история, которой не будет на Дзене https://t.me/+ybHN7rvVzgdiNDIy