— У вас голос такой... будто чай с лимоном наливают. Сразу тепло.
Голос, который разбудил
Я замерла с папкой документов в руках. Собрание жильцов только закончилось, люди расходились, а я вдруг забыла, как дышать.
— Спасибо, — выдавила я, глядя на него.
Игорь Алексеевич кивнул и пошел вверх по лестнице. А я осталась, оглушенная этими словами. Не председатель совета дома, не вдова с шестилетним стажем — просто растерянная женщина.
Вечером дождь барабанил по карнизу. Я сидела у окна. Квартира дышала одиночеством. Раньше тишина была другом. Теперь она давила на плечи.
Сравнил мой голос с чаем. Так просто. Так неожиданно.
Телефон подал сигнал. Дочь прислала видео — внук Миша читает стихи. Они в Калининграде, приезжают редко. Посмотрела запись трижды, прежде чем ответить: «Молодец. Настоящий мужчина растет».
Утром увидела его у почтовых ящиков.
— Доброе утро, Лидия Павловна.
— Доброе, Игорь Алексеевич.
Он перебирал конверты. Руки привлекли внимание — с длинными пальцами, ухоженными ногтями. Такие бывают у музыкантов. Оказалось — у преподавателя литературы.
— Вам еще письма приходят? — спросил он, показывая конверт. — А мне только счета и реклама.
— И мне, — улыбнулась я. — Бумажные письма сейчас исчезающий вид.
Он рассмеялся. Морщинки разбежались от глаз лучиками. В уголках рта таилось что-то мальчишеское, будто молодость не ушла, а просто спряталась.
Дома поставила чайник и машинально достала две чашки. Замерла. Убрала одну обратно.
На следующем собрании жильцов поймала себя на странном: я не слушала его слова, а слушала его голос. Глубокий, с особыми интонациями. Таким голосом можно читать стихи у камина.
После собрания он задержался.
— Лидия Павловна, вы всегда так четко формулируете. Каждое слово на месте.
— Бухгалтерия научила, — ответила я. — Двадцать лет на цифрах. Там за каждую запятую отвечаешь.
— А я литературу преподавал. Там за запятые тоже спрашивают, но иначе.
Мы вышли на крыльцо. Вечер стоял теплый, майский. Сирень готовилась взорваться цветом.
— Если вдруг захотите чего-нибудь домашнего, у меня неплохо получается шарлотка, — слова вырвались сами. Я тут же пожалела о своей смелости.
Он посмотрел на меня внимательно. В глазах промелькнуло что-то.
— Приглашение принято. В пятницу подойдет?
— Вполне, — ответила я, чувствуя, как пересохло в горле.
Поздно вечером я металась по квартире. Открыла шкаф с посудой. Достала сервиз, который держала для неизвестно какого праздника. Провела пальцами по краю чашки.
Что происходит? Мне шестьдесят шесть. Я не сплю из-за приглашения на чай.
Телефон засветился. Сообщение от дочери: «Мама, все в порядке? Почему не спишь?» Она видела мой статус.
«Все хорошо. Просто мысли».
«Таблетки принимаешь?»
«Да, милая. Спи».
Я снова взяла чашку. Она казалась живой в моих руках. И внутри, где долго было пусто, что-то дрогнуло, словно проснулось после долгой зимы.
Предательство фарфора
В пятницу я не спала с четырех утра. Сквозь шторы прокрадывался рассвет, а я уже стояла перед зеркалом и видела там другую женщину.
Просто гость. Просто чай. Самообман не работал.
Квартиру вычистила до скрипа. Вымыла даже верх шкафа, куда никто никогда не смотрит. Долго выбирала скатерть. Остановилась на голубой с мелким рисунком. Мамин подарок. «Она подчеркивает твои глаза», – говорила она.
Мысль о маме остановила меня. Что бы она сказала? Она никогда не судила по возрасту, только по желаниям. «Сердце не ведет календарь», – шептала, глядя на отца.
Я расставила чашки. Две. Потом убрала одну. Потом вернула. А вдруг он не один? Но в глубине теплилась надежда – придет один.
Звонок раздался, когда шарлотка уже дышала в духовке теплом и сладостью.
– Томка, ты? – открыла, не глянув в глазок.
На пороге стояла соседка с банкой в руках.
– Смородиновое, – протянула она варенье и оглядела меня с ног до головы. – Ты что, на свидание собралась?
Я машинально поправила волосы. Утром уложила их не как обычно. И надела платье, которое два года висело нетронутым.
– Гость будет, – призналась я.
Тома прищурилась:
– Тот новенький из пятьдесят восьмой? Который на собраниях всех очаровывает?
– Не выдумывай, – я почувствовала, как горят щеки. – Просто сосед. На чай. Обычное дело.
– Ага, – протянула Тома.
В этом коротком слове было столько понимания, что я смутилась еще сильнее.
– И для соседей ты всегда так наряжаешься?
– Да не наряжаюсь я!
– А платье новое. И духи чую.
– Тома!
– Молодец, Лида, – вдруг серьезно сказала она. – Давно пора. Шесть лет прошло. Хватит уже себя прятать.
Я промолчала. Закрыла за ней дверь и вернулась на кухню. Тома права. Шесть лет я жила наполовину. После ухода Михаила мир стал черно-белым. Дочь далеко, внуки еще дальше.
Работу оставила. А теперь стою у плиты, готовлю для соседа, и пульс частит, как у девчонки.
Снова достала чашки. Поставила на стол. Отошла. Слишком откровенно? Или нормально? Я разучилась принимать гостей. Особенно мужчин. Особенно тех, от чьего голоса вдруг становится трудно дышать.
Шарлотка получилась высокой и ровной. Выложила на блюдо, добавила веточку мяты.
Все эти движения казались мне и смешными, и значимыми одновременно. Будто я снова молодая, когда каждая встреча – событие.
В половине шестого прозвенел звонок. Я вздрогнула. Точно вовремя. Провела ладонями по платью, вдохнула и пошла открывать.
На пороге стоял Игорь Алексеевич. В светлой рубашке, с букетом ромашек. И не один.
Рядом – женщина. Невысокая, с аккуратной стрижкой, в платье с цветочным узором. Она улыбалась открыто и дружелюбно.
– Здравствуйте, Лидия Павловна, – произнес Игорь Алексеевич. – Позвольте представить вам мою жену, Аллу Сергеевну.
Две чашки на столе. Третья, которую придется сейчас достать, будет совсем не лишней. Лишней оказалась моя надежда.
Незваное счастье
— Очень приятно, — произнесла я, пожимая руку Алле Сергеевне, и почувствовала, как улыбка застывает на моем лице.
Они переступили порог, и квартира словно сжалась. Воздух стал плотнее.
— Какие замечательные цветы, — я приняла ромашки, цепляясь за возможность отвернуться. — Сейчас найду вазу.
— Это Игорь настоял, — в голосе Аллы звучала теплота. — У него правило: к хозяйке дома нельзя приходить с пустыми руками.
— Мудрое правило, — отозвалась я, подбирая слова, как подходящие ключи.
Игорь окинул взглядом прихожую.
— У вас так уютно, Лидия Павловна. И этот аромат из кухни...
— Шарлотка, — кивнула я. — Проходите, чай уже ждет.
Они последовали за мной. Алла сразу заметила две чашки на столе.
— Вы кого-то одного ждали? — спросила она прямо.
Мои пальцы на секунду замерли.
— Нет, просто... — Я открыла шкаф и достала третью чашку, стараясь, чтобы рука не дрожала. — Вот, присаживайтесь.
Они сели рядом. Плечом к плечу. Игорь поправил выбившийся локон у Аллы — движение такое естественное, будто его рука знала этот путь наизусть. Так прикасаются люди, делящие не только кров, но и дыхание.
— Давно вы вместе? — спросила я, разливая чай, чтобы занять руки.
— Тридцать семь лет, — Алла произнесла это с тихой гордостью. — Познакомились в студенчестве. Я только поступила, а Игорь уже был старшекурсником.
— Она покорила весь факультет, — Игорь посмотрел на жену так, будто впервые. — До сих пор не верю своему везению.
— Не выдумывай, — Алла коснулась его запястья. — Это за тобой бегала половина института.
Они засмеялись в унисон. Я заметила, как одинаково они наклоняют головы. Как схожи морщинки у глаз. Время не разделило их — сделало единым целым.
— Как вам наш дом? Давно переехали? — я меняла тему, чтобы не утонуть в тишине.
— Всего три месяца, — ответил Игорь. — Младшая дочь настояла. Говорит, здесь нам будет проще — всё рядом.
— У нас две дочери, — подхватила Алла. — Старшая в Петербурге, младшая здесь, в больнице работает. А ваши дети далеко?
— Дочь в Калининграде, — ответила я. — У них свое дело там.
— Тяжело без них? — в глазах Аллы мелькнуло понимание.
Я кивнула.
— Приезжают дважды в год. А так — экраны спасают.
Игорь перевел взгляд на фотографию.
— Это ваш муж?
Я посмотрела на снимок. Михаил улыбался той особенной улыбкой, которая появлялась, когда он смотрел именно на меня. Последняя наша поездка в Крым. За год до того, как его не стало.
— Да, — я встретилась глазами с фотографией. — Шесть лет как его нет.
— Сочувствуем, — тихо сказала Алла.
Тишина повисла между нами. Я разрезала шарлотку.
— Угощайтесь.
Игорь взял вилку с явным удовольствием.
— Выглядит изумительно! Я скучаю по домашней выпечке. Алла теперь редко балует.
— Врачи запретили сладкое, — объяснила она. — У него с сахаром непорядок.
— Но иногда можно нарушить режим, — улыбнулся Игорь. — Особенно ради такого искусства.
Он отправил кусочек в рот и прикрыл глаза.
— Великолепно! Вы настоящий мастер, Лидия Павловна.
— Бабушкин рецепт, — я почувствовала, как лицо теплеет. — Ничего сложного.
Алла тоже попробовала.
— Действительно, особенная. Такая воздушная. У меня никогда так не получается.
— Дело в яблоках, — поделилась я. — Нужны сорта с кислинкой, и нарезать тонкими дольками.
Беседа потекла дальше. О выпечке, о доме, о соседях. Я наблюдала за ними, пока они не видели. Такие разные и такие созвучные. Он — с осанкой преподавателя, с умными руками. Она — компактная, с живым взглядом и быстрой речью.
— А ведь я вас помню с собрания, — неожиданно произнесла Алла. — Вы выступали так убедительно. Игорь потом всю дорогу говорил о вашем голосе.
Моя рука с чашкой застыла на полпути.
— Вот как?
— Да, — подтвердила она. — Сказал, что когда вы говорите, даже самые шумные притихают. Редкий талант.
Я посмотрела на Игоря. Он улыбнулся — спокойно, по-доброму. Не так, как рисовало мое воображение. Просто по-соседски. Просто вежливо.
— У вас действительно удивительный тембр, — сказал он. — И спасибо за чудесный вечер. Рад, что мы приняли ваше приглашение.
Я смотрела на свою третью чашку. Не лишняя теперь, на своем месте. Как и я — наблюдающая чужое счастье, выдержанное временем, как хорошее вино, которое мне не суждено попробовать.
Пробуждение без поцелуя
Дверь закрылась за ними, и я прислонилась к стене. Комната качнулась. Тишина обрушилась внезапно, как первый снег — не вовремя и оглушительно.
На кухне всё ещё жили следы их присутствия. Три чашки. Недоеденная шарлотка. Ромашки в вазе.
Я взяла свою чашку — еще теплую. Поднесла к губам, но не сделала глоток. В этом простом фарфоре отразилось всё, что произошло.
«У вас голос такой... будто чай с лимоном наливают». Обычные слова. Я услышала в них то, чего не было. Сама нарисовала картину, которой не существовало.
Подошла к окну. На скамейке у подъезда сидела Тома. Увидела меня, махнула рукой. Я ответила тем же. Сейчас поднимется, подумала я. Начнет расспрашивать. И странно — я даже обрадовалась. Лишь бы не оставаться наедине с собой и своими фантазиями.
Телефон зазвонил. Дочь.
— Мам, привет. Как дела?
— Всё нормально, Наташа. Гости были.
— Гости? — в ее голосе изумление. — У тебя? Кто?
— Соседей пригласила на чай.
— Вот это новости! — она явно обрадовалась. — И как прошло?
Я посмотрела на надкушенный кусок пирога. Что ей сказать? Что вообразила себе интерес со стороны женатого человека? Что приняла обычную вежливость за нечто большее?
— Познавательно, — ответила я. — Интересные люди оказались.
— Это же здорово, мам! Ты наконец выбираешься из своего кокона.
Я слушала ее и думала: если бы ты знала, насколько далеко я выбралась. И как неловко споткнулась на первом же шаге.
В дверь позвонили. Тома, точно по расписанию.
— Наташ, мне нужно открыть. Соседка пришла.
— Беги, конечно. До завтра!
Я открыла дверь. Тома стояла с тем выражением лица, с которым обычно ждут сочных новостей.
— Выкладывай, — она прошагала на кухню без приглашения. — О, следы пиршества еще свежие!
— Тома...
— Что «Тома»? — она уселась за стол. — По твоему лицу вижу — сюжет пошел не по сценарию.
Я собирала посуду со стола.
— Он пришел с женой.
Тома моргнула дважды.
— С женой? Вот это поворот. А ты и не знала?
— Откуда? — я составила чашки в раковину. — Ни словом не обмолвился. И кольца не носит.
— Вот хитрец, — фыркнула Тома.
— Нет, Том, дело не в нем. Это я... достроила картинку.
— Какую именно?
— Всю, — я села напротив. — Он сделал обычный комплимент. А я вообразила целую историю.
Тома смотрела на меня с таким пониманием, что становилось неуютно.
— Не надо этого взгляда, — попросила я. — Ничего страшного не случилось. Пригласила соседей, угостила пирогом. Нормальное человеческое общение.
— Лида, — Тома положила ладонь на мою руку. — Ты ни в чем не виновата. После шести лет одна любая женщина...
— Увидела бы несуществующие знаки? — я невесело усмехнулась.
— Почувствовала бы жажду тепла, — закончила она иначе. — И потянулась бы к огоньку.
Я высвободила руку и подошла к окну. Вечер опускался на город. В домах напротив зажигались окна — маленькие прямоугольники чужих жизней.
— Знаешь, что удивительно? — сказала я, глядя на эти окна. — Я даже не расстроена. Скорее... очнулась.
Тома молчала, позволяя мне найти нужные слова.
— Шесть лет я жила на автопилоте. Не видела ничего вокруг. Заперла себя в четырех стенах. А сегодня... я вспомнила, как это — ждать, волноваться, надеяться.
Я повернулась к ней.
— И это оказалось не так страшно, как я думала. Даже с таким неловким финалом.
Тома улыбнулась с хитринкой.
— Значит, не такая уж это и оплошность.
Мы доедали шарлотку. Говорили о новой детской площадке. О том, что скоро будут ремонтировать подъезд. О племяннице Томы, которая выходит замуж в третий раз.
Когда она ушла, я остановилась перед зеркалом в прихожей. Внимательно рассмотрела свое лицо. Морщинки. Седина на висках. Но взгляд... взгляд был другой. Не такой, как вчера или месяц назад.
В дверь снова позвонили. Я открыла, думая, что Тома что-то забыла.
На пороге стоял Игорь Алексеевич.
Моя собственная дорога
На пороге стоял Игорь Алексеевич. Один. Без букета. С непривычно напряженным лицом.
— Простите за вторжение, — сказал он тихо. — Можно на минуту?
Я молча отступила, впуская его. В груди что-то дрогнуло, но уже не от надежды — от тревоги.
— Что-нибудь произошло? — спросила я, прикрывая дверь.
— Нет... То есть да, — он замялся. — Мне нужно кое-что объяснить.
Мы вернулись на кухню. Там еще витал аромат недавнего чаепития. Он сел туда же, где сидел час назад.
— Лидия Павловна, — начал он, глядя мне в глаза. — Я пришел извиниться.
— За что? — я растерялась.
— За то, что мог ввести вас в заблуждение. — его голос звучал иначе, без бархатистых ноток.
— Алла заметила... Она сказала, что мои слова о вашем голосе могли прозвучать совсем не так, как я имел в виду.
Я почувствовала, как горят щеки. Неужели так заметно?
— Игорь Алексеевич, право, не нужно...
— Нужно, — он остановил меня жестом. — Я преподавал литературу тридцать лет. Должен понимать вес слов. И ответственность за них.
Я опустилась на стул напротив, сложив руки на коленях.
— Я не думала о вас... в том смысле, — солгала я.
— Возможно, — кивнул он. — Но Алла увидела две чашки. И ваше замешательство, когда появилась третья. Она удивительно наблюдательна. И она настояла, чтобы я всё прояснил.
Я молчала, разглядывая узор на скатерти. Стыд накрыл меня с головой.
— Лидия Павловна, — его тон смягчился. — Я ценю вас как соседку. Уважаю как человека. И ваш голос действительно особенный. Но только как у председателя дома, с которым приятно иметь дело.
— Я понимаю, — выдавила я. — Не беспокойтесь об этом.
Он заметно расслабился.
— Не представляете, как я боялся этого разговора. Но Алла была непреклонна. Сказала: лучше честный разговор сейчас, чем неловкость при каждой встрече.
Я подняла взгляд, ожидая увидеть снисхождение или жалость. Но в его глазах было только искреннее уважение и легкая неловкость.
— Ваша жена — редкий человек, — сказала я. — Вам с ней повезло.
— Знаю, — в его улыбке промелькнуло тепло. — Каждый день благодарю судьбу.
Странно, но стыд постепенно отступал. Вместо него приходило новое чувство — облегчение?
— Игорь Алексеевич, — сказала я наконец. — Спасибо за вашу прямоту. И поблагодарите Аллу Сергеевну. Не каждая женщина способна на такую... деликатность.
Он кивнул.
— Она особенная. И вот что еще — она предложила пригласить вас на настоящий ужин. Запланированный, без сюрпризов.
Я неожиданно для себя рассмеялась.
— Вы объясняете мне, что не видите во мне женщину, и тут же зовете на ужин?
Он тоже улыбнулся.
— Звучит нелепо, согласен. Но Алла уверена, что у вас с ней много общего. Она всегда так — притягивает к себе одиноких людей и бродячих котов.
— Значит, я попала в категорию одиноких людей?
— А разве нет? — он посмотрел вопросительно.
Я задумалась. Еще этим утром я бы согласилась. Но после всего, что произошло...
— Не знаю, — ответила я честно. — Наверное, это вопрос отношения к собственной жизни.
Он понимающе кивнул.
— Предложение остается. Без подтекстов и ожиданий, — он поднялся. — Просто хороший вечер в приятной компании.
— Я подумаю, — сказала я, провожая его.
После его ухода я не вернулась на кухню. Вместо этого надела пальто и вышла на улицу. Вечер дышал теплом. В парке через дорогу сияли фонари. Ноги сами понесли меня туда.
Присев на скамейку, я достала телефон. Нашла номер туристического агентства, который когда-то советовала Тома.
— Добрый вечер, — сказала я, услышав голос на другом конце. — У вас еще есть места в группу на Карелию в следующие выходные?
Домой я шла другой дорогой. Мимо кинотеатра с афишей французского фильма. Мимо кафе, откуда доносилась живая музыка. Мимо книжного, где в витрине лежала книга «Путешествие в одиночку».
Поднимаясь по лестнице я услышала голоса сверху. Игорь и Алла. Сначала что-то обсуждали, потом рассмеялись в унисон.
Я невольно замедлила шаг, прислушиваясь не к словам, а к интонациям. К тому, как их голоса переплетались, создавая особую мелодию, отточенную десятилетиями совместной жизни.
И вдруг поняла — я не завидую. Не сожалею. Их счастье принадлежит им. У меня будет другое. Может, не такое полное. Может, с пробелами и шероховатостями. Но оно будет настоящим. Моим. И начинается оно сегодня.
Дома я открыла календарь на телефоне. Отметила дату через две недели — премьера в театре. Давно собиралась. Проверила почту — пришло подтверждение тура в Карелию. Три дня среди озер и лесов, в компании незнакомых людей, которые, возможно, ищут то же, что и я.
Третья чашка на моем столе не оказалась лишней. Она стала первой в моей новой коллекции — коллекции собственных решений.
***
Что стало вашей "третьей чашкой"? Пишите в комментарии.
Спасибо, что подписываетесь
***