С Шатуновским я познакомился на концерте «Високосного лета» в апреле 1978 года. Ему было 18 лет, мне 15. В этом возрасте разница в три года весьма ощутима, я видел в нем взрослого дядю. Рок-барабанщик, хиппового вида, с бородой, с хаером — в нем было что-то недостижимое. На концерт я попал благодаря ему, он был его организатором и сделал проходку юному фэну по ходатайству одного общего знакомого. «Високосники» тогда выступали в столовой общежития геологоразведочного института в Беляево, до сих пор помню это место. Я впервые оказался на настоящем сейшене, живая роковая экспрессия накрыла меня с головой.
Мы стали общаться с Андреем, обмениваться информацией, дисками. Для меня он долгое время был как гуру – мое восприятие музыки во многом складывалось под его влиянием. Он обладал взглядом профессионала, любил разную музыку — от Баха до Элтона Джона, ценил талантливое независимо от жанра, отличал тухлое от свежего. Я, например, не мог понять, как ему одновременно могут нравиться Led Zeppelin и Boney M. Последних я считал попсой, слушать которую неприлично. Интересно, что когда я переслушал Boney M уже в зрелом возрасте, то понял, что Андрей был прав — мастерски сделанная музыка.
Он дал мне послушать Shocking Blue, поклонником которых я остаюсь по сей день. Рассказал о Chicago и Blood, Sweat & Tears, изменив в лучшую сторону мое отношение к джаз-року и джазу в целом. Естественно, мы много обсуждали барабанщиков (кстати, именно Шатуновский объяснил мне, что нужно говорить «барабанщик», а не «ударник», чтобы не приняли за жлоба). Его кумиром тогда был Пэйс, из джазовых хвалил Кобэма и Ленни Уайта. Из наших ему нравился Абрамов. Андрей говорил: «Хороший барабанщик — это тот, кто чувствует стиль коллектива, в котором играет, и точно ему соответствует. Поэтому Ринго Старр был идеальным драмером для Битлз. Замени его на Билли Кобэма — получится фигня. Хотя Кобэм — великий барабанщик».
Помню, тогда, в конце семидесятых, Шатуновского волновал вопрос: как ему играть — направо или налево? Иначе говоря, с какой стороны ставить хай-хэт. «Понимаешь, я левша, по идее должен играть налево. А мне и так неудобно, и так неудобно, как в анекдоте про бороду». К счастью, Андрей довольно быстро разобрался и занял правильную позицию.
Летом 1979-го вся хипня обсуждала «Машину времени» — то ли она распалась, то ли уехала в Израиль, то ли была арестована. «Что с Машиной?» — поинтересовался я у Шатуновского. «Очередная смена состава и переход в Росконцерт, — просветил он меня. — Ушли Маргулис и Кавагое, на их место пришли Кутиков и Ефремов».
Я сразу вспомнил концерт «Високосников», где двое последних поразили меня мощным басом и бешеными барабанами. «Значит, теперь в «Машине» ритм-секция будет еще круче?» «Разница невелика», — ответил Андрей.
Как-то мы обсуждали фирменные инструменты и меня удивило, что гитара Gibson (тогда все говорили «Джибсон») стоит как небольшой автомобиль. «Я тоже долго не понимал, как одна тарелка может стоить 200 рублей, — сказал Шатуновский. — Теперь, когда она стоит 300 рублей, я понимаю, что надо срочно брать».
В одном разговоре Андрей поведал: «У меня есть фирменный диск — Рэнди Мейснер какой-то, музычка так себе, не знаю, что с ним делать». «Это басист Eagles», — сказал я. «Правда? — оживился Андрей. — Не гонишь?» «Железно, мне недавно давали Hotel California, я переписал состав». «Класс, теперь я знаю, как его пристроить».
В конце семидесятых у Шатуновского было три любимых занятия. Он учился в электростальском музучилище, играл в группе «Добровольное общество» и одновременно в кафе «Паланга» на Ленинском проспекте. Училище было для саморазвития, «Добровольники» для души («У нас классный гитарист — Погорелюк по кличке «Люк», Блэкмора один к одному снимает»), «Паланга» для денег, но играть там приходилось уже не Purple, а «Прощай, со всех вокзалов поезда».
Хобби у Шатуновского было тоже музыкальное — он устраивал сейшена. Его принципалами были «Машина времени», «Високосное лето», «Аракс», «Рикки-Тики-Тави». Благодаря этому я знал, кто где играет и периодически тоже приобщался к прекрасному.
В 1979 году, когда распалось «Добровольное общество», Шатуновский вошел в состав группы «Побратимы», проект известного трубача Олега Степурко. Коллектив исполнял русскую этническую музыку во фьюжн-аранжировках, это был даже не фолк-рок (типа «Ариэль»), а скорее фолк-джаз-рок. С особым драйвом у них звучала Уж ты Порушка Параня — плясовая песня Белгородской области с непонятно откуда взявшимся триольным ритмом. К сожалению, «Побратимы» не получили должного успеха, разве что в узких кругах.
В 1980 году в «Звуковой дорожке» МК появились рейтинги — лучший гитарист, лучший басист и т. д. Андрей негативно воспринял саму идею: «Что значит лучший? Как это определять по отношению к музыкантам? Это же не спорт. Самый быстрый, самый громкий, самый модный? Нонсенс». Спустя десять лет, в 1990 году, та же «Звуковая дорожка» признала его лучшим барабанщиком СССР и Шатуновский уже не критиковал идею рейтингов.
В первой половине восьмидесятых Андрей перепробовал себя в разных жанрах, включая советскую песню. Работал с Тухмановым в его группе «Москва». Помню, сетовал, что у Давида Федоровича есть отличная установка Ludwig, но играть на ней он никому не дает. Потом работал у Мигули, не считал это зазорным, но там ему не понравилось.
Два года он выступал с Тереховой: в середине восьмидесятых у актрисы был театрализованный проект с живыми музыкантами, в котором она пела, танцевала, исполняла стихи и монологи. У Андрея остались теплые воспоминания об этом. «Маргарита Борисовна Терехова — великая актриса, прекрасная певица, потрясающий человек», — поделился он впечатлениями о совместной работе.
Все последующие годы я следил за успехами Шатуновского. Перестройка и новые времена сняли препоны с самовыражения музыкантов, уже не нужно было выслушивать от худсоветов: «Бочка звучит слишком громко, убавить!» Андрей играл чуть ли не со всеми нашими группами и музыкантами, занимал штатную должность барабанщика у Кузьмина, Пугачевой и «Цветов». Особо ценил работу в группе «Лига блюза».
Шатуновский обладает отличным слухом и чувством музыкальной фактуры, а среди барабанщиков это встречается нечасто. В любом составе он органичен, играет всегда именно то, что нужно, не показушничая техникой, которая у него безупречна. Он и вломит по полной, но исключительно там, где требуется, а по его идеальному ритму можно проверять и метроном, и секундомер. Сейчас много барабанщиков техничных, прекрасно владеющих инструментом, а слушаешь — музыки нет. Невольно вспоминается полотер из «Я шагаю по Москве»: «Правда? А сути нету!» Вот у Шатуновского есть суть, он может смотреть в корень. Врожденная музыкальность и профессионализм позволяют ему, рок-барабанщику, играть все, от эстрады до джаз-фьюжна. При этом он умеет быстро выучивать партии — например, придя на срочную замену в коллектив Пугачевой, он выучил всю программу на слух за три часа полета в самолете.
Когда-то Шатуновский мечтал хотя бы о чешских барабанах, сейчас в его коллекции инструменты всех лучших фирм. Иногда он дает поиграть на них, в т. ч. зарубежным гастролерам, которые не возят аппарат с собой, а арендуют на месте. «Ли Керслейк очень любит играть на моих барабанах», — сказал мне Андрей в конце нулевых после очередного визита Uriah Heep.
Несколько лет Шатуновский играл в кавер-группе «Виниловый паровоз». Когда я поинтересовался, зачем ему это нужно, он сказал: «Я обожаю играть рок-классику с хорошими музыкантами, а «Виниловый паровоз» — одна из лучших у нас кавер-групп». Несколько раз он заменял барабанщика в другой кавер-группе — Boogie Bottle, в которой тогда играли Кожин и Осташев. «Практически реюнион твоей любимой «Лиги блюза», надо только Арутюнова позвать», — пошутил я по этому поводу.
В новогоднюю ночь этого года я смотрел «Квартирник у Маргулиса». Там квартет в составе: Лариса Долина (вокал), Николай Девлет-Кильдеев (гитара), Андрей Шатуновский (барабаны) и басист, которого я, к сожалению, не запомнил, делали Black Dog. Ночь прошла не зря. Меня проперло примерно так, как 47 лет назад на концерте «Високосников».