Искусственный свет отражался в металлической дверной ручке, когда Глеб повернул ключ и застыл на пороге собственной квартиры. В нос ударил запах чужого одеколона — терпкий, насыщенный, с нотками можжевельника. Запах, совершенно точно не принадлежащий ему.
— Какого ... , — пробормотал Глеб, делая шаг в прихожую.
На вешалке висела потрёпанная кожаная куртка, стоптанные мужские ботинки стояли аккуратно у стены, а из комнаты доносился звук телевизора и чей-то хрипловатый смех. Глеб швырнул свою сумку на пол и в три широких шага оказался в гостиной.
За журнальным столиком, уставленным чашками и вазочками с печеньем, сидел незнакомый мужчина лет пятидесяти. Всклокоченные седеющие волосы, щетина с проседью, глубокие морщины на загорелом лице. Рядом, на диване, который Глеб купил всего месяц назад, умостилась его мать, Вера Николаевна. Увидев сына, она приподнялась, улыбнулась слишком широко.
— Глебушка! А мы тут с Игорем Валентиновичем передачу смотрим. Ты рано сегодня.
Глеб перевёл взгляд с матери на незнакомца. Тот поднялся — высокий, нескладный, с неожиданно цепким взглядом из-под кустистых бровей.
— Здравствуйте, — произнёс мужчина, протягивая руку. — Игорь Валентинович Ковалёв. А вы, должно быть, Глеб?
— Я, должно быть, хозяин этой квартиры, — сухо ответил Глеб, игнорируя протянутую ладонь. — Мама, можно тебя на минуту?
Вера Николаевна поджала губы, но послушно вышла на кухню. Глеб закрыл дверь и повернулся к матери:
— Мама, а ты не могла у меня спросить, прежде чем впускать в мою квартиру чужих людей?
— Глеб, ну что ты начинаешь? — Вера Николаевна с демонстративной усталостью опустилась на табурет. — Игорь Валентинович — мой коллега по работе. Приличный человек, между прочим. Бывший военный, сейчас в школе физику преподаёт.
— Физику? — Глеб фыркнул. — И что, все учителя физики теперь обязаны тусоваться в моей квартире?
— Не груби, — отрезала мать. — Мы просто зашли документы забрать, я тебе продуктов привезла, а Игорь Валентинович меня подвез и помог пакеты поднять. А потом решили чаю выпить. Что в этом такого? Я, между прочим, каждую неделю прихожу сюда убираться, пока ты по своим командировкам мотаешься. И продукты привожу. Неужели я не могу даже чаю попить с хорошим человеком?
Глеб потёр висок, пытаясь унять поднимающееся раздражение. Три дня в Новосибирске, бесконечные переговоры с клиентами, ночной рейс — и вместо долгожданного отдыха он обнаруживает в своей квартире какого-то левого мужика.
— Дело не в чае, а в том, что ты не посчитала нужным предупредить меня.
— Я звонила тебе два раза, — Вера Николаевна вздёрнула подбородок. — Ты не взял трубку. Как обычно.
Глеб мельком взглянул на телефон. Действительно, два пропущенных от матери.
— И куда делась твоя обычная привычка писать сообщения? «Глеб, я у тебя, привела коллегу». Десять секунд времени.
— А что, я должна отчитываться о каждом своём шаге? — Вера Николаевна поднялась, расправляя плечи. В свои пятьдесят восемь она сохранила стройную фигуру и горделивую осанку, делавшую её похожей на строгую учительницу даже дома. — Может, мне ещё разрешения спрашивать, в какой цвет волосы красить?
— Это разные вещи, — Глеб почувствовал, что разговор уходит куда-то не туда. — Я говорю о банальном уважении личного пространства.
Вера Николаевна прищурилась. В глазах у неё промелькнуло что-то, похожее на обиду, но тут же скрылось за привычной непробиваемостью.
— Личное пространство, — повторила она, словно пробуя слово на вкус. — Знаешь, был у нас такой Семён Аркадьевич, тоже всё о личном пространстве твердил. А когда инсульт случился, некому было «скорую» вызвать. Три дня в квартире пролежал, пока запах соседи не почувствовали.
Глеб закатил глаза:
— Господи, мам, ну при чём тут это? Я не старик-одиночка. Мне тридцать два. У меня своя жизнь.
— Конечно, — кивнула Вера Николаевна с фальшивой серьёзностью. — Своя жизнь — это когда мать раз в неделю квартиру убирает и холодильник забивает. А ещё цветы поливает, чтобы не сдохли, пока ты свою жизнь проживаешь.
— Я не просил тебя это делать! — огрызнулся Глеб.
Повисла тишина, нарушаемая только шумом телевизора из соседней комнаты.
— Не просил, — наконец произнесла Вера Николаевна. Голос её стал тихим и каким-то надтреснутым. — Ты вообще ни о чём не просишь. Пять лет назад отца похоронили, ты переехал сюда — и словно дверь захлопнул. Раз в месяц забегаешь на чай, и то смотришь на часы каждые пять минут.
— У меня работа, — начал Глеб.
— У всех работа! — перебила мать. — У меня тоже работа. И у Игоря Валентиновича. И у всех людей в этом городе. Но почему-то другие находят время для близких.
Она резко отвернулась к окну, и Глеб заметил, как напряглись её плечи, сжались кулаки. В другой комнате Игорь Валентинович издал короткий смешок — видимо, отреагировал на что-то в телевизоре.
— Послушай, — Глеб смягчил тон, — я не хочу ссориться. Просто давай договоримся: когда ты приводишь кого-то в мою квартиру, предупреждай меня. Хотя бы сообщением.
Вера Николаевна молчала, глядя в окно. Там, за стеклом, серое октябрьское небо роняло редкие капли на мокрый асфальт. Наконец она произнесла:
— Мы сейчас уйдём. Извини, что побеспокоили.
Она двинулась к двери, но Глеб преградил ей путь:
— Мам, ну перестань. Я не выгоняю вас. Допивайте свой чай, смотрите свою передачу.
— Нет, — Вера Николаевна покачала головой. — Не хочу нарушать твоё личное пространство.
На этих словах она вышла из кухни. Глеб услышал, как она что-то говорит Игорю Валентиновичу, потом зашуршала одежда, хлопнула входная дверь. И всё стихло.
Глеб опустился на табурет, чувствуя себя паршиво. Он не хотел обидеть мать, но она всегда умела выкрутить ситуацию так, будто он какой-то бесчувственный чурбан. А ведь он просто просил о нормальном, человеческом отношении. Нельзя же так бесцеремонно вторгаться в чужую жизнь, даже если ты мать.
Он вышел в гостиную. На столике остались чашки с недопитым чаем, в вазочке печенье. Пульт от телевизора аккуратно лежал на краю стола. Глеб выключил какое-то идиотское ток-шоу и обвёл взглядом комнату. Стерильная чистота, порядок идеальный, как в отеле. Даже книги на полке расставлены по росту. Это была работа его матери — каждую неделю, без выходных, без благодарности.
Глеб сел на диван и потянулся за телефоном, чтобы написать ей извинения. Но вместо этого замер, разглядывая уведомления. Кроме двух пропущенных от матери, было ещё сообщение от неизвестного номера:
«Глеб, привет! Это Марина, мы познакомились на конференции в Питере. Ты обещал позвонить, когда вернёшься в Москву :)»
Он провел пальцем по экрану, смахивая уведомление. Знакомая по конференции, должно быть, та шатенка из отдела маркетинга. Милая, но... Глеб вздохнул. Но как всегда. Ничего серьёзного, ничего настоящего.
Его взгляд упал на фотографию на книжной полке. Отец в рыбацкой шляпе держит в руках огромного окуня, рядом мать — молодая, смеющаяся, с копной светлых волос. И он сам, подросток, худой, нескладный, с обгоревшим носом. Они ездили тогда на озеро Селигер, сняли домик на две недели. Это было их последнее совместное путешествие.
Глеб почувствовал, как защемило в груди. Он потянулся к телефону, набрал номер матери. Гудки, длинные, протяжные. «Абонент временно недоступен». Значит, выключила. Обиделась всерьёз.
Три дня Вера Николаевна не отвечала на звонки. Глеб оставлял сообщения, писал в мессенджер, но видел, что она даже не открывает их. На четвёртый день он не выдержал и поехал к ней домой сразу после работы.
Дверь открыл тот самый Игорь Валентинович. Без приглашения. В домашних тапочках.
— Добрый вечер, — произнёс мужчина, явно не удивившись появлению Глеба. — Проходите, Вера Николаевна на кухне.
Глеб оторопело шагнул в знакомую с детства прихожую. Ничего не изменилось — те же обои, то же трюмо, тот же запах корицы и ванили. Только теперь на вешалке рядом с маминым пальто болталась мужская куртка, а на полке для обуви стояли стоптанные ботинки.
На кухне мать месила тесто — мягкими, уверенными движениями, как она делала это всю жизнь.
— Мам, — позвал Глеб.
Она подняла глаза — сухие, спокойные.
— Здравствуй, Глеб, — просто сказала она, вытирая руки полотенцем. — Чаю будешь?
Он кивнул, опускаясь на табурет. Игорь Валентинович прошёл мимо него, достал с полки чашки и принялся заваривать чай с таким видом, будто делал это здесь всю жизнь.
— Мам, ты телефон отключила? — спросил Глеб. — Я звонил, писал...
— Не отключала, — покачала головой Вера Николаевна. — Просто занята была.
Она кивнула в сторону Игоря Валентиновича, и тот понимающе вышел из кухни, прикрыв за собой дверь.
— Занята? — переспросил Глеб. — Три дня подряд?
— А что такого? — Вера Николаевна пожала плечами. — У меня тоже есть личная жизнь. Личное пространство, как ты выражаешься.
Глеб моргнул.
— Так... вы... вы с ним вместе, что ли?
— Всего неделю, — она опустила глаза. — Но он хороший человек, Глеб. Вдовец, двое взрослых детей. Пять лет один жил, как и я. Познакомились на курсах повышения квалификации.
Глеб смотрел на неё, не зная, что сказать. Его мать — с мужчиной. Спустя пять лет после смерти отца. Почему-то эта мысль никогда не приходила ему в голову. Он воспринимал её как... мать. Просто мать. Не как женщину, которая может в кого-то влюбиться, с кем-то встречаться.
— Почему ты мне не сказала? — наконец выдавил он.
Вера Николаевна подняла на него усталый взгляд:
— А когда, Глеб? Когда я должна была тебе сказать? Когда ты забегаешь на пятнадцать минут раз в месяц? Или по телефону, между твоими совещаниями? «Сынок, кстати, я тут мужчину встретила, мы встречаемся». Так, что ли?
Глеб молчал. Она была права, и от этого становилось ещё паршивее.
— Я не против, — наконец сказал он. — Если он хороший человек, и тебе с ним хорошо...
— Спасибо за разрешение, — Вера Николаевна улыбнулась, но как-то горько. — Только мне не нужно твоё одобрение, Глеб. Просто знай, что Игорь теперь бывает у меня. Часто бывает. И я не буду больше приходить к тебе убираться. Нарушать твоё личное пространство.
— Мам, я не это имел в виду, — начал Глеб, но она покачала головой:
— Нет, именно это. И знаешь, ты прав. Я действительно слишком много занималась твоей жизнью. Это нездорово — для тебя, для меня. Пора заняться своей.
Она подошла к плите, включила конфорку под чайником. И вдруг добавила, не оборачиваясь:
— Только учти: если однажды ты придёшь, а меня не будет дома — не удивляйся. Я могу быть у Игоря. Или в театре. Или где-то ещё. У меня теперь тоже есть своя жизнь, сынок.
Что-то в её голосе — спокойная решимость, отстранённость — заставило Глеба почувствовать себя потерянным. Словно земля уходила из-под ног. Мать всегда была рядом, всегда была доступна. Она принадлежала ему. А теперь...
— Мам, — сказал он, вставая, — я не хотел обидеть тебя тогда. Но согласись, это было странно — прийти домой и обнаружить незнакомого мужчину.
— Ничего странного, — Вера Николаевна пожала плечами. — Взрослые люди иногда проводят время вместе. И если бы ты хоть немного интересовался моей жизнью, Игорь не был бы для тебя незнакомцем. Я рассказывала о нём, между прочим. Дважды.
Глеб напряг память. Мать что-то говорила о новом учителе физики, о том, что он помог ей с компьютером. Но Глеб слушал вполуха, как обычно. Кивал, думая о своём.
— Мам, — он подошёл к ней и осторожно коснулся плеча, — давай начнём сначала? Я постараюсь быть внимательнее. Мы могли бы... ну, не знаю, ужинать вместе раз в неделю. Ты, я и... Игорь, если хочешь.
Вера Николаевна обернулась. Лицо её было непроницаемым, только в глазах плескалась какая-то новая, незнакомая Глебу решимость.
— Может быть, — сказала она. — Если у меня не будет других планов.
И в этих словах Глеб с ужасом услышал эхо своих собственных ответов на её приглашения все эти годы.
Дома Глеб открыл холодильник — пустой, если не считать банки с маринованными огурцами да заветрившейся колбасы. Раньше мать всегда заполняла его под завязку, готовила на неделю вперёд. Глеб потёр висок. Нужно будет самому заняться покупками, готовкой. Привыкать жить без постоянной опеки.
Он сел за ноутбук, пытаясь поработать, но мысли разбегались. Перед глазами стояло лицо матери — спокойное, отстранённое, с какой-то новой, пугающей самодостаточностью. И этот Игорь в домашних тапочках, уверенно хозяйничающий на кухне.
Телефон тренькнул уведомлением. Глеб взглянул на экран — сообщение от той самой Марины с конференции:
«Привет! Не хочешь сходить в кино в субботу? Новый Нолан вышел, говорят, бомба :)»
Глеб уставился на сообщение. Обычно он отвечал на такие предложения уклончиво, ссылаясь на занятость. Личное пространство. Независимость. Свобода от обязательств.
Но сегодня, впервые за долгое время, эта свобода не казалась такой уж привлекательной. Мать. Отец. Смеющиеся лица на старой фотографии. «Некому было скорую вызвать...»
Глеб написал:
«Привет! С удовольствием. В 18:00 у входа?»
Отправил и тут же добавил ещё одно сообщение, уже матери:
«Мам, я подумал о твоём предложении. Как насчёт ужина в воскресенье? Я приготовлю сам. Правда, не обещаю, что будет вкусно :)»
Ответ пришёл почти сразу:
«У нас с Игорем билеты в театр на воскресенье. Может, в следующее? Напишу, когда будем свободны».
Глеб прочитал сообщение, и что-то сжалось внутри. Роли поменялись, и теперь ему предстояло ждать, когда у матери найдётся для него время. Что ж, справедливо. Он заслужил это.
Он хотел написать что-то ещё, но передумал. Вместо этого открыл заставленную книжную полку и достал старый фотоальбом. Снимки пятнадцатилетней, двадцатилетней давности. Вот мать учит его кататься на велосипеде. Вот они с отцом запускают воздушного змея. Вот новогодний стол, и бабушка в смешном колпаке делает селфи на древнюю «мыльницу».
Глеб перелистывал страницы, и перед глазами проносилась целая жизнь — счастливая, наполненная людьми. Когда же он успел всё это растерять? Когда решил, что личное пространство важнее человеческих связей?
Он отложил альбом и долго сидел, глядя в окно на чернильное октябрьское небо. Затем взял телефон и отправил ещё одно сообщение. На этот раз — Игорю Валентиновичу, чей номер мать когда-то отправляла ему «на всякий случай»:
«Здравствуйте, Игорь Валентинович. Извините за тот неловкий момент в моей квартире. Я хотел спросить — когда у вас с мамой будет свободный вечер? Хочу пригласить вас обоих на ужин. И, возможно, попросить помощи с моим компьютером, если не возражаете».
Ответ пришёл, когда Глеб уже почти задремал перед телевизором:
«Здравствуйте, Глеб. Не стоит извинений, я всё понимаю. Насчёт ужина — мы с Верой свободны в следующий четверг. А компьютер ваш с удовольствием посмотрю. Заодно смогу показать вам фотографии из нашей последней поездки в Карелию. Ваша мама там выглядит просто потрясающе».
Глеб прочитал сообщение дважды. «Наша поездка». «Ваша мама выглядит потрясающе». Эти слова вызвали странную смесь чувств: лёгкую ревность, удивление и... что-то похожее на облегчение. Его мать не одинока. Она счастлива. Живёт полной жизнью.
Глеб опустил телефон на журнальный столик и перевёл взгляд на фотографию отца. Тот улыбался с портрета своей фирменной ухмылкой — чуть снисходительной, но доброй.
— Она в порядке, пап, — сказал Глеб вслух. — И, кажется, мне пора тоже научиться быть в порядке.
Он закрыл глаза, и впервые за долгое время в голове было пусто. Не было привычной тревоги, списка дел на завтра, графиков и диаграмм. Только мысль о том, что мир гораздо шире его личного пространства — и, возможно, гораздо интереснее.
Глеб взял телефон и открыл календарь. Четверг. Нужно будет отменить совещание и купить хорошего вина. А, может, научиться готовить что-нибудь приличное. У него есть ровно неделя.
Он сделал пометку в календаре: «Ужин с мамой и Игорем». И добавил напоминание на понедельник: «Позвонить маме просто так».
Потом Глеб задумался и поставил ещё одно напоминание. На этот раз — ежедневное, бессрочное:
«Личное пространство — это здорово. Но не тогда, когда в нём слишком много пустоты»...
Спасибо за лайки и комментарии! Приглашаю Вас в свой авторский телеграм-канал "Ева печатает", где уже вышла новая эксклюзивная история, которой не будет на Дзене https://t.me/+ybHN7rvVzgdiNDIy