– Только на пару ночей, честное слово, – сказал Вадим, брат Марины, стоя на пороге их квартиры с рюкзаком, который повидал, кажется, и стройки, и вокзалы, и не одно пьяное утро.
Марина переглянулась с мужем. Игорь лишь пожал плечами, мол, пусть перекантуется. А Вадим, будто услышав молчаливое «да», уже шагнул внутрь, сбросил ботинки, и через минуту вольготно раскинулся на диване, словно дома.
Так начался «гостевой визит» на пару дней, который через месяц всё ещё не заканчивался.
Жили Марина с Игорем размеренно: порядок, уют, два чайника (один для трав, другой для чая), тишина после девяти. Оба работали, оба устали от суеты. Им бы вечерами сериал, плед и чтобы никто не трогал. Но жизнь, как водится, любит сюрпризы. Особенно в виде безработного родственника с вечным "планы поменялись".
Вадим — младший брат Марины, ещё с юности был ходячей авантюрой. Устроился – уволился, женился – развёлся, пообещал – забыл. За тридцать, а толку… как с козла молока.
Когда он позвонил, сказал, что «выселился по обоюдному согласию», нашёл «идеальный вариант», но «въезд только через неделю». Попросился на пару ночей — и как откажешь?
Марина согласилась. Сами ж родня. Но уже через день она пожалела.
Вадим не работал, но уставал так, будто разгружал вагоны. Спал до полудня, выходил на кухню в растянутых трусах, обсуждал, как «всё плохо везде», пил кофе из их чашек, крошил печенье по всей квартире и оставлял за собой… следы жизнедеятельности. Курил на балконе, не закрывая дверь, хлопал ею по утрам и по ночам, и вечно жаловался, что «в подъезде сквозняки, в квартире душно».
Игорь молчал. Он терпел. Внутри кипел, но наружу — ни звука. Как будто всё это не с ним. Марина замечала, как он хмурится, как сжимает зубы, когда снова находит грязные тарелки, или слышит, как Вадим ведёт беседу с телевизором на повышенных тонах. Но упрекнуть брата — это как выйти против урагана с бумажным зонтом.
На второй неделе гостя Марина осторожно завела разговор.
— Слушай, ты ведь квартиру собирался снимать?
— Ага, но этот риелтор пропал, зараза. Да и цены... Пипец просто! Вы ж сами знаете.
Сказал и потянулся, как будто у него не беда, а выходной затянулся.
Тогда она пошла к Игорю.
— Может, ты с ним поговоришь? – голос был сдержан, но глаза уже искрились. – Ну ты же мужик. Он у нас тут как у себя. Курит, крошит, ест, как саранча после голодовки!
— А ты сама его пустила, – буркнул муж, отводя взгляд. – Чего ты от меня хочешь?
— Чтобы ты был хозяином в доме, вот чего! – вспыхнула Марина, но быстро замолчала. Ругаться с Игорем — последнее, чего ей хотелось.
К третьей неделе она поняла, что не выдерживает. Дом превратился в казарму: ни уединения, ни покоя. Все разговоры — о том, как сложно жить, как все вокруг виноваты, и как он, Вадим, «вот-вот» всё устроит. Только ничего не устраивал.
Вечером она услышала, как он вальяжно заявляет:
— Лен, а ты не напечёшь пирожков с капустой? Ну пожалуйста… У тебя же вкусно получается, не то что в кулинарии. И я, считай, всё равно тут помогаю. Мусор выносил, между прочим…
Марина сдерживала себя. Секунда, вторая… потом резко встала, вытерла руки о фартук и подошла к нему.
— Вадим. А ты вообще понимаешь, что живёшь у нас уже три недели?
— Ну да. Так получилось… Я же не навечно. Просто у вас так хорошо, по-домашнему, – пробормотал он, явно не в силах понять, к чему ведётся разговор.
Она уставилась на него. И вдруг поняла, что он правда не понимает.
Он искренне считал, что всё в порядке. Он был как паразит, который поселился тихонько, уютно, и не собирался никуда съезжать.
Марина смотрела на его немытую чашку, носки под диваном, крошки в сахарнице — и почувствовала, как в груди начинает подниматься буря.
Утро началось с хлопка балконной двери. Марина дёрнулась — опять забыл закрыть! Апрельским утром воздух с улицы совсем не ласковый. Тянет, как из холодильника.
Вадим сидел, закутавшись в плед, с сигаретой в зубах и ногой на табуретке, как царь, обозревающий свои владения.
– Закрывай дверь! – крикнула она из кухни. – Тут не курилка!
– Ща-щааа... – лениво протянул он. – Продувает, кстати. У вас тут, конечно, не айс по утеплению.
Марина прикусила губу. Не ответить? Или взорваться? Выбрала первое. Пока.
Но внутри уже закипало.
За завтраком Вадим принялся обсуждать Игоря с Мариной... в его же присутствии.
– Ты, Марин, скажи мужу своему, пусть чайник заменит. Кипит – гудит, как реактивный. Утром спать невозможно! У меня аж сны прерываются...
Игорь молча намазывал масло на хлеб. У него было лицо шахматиста на десятом ходу проигрыша.
– Вадим, ты всё ещё у нас в гостях, если ты забыл, – отрезала Марина, не поднимая глаз от чашки. – Может, стоит поаккуратнее с советами?
– Ну я ж не со зла, я ж… как в семье. Свои же. Я ж не чужой! – развёл руками тот. – А ты сразу на дыбы. Ну чё ты начинаешь?
Эта фраза была последней каплей. Марина встала и пошла в спальню, хлопнув дверью. За ней — тишина. Только старый чайник зашипел в ответ.
Через пару часов она всё-таки решилась.
– Игорь, я не могу так больше. Он не уезжает. Он обустраивается! У него уже носки в ванной, тапки под шкафом, кружка на подоконнике и какой-то шнур зарядки валяется в ванной!
– Да я знаю... – буркнул муж, глядя в экран ноутбука.
– Ну и?
– Ну и… Я с ним поговорю. Сегодня. Обещаю.
Марина выдохнула. Хотелось поверить.
Разговор случился вечером. Вернее, это было похоже на разговор.
Игорь подошёл к Вадиму, когда тот с наслаждением ковырялся в тарелке с макаронами и котлетами.
– Слушай, брат, ну... может, ты уже посерьёзнее поищешь квартиру? Всё-таки месяц прошёл…
– О! Началось… – Вадим отложил вилку. – Ты тоже? Мне уже и Марина всю плешь проела! Мне чё, под мост пойти? У меня спина, ты в курсе? Я спал на пружинах в той халупе, у меня теперь копчик в минусе!
– Никто не говорит “под мост”, просто ты обещал – на неделю. А вышло уже четыре.
– Ага, значит, уже отсчитываете, да? Вот это по-семейному. Молодцы, ребята. Родственнички. Спасибо, что приютили, как говорится, а теперь – на выход! – он хлопнул по столу.
Марина стояла за дверью, сжимая полотенце. Игорь молчал. Тишина натянулась между ними, как бельевая верёвка. И рванула.
– А знаешь что, Вадим? – вышла она в кухню, глядя на него в упор. – Давай без обид, но к концу недели ты должен съехать. Хоть на съём, хоть к друзьям. Хочешь – в хостел. Всё. Точка.
Вадим резко встал. Глаза налились злостью.
– Я вас обоих понял. Держите себя в чистоте, без меня! Завтра же вещи соберу! Не парьтесь!
Он схватил кружку, плеснул остатки чая в раковину и вылетел на балкон, хлопнув дверью.
Марина зажмурилась. В груди — колотило. Было страшно. И больно. Но ещё — было чувство победы. Маленькой, домашней, но очень нужной.
На следующий день Вадим не разговаривал. Он бурчал под нос, ходил по квартире с демонстративной тяжестью, как будто ему пришили гири к пяткам.
– Я вот уезжаю, а вы даже не попрощаетесь, – пробормотал он на третий день молчания. – Ну-ну.
Он уехал вечером. Без объятий. Без “спасибо”. Просто закрыл за собой дверь.
А в квартире будто потеплело. Даже балкон перестал сквозить. Или это был не ветер?
Марина села на диван, поджав ноги, и вдруг поняла – тишина может быть музыкой. Особенно после месяца, прожитого в обществе... недобровольного квартиранта.
Неделю после отъезда Вадима Марина ловила себя на странных ощущениях.
Утром — тишина. Не хлюпает кто-то в ванной, не орёт телевизор на кухне, не хлопает балконная дверь. Даже чайник гудел по-другому — будто выдохнул.
В квартире снова воцарился порядок. Плед аккуратно сложен, подушки на месте, из ванной больше не выглядывали чужие носки. Всё стало как прежде, только... между Мариной и Игорем будто выросла невидимая стена. Тонкая, прозрачная, но ощутимая.
– Ну ты хоть доволен теперь? – спросила она как-то вечером, осторожно, будто боясь услышать ответ.
– Не знаю, – пожал плечами Игорь, не отрывая взгляда от экрана. – Осадок остался. Словно мы его выгнали.
– Мы?! – Марина вскинулась. – Ты вообще хоть раз ему что-то сказал по делу?! Всё я! Всё я решала, я терпела, я же в конце концов и выставила!
– А надо было мягче. Он обиделся.
– Обиделся?! Он жил у нас месяц, вёл себя как хам, и теперь обиделся?
Игорь только усмехнулся. Не злобно, а как-то... устало.
– Вот вечно у тебя всё по схеме: если гость – сразу командовать. Если родня – значит, виновата, что он не золото.
Марина замерла. Она чувствовала, что закипает. Слова внутри копились, как вода перед прорывом плотины.
– А ты знаешь, – медленно сказала она, – что я четыре недели не могла спокойно сходить в душ, потому что за дверью постоянно кто-то ходил? Что я готовила на троих, мыла за троих, убирала за троих. А спала при этом меньше всех. И всё это время ты... сидел в углу, как мышь, лишь бы не сказать “лишнего”.
Игорь отвернулся. Он знал, что она права. Но сказать это — значило признать собственную слабость.
Через два дня раздался звонок. Номер – родительский.
– Дочка, ну ты чего Вадика выгнала-то, а? – начала мать, даже не поздоровавшись. – Он мне вчера звонил, плакал почти. Сказал, что ты его из дома выгнала, как бомжа.
– Мама, ты серьёзно? Он у нас жил месяц! Месяц, понимаешь? Ел, курил, лежал! И не собирался съезжать. Сказал “на пару дней”, а сам, по факту, врос.
– Ну и что, что врос? Ты ж не чужая. Брат твой. Помочь могла бы, поддержать. А ты…
– Я и помогла. А потом устала. И всё. Хватит с меня паразитов.
На том конце повисла обиженная пауза.
– Все вы там теперь... деловые. Уют вам подавай, порядок. А про родных – и забыли. Вот такие вы теперь...
Марина нажала «отбой» с таким усилием, что чуть не сломала экран. Руки дрожали. Обидно до слёз. Но не потому, что мама обвинила. А потому, что она правда не понимала. Для неё Вадим — всё ещё младшенький, бедненький, нуждающийся. А Марина — сильная, взрослая, значит, “потерпит”.
На следующей неделе Игорь принёс домой большой пакет из супермаркета. Марина с удивлением смотрела, как он выкладывает сыр, вино, виноград.
– Это что?
– Просто. Для нас. Давно не были вдвоём. Я, наверное... правда струсил. Тогда. Не поддержал тебя. Прости.
Слова будто согрели. Не жарко, не пылающе, а тихо, как чай после тяжёлого дня. Она села рядом, положила голову ему на плечо.
– Я тоже была резкая, наверное. Но я больше не могу быть терпеливой в ущерб себе.
Игорь кивнул.
– И правильно. Никто не должен жить в собственной квартире, как в проходном дворе.
Вечером они сидели с бокалами, смотрели старый фильм. И впервые за долгое время — смеялись. Смеялись по-настоящему. Не украдкой, не через силу. Без напряжения. Без того, кто третий лишний.
Марина поймала себя на мысли, что в этом вечере — счастье. Простое, домашнее, уютное. Как раньше. Только теперь — с чуть более острыми гранями. С опытом. С ясностью.
И, главное — с границами.
Прошло две недели. Вадим не появлялся. Не звонил, не писал, не напоминал о себе даже случайной «реакцией на сторис». Исчез, как будто испарился.
И Марина чувствовала: это не про "забыл", это – демонстративное молчание.
— Обиделся, — сказал Игорь, смахивая крошки со стола после воскресного завтрака. — Но пусть. Наверное, это и к лучшему.
Марина не спорила. Она давно уже не нуждалась в объяснениях. Ей нужно было только одно — чтобы в её доме больше никто не вторгался без спроса.
Но тишина длилась недолго.
Вечером раздался звонок в дверь. За порогом стоял Вадим. Без рюкзака. В пальто, будто снятом с чужого плеча, и с мрачной складкой между бровей.
— Я не надолго, — бросил он сразу, не глядя в глаза.
Марина не двинулась с места.
— А зачем?
— Тапки забыл. Синие, махровые. Мне их на день рождения дарили. Дорогие.
Секунда молчания — и она распахнула дверь шире.
— Заходи. Посмотри. И забери всё, что ещё случайно “осталось”.
Вадим прошёл, будто в музей, глядя по сторонам с напряжением, будто мог наткнуться на что-то неожиданное. Марина молча открыла ящик под кроватью, где сложила всё его: футболку, наушники, зарядку, дезодорант и... те самые тапки.
Он забрал вещи молча. Но у выхода всё же остановился.
— Я ж тогда не специально. Просто некуда было.
— Не спорю. Но “некуда” — это не навсегда. А ты сделал вид, что мы тебе обязаны.
— Родня ж.
— Родня — это не пропуск к чужим границам. Это не значит, что можно вести себя, как хочешь, и ждать, что тебе будут хлопать.
Вадим опустил взгляд.
— Я понял. Наверное.
Марина тяжело выдохнула.
— Надеюсь, ты поймёшь не только словами. А действиями. Об людей не вытираются, как об половички. Даже если они родные.
Он кивнул. Без слов.
Ушёл. На этот раз — окончательно.
Весна уверенно вступила в свои права. В окна светило солнце, балкон открывался без сквозняков, и даже чайник гудел как-то ласково.
Марина вернулась с работы чуть позже обычного. На столе — свежий букет. Полевые, неровно подстриженные. Подпись на записке: "Ты была права. Спасибо, что не дала сесть себе на шею. Твой муж."
Она улыбнулась.
Когда-нибудь Вадим, возможно, снова объявится. Позвонит. Скажет: “Привет, сеструха”. Может, даже приедет в гости. Но в этот раз — по-настоящему в гости. На пару часов. С заранее согласованным временем и тортиком в пакете.
Потому что теперь Марина знала точно: доброта — это не когда терпишь. А когда умеешь говорить "стоп".
И ещё она знала: в её доме больше не будет тех, кто приходит "на пару дней", а живёт, как будто мир принадлежит только ему.