Сначала я даже не поняла, как всё началось.
Просто однажды он появился в моём подъезде, с коробками, сосиской в тесте и наушниками, из которых доносилось что-то старое, гитарное. Я шла за молоком, в старом пуховике и с не расчёсанными волосами. Он посмотрел на меня и сказал:
— Красивая. Даже с чёлкой в разные стороны.
Я смеялась. Не потому что было смешно — просто кто-то назвал меня красивой. Я давно забыла, как это ощущается. Словно гладят тебя по внутренней поверхности рёбер. Тепло и страшно.
Он сказал, что зовут его Илья, что он переехал после развода, что у него есть кошка по кличке Пельмень, и что он не любит чай без сахара, потому что в детстве его заставляли пить его с лимоном и солью — "чтобы не болел". В итоге болел каждый раз, когда это пил.
— У меня не было детства, — сказал он. — Был только чай с солью и телевизор.
Я слушала и не перебивала. А он говорил. Говорил так, как будто мы знаем друг друга сто лет. А я слушала так, как будто это был первый человек на свете, который не спрашивает, замужем ли я, и сколько мне лет.
Мы стали встречаться случайно.
То он стучал в дверь, когда у меня выключали свет:
— Пошли ко мне, у меня есть свечки и два бородинских сухаря.
То я звонила ему, когда разбила кружку и испугалась, что это плохая примета.
Он приносил мне другую — с надписью "плохие приметы — тоже приметы".
В какой-то момент он просто остался у меня. Без разговоров, без "а можно?". Просто утром был кофе на плите, пельмень мурчал на подоконнике, а его рубашка висела рядом с моей.
Я не возражала.
Потому что с ним я не чувствовала себя одной.
И это было что-то невероятное. Как будто наконец-то вынырнула из воды.
Мы были не идеальными.
Он забывал выносить мусор. Я забывала, что он не ест лук.
Он ставил ботинки в коридоре абы как, а я складывала носки по цвету и злилась, что он всё путает.
Мы ругались по пустякам. Мирились странно: он включал музыку, я пекла блины, и никто не извинялся — просто возвращались друг к другу, будто ничего не было.
Я думала, так и должно быть.
Жить рядом, ссориться, но всё равно держать за руку.
И он держал.
Он гладил мне голову, когда у меня были панические атаки. Сидел в ванной, когда я не могла дышать. Молчал, когда я рыдала, и говорил, что можно просто сидеть вместе — и больше ничего не нужно.
А потом... потом он начал уходить.
Не сразу.
Сначала — задерживаться на работе.
Потом — выключать экран телефона, когда входило сообщение.
Потом — не возвращаться на ночь, “потому что остался у друга, мы пили, не хотел мешать тебе спать”.
Я знала.
Ничего не говорила.
Только перестала печь блины и включать музыку.
Однажды он пришёл с цветами.
Розы. Огромный букет. Не мой стиль — я не люблю розы. Он знал.
— Прости, — сказал он. — Я не знаю, что на меня нашло. Просто… много всего.
— Она? — спросила я.
Он молчал.
— Я не злюсь. Просто скажи.
Он кивнул.
— Ненадолго. Просто… я испугался. Я не знал, что мы это — всерьёз. Я думал, ты тоже просто… лечишься от одиночества.
Я улыбнулась.
— Я думала, мы вместе выздоравливаем.
Он уехал.
Не сразу. Сначала спал на диване, потом стал забирать вещи, по чуть-чуть.
Сначала футболки. Потом инструменты. Потом Пельмень.
Когда он забрал кошку, я плакала. Не из-за него. Из-за неё. Потому что она первая перестала приходить ко мне ночью.
Прошло два месяца.
Я снова начала спать одна.
Сначала было невыносимо.
Пустая постель — как пустой город.
Никто не дышит. Никто не спрашивает, как я.
Я ходила по квартире, разговаривала с холодильником.
Писала ему письма и не отправляла.
А потом… отпустило.
Я вспомнила, что до него — я умела быть одна.
И не просто быть. А жить.
Я вспомнила, как пью кофе с ромашкой, как засыпаю под шум улицы, как читаю книги до трёх ночи, потому что никто не говорит "выключай уже этот свет".
Я вспомнила себя.
До него.
И с ним.
И поняла: я была не с ним. Я была рядом с тем, кто временно прикрывал пустоту.
Но когда пустота лечится кем-то, а не тобой — она возвращается. Сильнее. Глубже. Холоднее.
Он пришёл весной.
На пороге. Снова с цветами.
Не розами. С ромашками.
— Я скучал, — сказал он. — Можно войти?
Я смотрела на него долго.
А потом — медленно, спокойно — ответила:
— У меня здесь уже не болит.
— Это про меня?
— Это про меня.
Он лечил меня от одиночества.
А потом стал его причиной.
И знаешь, что самое важное?
Теперь я сама умею себя лечить.