— Алёна, ты слышишь меня вообще или как? — Лена хлопнула дверцей шкафа так, что я вздрогнула.
— Слышу, — ответила я спокойно, не поднимая глаз. — Не ори.
— Я не ору. Я спрашиваю: ты собираешься нам сказать правду или так и будешь играть в невинную?
Я медленно повернулась к ней. В руках у меня была кружка с недопитым кофе, уже холодным. За окном шел снег — вяло, мокро, как будто зима сама устала от себя.
— Я не понимаю, о чём ты, — сказала я.
— Не понимаешь? — она засмеялась. — Ну конечно. А о том, что тётя Маргарита оставила тебе свою трёшку на Белинского — ты тоже не понимаешь?
Я молчала. Знала, что этот разговор рано или поздно произойдёт. Но не ожидала, что он начнётся на моей кухне, среди немытой посуды и запаха борща.
— Откуда ты узнала?
— А ты думала, нотариус будет хранить твои тайны вечно? — Лена бросила на стол какие-то бумаги. — Копия завещания. Твоя подпись, её подпись. Всё чисто. Только вот интересно, почему ты никому ничего не сказала?
— Потому что это моё дело.
— Моё дело? — она едва не кричала. — Алёна, ты вообще в своём уме? Это же тётя Маргарита! Мы все ей помогали!
— Кто «все»? — перебила я. — Ты ей звонила дважды в год, на день рождения и восьмое марта. А я носила ей лекарства, сидела с ней, когда она сломала ногу, вызывала скорую, когда у неё давление скакало. Где вы тогда были?
***
— Это не повод забирать всё себе, — в голосе Лены дрожали эмоции. — Мы семья.
— Семья, — повторила я. — Только когда удобно.
Она вскочила, оттолкнула стул.
— Так значит, ты всё-таки признала! Всё было — и ты утаила! От всех нас! Даже от мамы!
— Мама знала, — тихо ответила я.
— Что?
— Она знала. Я ей сказала через неделю после похорон.
— И она… — Лена запнулась. — Она одобрила?
— Она сказала: «Ты всё правильно сделала».
Лена вдруг села обратно, будто ноги перестали держать её.
— Я не верю… — прошептала она. — Это просто… это предательство.
— Предательство было бы, если бы я позвала всех вас, и вы начали бы тут же делить — шторы, книги, мебель. Ты не видела, как Маргарита жила последние годы. Я — видела.
Раздался звонок. Я встала и пошла к двери.
— Кто там?
— Это я, Дима, — донеслось из-за двери. Голос брата. — Открой, срочно надо поговорить.
— Он тоже знает? — Лена подскочила.
— Теперь все знают, — сказала я и открыла дверь.
Дима стоял с мокрой курткой, волосы растрепаны. Вид у него был, как у человека, которому объявили, что его машину эвакуировали и в придачу списали права.
— Привет, — буркнул он, входя. — Ну что, Алён, поздравляю. Звезда наследства. Умудрилась всех обойти.
— Я никого не обходила.
— Да ладно! — он кинул взгляд на Лену. — Ты знала?
— Только что узнала, — процедила она.
— Ну и что теперь? — я скрестила руки. — Судиться?
— А не хочешь поговорить по-человечески? — Дима присел на край дивана. — Мы ж не чужие люди. Просто ты бы могла… ну… предупредить. Сказать. Объяснить. Мы бы поняли.
— Поняли? — я резко повернулась к нему. — Как ты понял, когда на похоронах тёти сказал: «Хоть теперь квартиру освободили»?
Он опустил глаза.
— Это была шутка…
— Это был намёк, — холодно сказала я. — И я его запомнила.
— Слушай, ну мы же не враги, — попытался смягчиться Дима. — Мы семья. Просто ты нас поставила в дурацкое положение.
— Нет, Дим, — я села напротив него. — Это вы сами себя в него поставили. Своим отношением. Своими ожиданиями. Я утаила завещание не потому, что хотела вас обмануть, а чтобы посмотреть, кто вы есть.
— И ты решила, что можешь вот так играть с нами? — Лена хлопнула ладонью по столу. — Как в каком-то фильме?
— Не играть, а защититься, — сказала я. — Вы не представляете, сколько раз Маргарита плакала после ваших визитов. Потому что вы приходили с пустыми руками, с холодом в голосе, с фразами: «ну что ты, тётя, ещё не передумала с квартирой?»
— Никто так не говорил! — Лена вспыхнула.
— Я слышала. Своими ушами. И читала в её дневнике. Да, она вела дневник. У неё на каждой странице было: «Лена спросила про завещание», «Дима снова подсчитывает метры моей квартиры».
Дима побледнел.
— Ты врёшь.
— Нет. Я могу показать. Только не буду. Потому что теперь это не важно. Она выбрала меня. Потому что я приходила просто так. Потому что не ждала ничего. А вы — ждали.
— Но почему ты не сказала хотя бы после похорон? — Дима не унимался.
— Потому что уже тогда почувствовала, что вы начнёте давить. Взывать к совести. И не факт, что вы вообще бы поверили, что это её решение. Подумали бы, что я уговорила старушку, заставила переписать. Разве не так?
— Ну ты же понимаешь, как это выглядит? — Лена снова подняла глаза. — Мы — последние узнаём. А ты — как будто над нами возвышаешься. Как будто лучше.
— А вы хотите, чтобы я стала как вы? — спокойно спросила я. — Я не хочу.
Они замолчали.
— Я предлагаю вот что, — заговорил Дима, сменив тон. — Раз квартира большая — три комнаты, всё-таки центр — может, мы просто... ну, договоримся?
— О чём?
— Ты останешься жить в квартире, понятно. Но давай... ну хотя бы комнату сдавать вместе будем? Делить прибыль. Или я перееду к тебе. Соседями будем. Рядом.
— Ты серьёзно? — я не поверила.
— Это компромисс.
— Это — бред. Я никому ничего сдавать не буду. Не потому, что жадная, а потому что это моя квартира. Место, где я себя чувствую комфортно и безопасно.
— Ты думаешь, мы опасны для тебя?
— Нет. Просто вы — какие-то чужие.
— Знаешь, Алёна, — сказала Лена, поднимаясь. — Я не думала, что ты такая.
— А я не думала, что ты скажешь это со злостью, а не с уважением. Я жила у неё неделями, Лена. Ты помнишь, когда у тебя дети болели, и ты говорила: «Ой, тётя Маргарита звонит, сейчас трубку не возьму — час проговорит»? Вот она тогда ко мне и звонила. Потому что больше не к кому.
— Ты специально это вспоминаешь? Чтобы уколоть?
— Чтобы ты поняла.
— Я поняла. Что ты от нас закрылась. Что больше не хочешь быть частью семьи. Что ты выбрала квартиру, а не нас.
— Нет, — я тихо встала. — Я выбрала себя.
***
Дверь закрылась. Они ушли.
Я осталась в тишине. Только часы тикали. И за окном кто-то включил свет в соседнем доме. Я подошла к окну и увидела, как женщина в халате вытряхивает скатерть. Обычная жизнь.
Моя — тоже обычная. Просто без них.
***
Через три дня позвонила мама.
— Я всё знаю, — сказала она. — Ты молодец.
— Спасибо, — я прошептала.
— Я сказала им не трогать тебя. Ты поступила честно. Никому ничего не должна. Просто знай — я на твоей стороне.
Я впервые за неделю расплакалась. По-настоящему. Без злости. Просто от того, что хоть кто-то понял.
— Я ведь всё равно их люблю, — сказала я.
— Я знаю. Но любовь — это не обязанность. Особенно когда в ответ тебе — только жадность.
***
Через неделю пришло письмо. Официальное. От адвоката. Дима и Лена подали иск. Хотят признать завещание недействительным. Пишут, что тётя была в неадекватном состоянии. Что я на неё давила.
Я прочитала всё — до последней строчки. И не удивилась. Просто стало очень, очень грустно.
***
— Алена, — снова звонок. На этот раз тётка Зинаида. — Я слышала, у вас там скандал. Слушай, раз уж так вышло, может, хоть нам шкаф из квартиры отдашь? У тебя всё равно их два.
— Нет, тёт Зин. Ничего я не отдам. Ни шкафа, ни стула, ни скатерти. Всё это — не просто мебель. Это — память. И вы не заслужили даже табуретки.
***
Через три дня они забрали иск. Без объяснений. Только Дима написал в мессенджере: «Мы перегнули. Прости». Я не ответила.
Не потому что злилась.
А потому что всё уже было сказано.
***
Вечером я заварила себе мяту. Ту самую, которую любила Маргарита. Долго сидела на кухне, слушала, как чайник потрескивает, как за окном редкие машины плескаются по лужам.
В комнате по-прежнему пахло её духами — слегка, но ощущалось. Я не убирала флакон с подоконника. Не выбрасывала ни одной книги, ни одного платка.
Память нельзя сдавать в аренду. Память нельзя делить на доли, как комнату.
***
Телефон молчал несколько дней. Потом — снова сообщение от Лены:
«Мы были не правы. Прости. Это был шок, зависть, глупость.
Но ты же знаешь, мы не злые. Просто растерялись. Давай встретимся. Поговорим. Всё-таки семья…»
Я долго смотрела на эти строчки. Потом выключила телефон.
***
Вечером пошёл снег. Тихий, пушистый, как в детстве. Я вышла на балкон — в тёплых носках, с чашкой горячего чая. Внизу кто-то вывел собаку. Ребёнок в соседнем подъезде строил сугроб.
Мир жил.
А я наконец почувствовала, что дышу.
Не потому что у меня появилась квартира.
А потому что я поняла: любовь, которая настоящая, не требует расписок. Не требует делёжки. Не превращается в угрозы и претензии.
Тётя Маргарита оставила мне больше, чем метры и мебель. Она оставила мне шанс на свободу. И на правду.
На столе лежала квитанция. На полке — фото тёти. На окне — цветок, который она выращивала десять лет.
— Ты со мной, — сказала я в пустоту. — Спасибо, что видела меня. Настоящую.
✅✅✅Не стесняемся, ставим лайки 👍 подписываемся на канал✍️ комментируем👇 🤗