Лиза проснулась от непривычной тишины, которая давила на уши, словно вакуум. Обычно в это время уже слышался шум кофемолки из кухни, скрип половиц под тяжёлыми шагами Матвея, иногда — его фальшивое напевание под душем. Но сейчас дом молчал. Даже старые часы в гостиной, обычно тикающие с назойливой регулярностью, будто затаились.
Она потянулась к тумбочке, пальцы нащупали холодные дужки очков. Когда мир обрёл чёткость, взгляд упал на смятую подушку рядом — пустую. Только белый листок, аккуратно сложенный пополам, лежал там, где должно было быть лицо мужа.
«Я нашёл другую. Прости.»
Четыре слова. Четыре коротких слова, которые перечеркнули четырнадцать лет совместной жизни. Лиза перечитала записку несколько раз, будто надеясь, что буквы вдруг сложатся в другой смысл. Но нет — чернила не менялись, а бумага под её пальцами становилась всё более мятой.
— Матвей… — её шёпот разбился о стены спальни, не встретив ответа.
Она вскочила с кровати, босые ноги утонули в мягком ковре. Шкаф — его вещи на месте. Ванная — бритва и одеколон там, где всегда. Но когда она дёрнула ящик комода, где они хранили общие накопления, встретилась с зияющей пустотой. Аккуратной, почти издевательской — ни одной купюры, ни даже привычной копилки с мелочью.
— Нет… Нет, нет, нет! — её голос сорвался на крик.
Сердце колотилось так сильно, что боль отдавала в виски. В глазах потемнело, ладони стали липкими от пота. Она схватилась за косяк двери, чувствуя, как подкашиваются ноги. На стене перед ней висела их совместная фотография с Пашиных каникул — все трое смеются, обнявшись, на фоне моря. Теперь это казалось жестокой насмешкой.
Павел вернулся из школы с тяжёлым рюкзаком, полным учебников. В прихожей его встретила непривычная тишина — обычно мама уже хлопотала на кухне, а по дому разносился запах готовящегося ужина. Но сегодня дом звенел тишиной.
— Мам? — его голос прозвучал неестественно громко.
Ответа не последовало. Он прошёл на кухню и замер в дверях. Лиза сидела за столом, перед ней стояла почти пустая бутылка красного вина и единственный бокал с тёмно-рубиновыми разводами на стенках. Её глаза были опухшими, а пальцы нервно теребили край халата.
— Мам, что случилось? — Павел почувствовал, как в животе сжимается холодный комок.
Она подняла на него мокрые от слёз глаза. — Паш… Папа нас бросил.
Эти слова повисли в воздухе, как тяжёлый свинцовый шар. Павел стоял, ощущая, как пол уходит из-под ног. Его взгляд упал на смятую записку, валявшуюся среди крошек на столе. Он узнал отцовский почерк — угловатые, размашистые буквы синели на листке, подтверждая сказанное.
— И деньги забрал? — спросил он тихо, уже зная ответ.
Лиза лишь кивнула, снова потянувшись к бокалу. Её рука дрожала так сильно, что вино расплёскивалось через край.
Павел сжал кулаки до побеления костяшек. Он видел, как мамина рука непроизвольно тянется к телефону — привычка звонить мужу после работы. Видел, как её взгляд скользит по фотографиям на холодильнике. В этот момент он понял — если не сделать что-то прямо сейчас, она окончательно сломается.
На следующий день Лиза не встала с постели. Голова раскалывалась от вчерашнего вина и слёз, а мысли путались, как клубок ниток. Но сквозь этот туман она услышала странные звуки из кухни — лязг посуды, шипение масла на сковороде, потом — громкое «чёрт!» и шум упавшей вилки.
— Мам, вставай, завтрак готов, — раздался голос Павла.
Она открыла глаза. Перед ней стоял сын с подносом: кривая яичница с обгоревшими краями, подгоревший тост и чашка кофе с плавающими в ней зёрнышками.
— Ты… это приготовил? — её голос звучал хрипло после вчерашнего.
— Ну да, — он пожал плечами, но в глазах читалась гордость. — Не идеально, конечно, но съедобно. В интернете написано, что яйца надо жарить три минуты, но я, кажется, переборщил.
Лиза хотела засмеяться, но вместо этого из глаз снова потекли тёплые слёзы. Они капали прямо на кривую яичницу, растворяясь в желтке.
— Паш… мне так стыдно… — она закрыла лицо руками. — Я должна заботиться о тебе, а не наоборот…
— Ничего, мам, — он сел рядом на кровать, осторожно обнял её за плечи. — Мы справимся. Вместе.
Его руки пахли подгоревшим маслом и чем-то ещё — взрослостью, ответственностью. Лиза вдруг осознала, что её мальчик, её малыш, за одну ночь стал взрослее, чем многие мужчины в сорок.
С этого дня всё изменилось. Павел взял на себя хозяйство — уборку, стирку, даже походы в магазин. Первые несколько раз он возвращался с кучей ненужных вещей и без половины необходимого, но быстро научился составлять списки.
Лиза сначала стыдилась, что сыну приходится делать взрослую работу, но он только отмахивался: — Ты же работаешь за двоих сейчас. Давай хоть дома отдыхай.
И она действительно сосредоточилась на работе. Раньше Матвей ворчал, что она слишком много времени уделяет карьере, но теперь… Теперь у неё не было выбора. Она задерживалась допоздна, брала дополнительные проекты, иногда даже ночевала в офисе.
Через месяц её повысили. Ещё через два — дали важный проект, который вывел девушку на новый уровень. Коллеги удивлялись её работоспособности, не зная, что за этим стоит — пустота в доме, которую нужно было чем-то заполнить.
А Павел тем временем превратился в настоящего хозяина. Он научился готовить сложные блюда по видеоурокам, разбирался с квитанциями и даже чинил протекающий кран, проклиная всё на свете, но упорно закручивая гайки своими длинными, ещё не до конца сформировавшимися пальцами.
Как-то вечером за ужином из котлет и макарон, умело приготовленных Павлом, Лиза вдруг сказала:
— Знаешь, я, кажется, счастлива.
Павел поднял на неё глаза, в которых читалось удивление, а потом — понимание. Он улыбнулся своей новой, взрослой улыбкой. — Я тоже.
В этот момент Лиза осознала — они действительно научились жить без Матвея. И, как ни странно, их жизнь стала… лучше. Спокойнее. Настоящей.
И вот однажды, когда за окном лил холодный осенний дождь, в дверь постучали. Лиза открыла — и перед ней стоял Матвей. Но это был не тот уверенный, всегда безупречно одетый мужчина, который ушёл полгода назад. Перед ней был измождённый, небритый человек в потрёпанном плаще, от которого пахло дешёвым алкоголем и депрессией.
— Лиза… — его голос дрожал, как у старика. — Я… я ошибся. Она меня кинула, забрала всё… Я такой дурак…
Лиза смотрела на него без эмоций. Она заметила, как дрожат его руки, как ввалились щёки, как потускнели когда-то яркие глаза. И не почувствовала ничего — ни злости, ни жалости. Просто пустоту.
— Прости меня, пожалуйста. Давай начнём сначала… — он протянул руку, но Лиза не двинулась с места.
Из-за её спины вышел Павел, за полгода почти догнавший отца в росте. Он стоял прямо, его плечи были расправлены, а во взгляде читалась твёрдость, которой никогда не было у Матвея.
— Начинать нечего, — сказал он спокойно, но так, что слова прозвучали как приговор.
Лиза кивнула, ощущая странное облегчение.
— Ты предал нас. Оставил, забрал деньги. А теперь, когда тебе плохо, ты приполз обратно? — её голос звучал ровно, без дрожи.
Матвей попытался что-то сказать, но она захлопнула дверь перед его носом. Через дерево донеслись всхлипы, потом — шаркающие шаги по мокрому полу подъезда.
Лиза обернулась к сыну. В его глазах она увидела не детскую боль, а понимание и даже… гордость.
— Всё в порядке? — спросил он.
— Да, — она глубоко вздохнула, впервые за полгода чувствуя себя по-настоящему свободной. — Всё в порядке.
И когда они вернулись к своему ужину, а дождь за окном запел свою успокаивающую песню, Лиза поняла — они действительно справятся. Вдвоём. И больше никто не сможет их сломать.