Звон упавшей на кафель чашки разлетелся по кухне, вплетаясь в рассветную тишину. Григорий, сутулясь на табурете, смотрел на осколки, но не спешил их собирать. За окном просыпался город, а он в свои сорок пять чувствовал только усталость.
— Да чтоб тебя! — он пнул ножку стола, морщась от боли в мизинце.
Вторая смена в автомастерской закончилась за полночь, руки до сих пор пахли машинным маслом, несмотря на троекратное мытье. Григорий вздохнул и наконец собрал осколки, думая о том, что чашку подарила Маринка на их пятую годовщину. Тринадцать лет назад. Казалось бы — дешёвый сувенир, а вот — кольнуло.
Телефон завибрировал сообщением. Исаев. Опять перенос выплаты. Так и есть.
«Гриш, извини. Деньги за Ауди через неделю. Кинь запчасти на Фокус в смету. Скину клиента».
Григорий выругался сквозь зубы. Третий перенос за месяц от этого толстосума. И куда деваться? Клиентов из высшей лиги не обижают.
— Федька! Вставай, в школу опоздаешь! — крикнул он в коридор, попутно растирая виски. Голова гудела после недосыпа.
Сын появился на кухне растрёпанный, с телефоном в руке и отсутствующим взглядом.
— Пап, мне нужно шестнадцать тысяч, — вместо приветствия буркнул Фёдор.
— Что? — Григорий обернулся, чуть не опрокинув новую чашку с кофе. — С какого перепугу?
— На экскурсию. В Питер, на три дня. Все едут.
Григорий взглянул на календарь на холодильнике. Красным кружком был обведён вчерашний день — платёж по кредиту. Который он пропустил, рассчитывая на деньги от Исаева.
— Федь... — он запнулся, пытаясь подобрать слова. — Не могу сейчас. Правда.
— Опять? — в голосе сына звенела обида. — Как в прошлом году с лагерем? И позапрошлом с секцией?
— Это не справедливо, — Григорий почувствовал, как закипает. — Я пашу как проклятый, чтобы...
— Чтобы что? — Фёдор отложил телефон, и Григорий с удивлением заметил, как повзрослело его лицо. — Чтобы мама с Костиком жили в новом доме, а я в твоей однушке с ободранными обоями?
Григорий сжал челюсти. Развод трёхлетней давности до сих пор саднил, хотя с Мариной они разошлись почти мирно. Просто однажды она сказала, что «больше не может жить с вечно уставшим и пропахшим гаражом человеком». А через полгода вышла за Константина, владельца сети аптек. Григорию досталась квартира, старенькая «Нива» и сын на выходные. Плюс алименты, кредит на развитие мастерской и ипотека, которую он зачем-то взялся выплачивать до конца.
— Как тренировка вчера? — попытался сменить тему Григорий.
— Да пошло оно всё, — Фёдор схватил рюкзак. — Я и на тренировку только через раз хожу. Коньки новые нужны, а ты вечно в долгах.
Хлопнула дверь. Григорий остался один на кухне, глядя в окно на серое октябрьское небо.
— Грих Палыч, там к тебе какой-то хлыщ, — Витёк, молодой подмастерье, заглянул под днище BMW, где Григорий менял масляный фильтр.
— Не видишь, я занят, — буркнул Григорий. — Пусть подождёт.
— Да он говорит — срочно. И выглядит эдак... — Витёк неопределённо помахал руками. — Непростой клиент.
Григорий выполз из-под машины, отряхнул руки ветошью и прошёл в приёмную. У стойки стоял высокий седой мужчина лет шестидесяти пяти в идеально скроенном тёмном пальто. Рядом с ним переминался с ноги на ногу молодой парень с планшетом.
— Григорий Павлович? — спросил седой, и голос его звучал так, будто привык отдавать приказы. — Мне вас рекомендовал Валентин Исаев как лучшего специалиста по олдскульным моделям.
Григорий хмыкнул. Исаев сдал его этому богатею вместо денег, видимо.
— Чем могу? — Григорий вытер руки чистой тряпкой.
— Георгий Платонович Званцев, — представился мужчина, не протягивая руки. — У меня есть машина. Скажем так, машина с историей. Jaguar E-Type 1961 года. Требуется восстановление.
Григорий присвистнул. Такие экземпляры он видел только в кино и на выставках.
— Это очень дорогое удовольствие, — осторожно заметил он. — И запчасти придётся искать по всему миру.
— Деньги не проблема, — отрезал Званцев. — Проблема в том, что я хочу восстановить машину к определённой дате. К двадцатому декабря.
Григорий быстро прикинул в уме. Два месяца на полное восстановление раритета?
— Это невозможно, — он покачал головой. — Минимум полгода, а то и больше.
Званцев кивнул своему помощнику, и тот достал из папки чек. Григорий взглянул на сумму и чуть не поперхнулся. Шесть миллионов задатка.
— К двадцатому декабря, — повторил Званцев, внимательно глядя на Григория. — Я могу вызвать специалистов из Европы, но времени на это нет. Мне рекомендовали вас как человека, который способен творить чудеса.
— Но мне придётся забросить все текущие заказы, — начал Григорий.
— Компенсируем, — отрезал Званцев. — Мой помощник Антон, — он кивнул на парня с планшетом, — обеспечит всё необходимое. Завтра ягуар доставят к вам. Вопросы?
Григорий колебался. Сумма могла решить все его финансовые проблемы, но нужно было работать круглосуточно.
— Я всё равно не смогу гарантировать...
— Двойная оплата, если уложитесь в срок, — перебил Званцев. — Итого — восемнадцать миллионов. Достаточная мотивация?
Григорий внимательно посмотрел на клиента. Что-то было неправильное в его настойчивости, в этих сроках.
— Почему именно двадцатое декабря?
Лицо Званцева дрогнуло, но он быстро восстановил контроль.
— Это имеет значение?
— Для меня — да, — неожиданно твёрдо ответил Григорий. — Я должен понимать, на что подписываюсь.
Званцев помолчал, глядя в окно на забрызганные грязью машины на стоянке. Потом резко повернулся к помощнику:
— Антон, подожди меня в машине.
Когда они остались одни, Званцев опустился на потёртый диван для клиентов и внезапно стал выглядеть намного старше.
— Двадцатого декабря моему сыну исполнилось бы сорок лет, — тихо произнёс он. — Этот ягуар — его машина. Десять лет назад он разбился на ней. Я хочу восстановить автомобиль к этой дате и... поставить точку.
Григорий молча кивнул. Он знал, что не стоит лезть с расспросами. У каждого свои способы справляться с потерями.
— Я сделаю, — просто сказал он.
Ягуар доставили на следующий день. Искорёженный, проржавевший, с помятым капотом и выбитыми стёклами — он выглядел как металлолом, а не легендарный спорткар. Григорий ходил вокруг, качая головой. Ясно было, что авария случилась не на трассе — удар пришёлся в левый бок, машину смяло, как консервную банку.
— В дерево въехал? — спросил он у Антона, который контролировал разгрузку.
— В столб, — коротко ответил тот. — На скорости под сто двадцать в городе.
Григорий присвистнул. Неудивительно, что парень не выжил.
— Почему Званцев решил восстановить машину только сейчас? Десять лет прошло.
Антон пожал плечами.
— Георгий Платонович не любит говорить об этом, но... После аварии он законсервировал машину на складе и поклялся никогда не прикасаться к ней. Считал, что сын погиб из-за него. Потом у него случился инфаркт, врачи дали неутешительные прогнозы, и... в общем, он пересмотрел свои решения.
Григорий кивнул. История становилась яснее.
— А что с матерью парня?
— Умерла за год до аварии, — Антон достал из планшета документы. — Подпишите здесь — подтверждение получения автомобиля.
— Его как звали? Сына?
— Кирилл, — сказал Антон и, подумав, добавил: — Вы, наверно, не в курсе всей этой истории, потому что она была громкой только в определённых кругах. Георгий Платонович — бывший вице-губернатор. Отставка случилась сразу после той аварии.
Пока Григорий пытался переварить услышанное, Антон извлёк из багажника их машины несколько коробок.
— Здесь документация, оригинальные каталоги, все данные по модели. И ещё — личные вещи, которые были в машине. Георгий Платонович просил ничего не выбрасывать. И установить их обратно, когда машина будет готова.
Григорий взял в руки потрёпанные коробки и почувствовал странную тяжесть. Будто держал в руках чью-то жизнь.
Следующие две недели Григорий жил как в тумане. Он фактически переехал в мастерскую, работая от зари до зари. Витька и ещё двух парней пришлось взять на полную ставку, но основную работу он делал сам. Спал на раскладушке, ел что придётся, и каждое утро звонил Фёдору перед школой.
— Как дела у деда? — спросил Фёдор во время очередного звонка.
Григорий закашлялся от неожиданности. Его отец, Павел Андреевич, был инженером на заводе и мотоциклистом-любителем. Четыре года назад перенёс инсульт и теперь жил в небольшом домике в пригороде. Григорий старался навещать его каждые выходные, но последние две недели выпали из графика.
— Чёрт, я совсем забегался, — пробормотал он. — Нужно съездить к нему.
— Я был у него вчера, — неожиданно сказал Фёдор. — Автобусом.
— Ты чего? Почему не сказал?
— А ты бы всё равно не поехал. У тебя работа, — без осуждения, устало произнёс Фёдор. — Дед просил передать, что прорвало трубу на кухне. Я вызвал сантехника, заплатил из карманных.
Григорий закрыл глаза. Стыд и гордость смешались в одно чувство.
— Федь, я... тут такой заказ, я всё объясню потом. Обещаю, мы...
— Пап, да ладно, — перебил его сын. — Я понимаю. Работа — это важно.
В его голосе не было сарказма, и от этого становилось только хуже.
— Я заеду к тебе вечером, — сказал Григорий. — Нужно поговорить.
— Не сегодня, ладно? У меня тренировка допоздна. Как-нибудь потом, — торопливо ответил Фёдор и отключился.
Григорий положил телефон и уставился на разобранный двигатель ягуара. Работы было ещё непочатый край.
Вечером, когда помощники ушли, Григорий наконец открыл коробки с личными вещами Кирилла Званцева. Первое, что бросилось в глаза — потрёпанная книга Ремарка «Три товарища». Тоже про машины, подумал Григорий. Потом — солнцезащитные очки, бумажник с выцветшими фотографиями, несколько потемневших от времени купюр. И тонкая записная книжка.
Григорий повертел её в руках. Кожаная обложка, пожелтевшие страницы. Нехорошо читать чужие записи, но что-то толкнуло его под руку. Он открыл книжку и увидел аккуратный почерк:
«17 мая. Отец снова говорит о моём будущем в администрации. Я не хочу. Никаких костюмов, совещаний, интриг. Хочу свой автосервис, хочу работать руками, создавать что-то реальное. Но как объяснить это человеку, который мыслит категориями власти?»
Григорий перевернул страницу.
«24 июня. Сказал отцу о своих планах. Он рассмеялся. Потом разозлился. Сказал, что я предаю семью, что с моим образованием лезть в грязные ямы — это позор. Что я не понимаю, как устроен мир. Может, и не понимаю. Но я знаю, что не хочу жить его жизнью».
Григорий помедлил, но перевернул ещё одну страницу. Почерк стал менее аккуратным, будто писали второпях:
«15 августа. Отец представил меня своим коллегам как будущего начальника департамента. Даже не спросил, хочу ли я. Я сорвался, наговорил лишнего. Теперь мы не разговариваем».
Последняя запись была датирована десятым декабря, за пять дней до аварии:
«Всё. Я решился. Уезжаю из города. Отец никогда не поймёт. Но я больше не могу жить по его указке. Лучше быть честным с собой и несчастным, чем играть роль и ненавидеть каждый день своей жизни. Прости, отец».
Григорий закрыл книжку. Его пальцы чуть подрагивали. Кирилл Званцев оказался совсем не таким, каким он его представлял. Не избалованный мажор на дорогой тачке, а парень, пытавшийся найти своё место в жизни. Парень, который хотел заниматься тем же, чем занимался сам Григорий.
Он аккуратно положил книжку обратно в коробку. Эту часть истории Званцев не рассказал.
— Не понимаю, зачем тебе эта развалюха, — ворчал Павел Андреевич, копаясь в моторе старого «Москвича». — Ни продать её толком, ни ездить на ней. Только на выставку.
Григорий улыбнулся. Его семидесятилетний отец, несмотря на частично парализованную после инсульта правую руку, по-прежнему возился с техникой. Их сарай превратился в мини-мастерскую, где старший Черевко восстанавливал советскую классику.
— Это не мне, отец. Это заказ.
— Заказ, заказ, — передразнил Павел Андреевич. — А свою жизнь когда налаживать будешь? Федька вон говорит, ты домой только ночевать приходишь.
Григорий вздохнул. С отцом спорить было бесполезно. Тот всегда рубил с плеча.
— Этот заказ всё изменит. Хватит и на погашение кредита, и на нормальную квартиру, и на учёбу Федьке.
— Если доживёшь, — проворчал Павел Андреевич, но тут же смягчился. — Ты как батя твой. Покойная мама всегда ругалась, что я с мотоциклами больше времени провожу, чем с семьёй.
Григорий помолчал. Отец редко говорил о маме.
— Я вот думаю, — неожиданно произнёс Павел Андреевич, — правильно ли я сделал, что тебя на инженера отправил учиться. Ты же всегда с машинами возился, руки у тебя с детства золотые были.
— Ну так я всё равно механиком стал, — удивился Григорий. — Какая разница?
— Разница есть, — отец потянулся за сигаретами, но вспомнил, что бросил, и досадливо поморщился. — Я же тебя на инженера отправил, потому что думал, чистая работа, престиж, деньги. А оказалось — ни престижа, ни денег, только годы потерянные. Может, начал бы сразу с мастерской, уже бы свою сеть открыл.
Григорий хмыкнул. Странно было слышать такое от отца, который всегда настаивал на высшем образовании.
— К чему это ты, бать?
Павел Андреевич обтёр руки ветошью и посмотрел на сына с непривычной серьёзностью.
— К тому, что иногда родители решают за детей. А потом жалеют. Не делай моих ошибок, Гриш. Федька — хороший парень. Не заставляй его жить так, как ты считаешь правильным.
Григорий хотел было возразить, что никого ни к чему не принуждает, но осёкся. Разве не он настоял, чтобы Фёдор пошёл в школу с математическим уклоном? Разве не он записал его в хоккейную секцию, хотя Федька грезил скейтбордом?
— Ладно, философ доморощенный, — Григорий хлопнул отца по плечу. — Поможешь мне с карбюратором для ягуара? У Званцева там что-то хитрое стоит, я не могу понять, как разобрать.
— Званцева? — отец вскинул брови. — Того самого? Который вице-губернатором был?
— Да, а ты его знаешь?
— Кто ж его не знает, — Павел Андреевич нахмурился. — Скользкий был тип. Когда завод наш закрывали, он подмахнул все бумаги, хотя обещал рабочим помочь. А потом этот скандал с сыном...
— Какой скандал? — Григорий напрягся.
— Так разбился же парень на машине. На дорогой, вроде ягуара, точно. Говорили, что под чем-то был, но быстро всё замяли. Званцев тогда сразу в отставку подал. Люди судачили, что выгнали его, но кто знает.
Григорий вспомнил записную книжку. Там не было ни слова об этом, только о конфликте с отцом.
— Думаешь, отмазывали его?
— А то! — Павел Андреевич даже крякнул от возмущения. — Известное дело. У них, у власть имущих, всё схвачено. Сынки творят что хотят, а папаши прикрывают. Видал я таких...
— А если не так всё было? — перебил Григорий. — Если парень просто... хотел другой жизни?
Павел Андреевич пожал плечами:
— Может и так. Нам правды всё равно не узнать. Но за карбюратор я гляну, тащи его сюда.
За неделю до дедлайна ягуар был почти готов. Восстановленный кузов сиял тёмно-синей заводской краской. Оригинальная отделка салона, новая электроника, перебранный двигатель — Григорий не позволил себе ни единого компромисса. Запчасти и материалы летели в мастерскую со всего мира. Званцев не скупился.
— Гриш Палыч, вы бы отдохнули, — Витёк протянул ему кружку с кофе. — Третьи сутки на ногах. Так и до больнички недалеко.
Григорий отмахнулся. Он чувствовал странную одержимость. Это была не просто работа — это было что-то большее. Будто он собирал по кусочкам не машину, а чью-то разбитую судьбу.
— Слышь, Вить, — он отложил в сторону полировальную машинку. — Ты когда в жизни по-настоящему счастлив был?
Витёк закашлялся от неожиданности.
— Чего это вы вдруг?
— Да так, — Григорий потёр переносицу. — В голову лезет всякое, пока работаешь.
Витёк подумал, отпил кофе.
— Когда дочка родилась, наверное. Хотя я в тот день чуть не двинулся от страха. А потом взял её на руки, и как-то понял сразу, что это — оно. Настоящее.
Григорий кивнул. Он помнил рождение Фёдора. Тогда с Мариной ещё всё было хорошо, и он помчался в цветочный, накупил каких-то невероятных букетов, а потом сидел и смотрел на крошечное красное личико сына, и мир был правильным.
— А ты, Гриш Палыч? Когда счастлив был?
Григорий хотел ответить, что когда женился, или когда сын родился, или когда свою мастерскую открыл. Но перед глазами вдруг встала другая картина: они с четырнадцатилетним Фёдором ловят рыбу на диком озере, куда добрались на его стареньком «Ниссане». Палатка, костёр, никакой связи, только они вдвоём и звёзды над головой. Федька рассказывает какие-то школьные истории, смеётся. А потом серьёзно так говорит: «Знаешь, пап, я вообще-то хочу поступать на ветеринара. Но это глупо, да?» А он отвечает машинально: «Конечно глупо, какой ещё ветеринар. С твоими-то мозгами — только экономистом или юристом. Деньги, перспективы...» И как закрывается лицо сына, гаснет. «Да, ты прав, конечно».
И вот сейчас, вспоминая это, Григорий почувствовал, как что-то оборвалось внутри.
— Надо позвонить, — пробормотал он, вскакивая и хватая телефон. — Витёк, закончи тут с полировкой, ладно?
Фёдор не отвечал. Было уже поздно, наверное, спал. Григорий набрал Маринку.
— Гриш? Что-то случилось? — её голос звучал встревоженно.
— Федька хочет на ветеринара учиться?
— Что? — Марина явно не ожидала такого вопроса. — А, ты об этом. Да, говорил что-то. Но ты же знаешь, это блажь...
— Это не блажь, — перебил Григорий. — Если хочет — пусть идёт. Я всё оплачу.
— Григорий, ты пьяный что ли? — в голосе Марины звучало подозрение.
— Трезвый я, — ответил он. — Просто... понял кое-что. Фёдор сейчас у вас?
— Нет, он у Светы ночует, одноклассница его. Они проект какой-то делают. А что?
— Потом объясню, — Григорий отключился и снова посмотрел на сияющий ягуар. Кирилл Званцев не смог вырваться из навязанной отцом колеи. Но Фёдор сможет, если ему помочь.
Двадцатого декабря в мастерскую приехал Званцев. Без помощника, один. Он выглядел осунувшимся и каким-то потухшим.
— Готово? — спросил он, не здороваясь.
Григорий молча отодвинул брезент. Jaguar E-Type стоял перед ними, сияя в свете потолочных ламп. Идеальный, будто только что сошедший с конвейера. Званцев медленно обошёл машину, прикасаясь к ней кончиками пальцев, как к чему-то живому.
— Внутри всё, как я просил? — спросил он, не поднимая глаз.
— Всё, — кивнул Григорий. — Книга, очки, бумажник. Всё лежит так, как было. И... записная книжка тоже.
Рука Званцева дрогнула на полированной дверце.
— Вы её читали.
Это прозвучало утверждением, не вопросом. Григорий не стал отпираться.
— Да.
— И что вы думаете? — Званцев поднял на него взгляд, и Григорий с удивлением увидел, что глаза старика покраснели.
— Думаю, что Кирилл был хорошим парнем. И... что он хотел совсем не того, что вы ему готовили.
Званцев кивнул, открыл дверцу и опустился на водительское сиденье. Его рука легла на книгу Ремарка, потом переместилась на записную книжку.
— Знаете, в чём ирония? — тихо произнёс он. — В день аварии я ехал к нему мириться. Он позвонил, сказал, что уезжает навсегда. Я испугался. Впервые по-настоящему испугался, что теряю сына. И поехал к нему домой. А потом мне позвонили из полиции.
Григорий молчал. Что тут скажешь?
— Кирилл не был под веществами, — продолжил Званцев. — Это я настоял, чтобы в отчёт внесли эту версию. Не хотел, чтобы люди думали, что он... просто не справился с управлением. Глупая гордость. Всегда эта проклятая гордость.
Его пальцы перебирали страницы книжки, не раскрывая её.
— Он хотел открыть автомастерскую, — сказал Григорий. — Как я.
— Да, — Званцев поднял голову. — Он говорил мне об этом не раз. Но я считал это блажью. Баловством. Я готовил его на своё место, понимаете? Хотел, чтобы он продолжил то, что я начал. Моя династия, моё наследие. А ему это было... в тягость.
Званцев захлопнул дверцу, вышел из машины и подошёл к Григорию.
— Вы сделали невозможное, — он протянул руку. — Спасибо.
Григорий пожал сухую, но крепкую ладонь.
— Что вы теперь с ней будете делать?
— Не знаю, — честно ответил Званцев. — Может, музею подарю. А может... Не знаю.
Он достал из кармана чековую книжку, быстро выписал сумму и протянул Григорию.
— Вдвое больше, как договаривались. Вы заслужили.
Григорий посмотрел на чек. Восемнадцать миллионов. Сумма, которая изменит всю его жизнь.
— У вас ведь есть дети? — вдруг спросил Званцев.
— Сын, пятнадцать лет.
— Берегите его, — старик отвернулся, чтобы Григорий не видел его лица. — И слушайте. Слушайте, что он вам говорит. Даже если вам кажется это глупостью.
Званцев направился к выходу, но у дверей остановился.
— Я бы всё отдал, чтобы вернуть тот разговор. Чтобы сказать ему — хорошо, пусть будет твоя автомастерская. Пусть будет что угодно, только живи.
Когда за Званцевым закрылась дверь, Григорий ещё долго стоял, глядя на ягуар. Потом взял телефон и набрал номер.
— Федь, привет. Знаю, поздно, но... Ты не мог бы завтра приехать в мастерскую?
— Ну и зачем было так срочно вырывать меня из школы? — Фёдор переминался с ноги на ногу посреди мастерской, глядя на торжественно прикрытый брезентом ягуар.
— Хочу тебе кое-что показать, — Григорий нервничал, как мальчишка. — И ещё кое-что сказать.
Он сдёрнул брезент. Фёдор присвистнул.
— Ничего себе! Это что, настоящий E-Type? Шестьдесят первого года? С ума сойти!
Григорий улыбнулся. Сын всегда разбирался в машинах. Это у них семейное.
— Настоящий. Я его восстанавливал последние два месяца.
— Так вот почему тебя дома не было, — Фёдор обходил машину, разглядывая каждую деталь. — Это клиентская?
— Да, но не в этом дело, — Григорий положил руку на плечо сына. — Федь, я тут подумал... Ты правда хочешь стать ветеринаром?
Фёдор вздрогнул, повернулся.
— Откуда ты...
— Неважно. Просто ответь.
Фёдор опустил глаза.
— Ну... да. Наверное. Я знаю, что это не так престижно, как...
— К чёрту престиж, — перебил Григорий. — Если хочешь — будешь ветеринаром. Я поддержу. И оплачу учёбу. И всё, что нужно.
Фёдор смотрел на отца, как на восьмое чудо света.
— Ты серьёзно? Но ты же всегда говорил, что это несерьёзно, что с моими мозгами надо...
— Я ошибался, — твёрдо сказал Григорий. — Наверное, это самое сложное — признать, что ты неправ. Но я был неправ. Это твоя жизнь, не моя. И я не хочу, чтобы ты однажды пожалел, что слушал меня, а не своё сердце.
Фёдор молчал. Потом шагнул вперёд и крепко обнял отца.
— Спасибо, — просто сказал он.
Они постояли так какое-то время, потом Фёдор отстранился, утирая глаза.
— А этот ягуар... клиент его заберёт?
— Не знаю, — Григорий пожал плечами. — Но слушай, раз уж ты здесь... Хочешь, научу тебя запускать шестицилиндровый XK двигатель? Такая штука — песня, а не мотор.
Когда они возились с двигателем ягуара, Григорий поймал себя на мысли, что впервые за много лет чувствует настоящее счастье. Простое, без примесей.
Спустя месяц Григорий стоял у кабинета директора техникума, куда Фёдор хотел поступать после школы. Оказалось, там была специальная программа для подготовки ветеринаров. Не самая престижная, но если и этого хотел Фёдор...
— Не волнуйся ты так, — Фёдор усмехался, глядя на нервничающего отца. — Это ж не тебе поступать.
— Да я и не волнуюсь, — соврал Григорий. — Просто хочу быть уверен, что это то, что тебе нужно.
— Это то, что мне нужно, — твёрдо сказал Фёдор. — А знаешь, что мне ещё нужно?
— Что?
— Чтобы мы с тобой на выходных съездили к деду. Помнишь, как мы ездили на то озеро пару лет назад? Давай повторим.
Григорий улыбнулся. Раньше он бы сказал, что у него завал на работе, что некогда, что надо зарабатывать на ипотеку, кредит, алименты... Но сейчас он решительно кивнул:
— Обязательно. В эту субботу. И удочки возьмём.
Телефон завибрировал в кармане. Григорий глянул на экран. Званцев. Странно.
— Фёдор, ты пока загляни в приёмную, узнай насчёт документов.
Когда сын ушёл, Григорий ответил:
— Слушаю.
— Григорий Павлович, — голос Званцева звучал глухо, будто из другого мира. — Я хочу, чтобы вы забрали машину.
— Что?
— Ягуар. Вы же не отдали её новому клиенту?
— Нет, она ещё стоит у меня. Я думал, вы за ней пришлёте...
— Она ваша, — перебил Званцев. — Считайте это бонусом. Или платой за то, что... не знаю. За то, что я понял благодаря вам. Я улетаю. Насовсем. В Европу. Здесь слишком много воспоминаний.
— Но...
— Документы на машину у вас. Владейте на здоровье. Или продайте. И ещё... Надеюсь, с вашим сыном всё будет хорошо.
Званцев отключился, а Григорий так и остался стоять с телефоном в руке. Потом медленно опустил его в карман. Ягуар, если продать... Это ещё как минимум пять-шесть миллионов. Плюс чек Званцева. Можно погасить все долги, купить нормальное жильё, расширить мастерскую, оплатить Федькино образование на годы вперёд...
— Пап! — сын возник рядом, размахивая какими-то бумагами. — Смотри, я взял документы для поступления. Тут программа, всё такое.
Григорий посмотрел на сына. Как он вырос. Выше его на полголовы, лицо вытянулось, глаза серьёзные. Только улыбка всё та же, детская, открытая.
— У меня для тебя две новости, — сказал Григорий, обнимая сына за плечи. — Первая — ягуар теперь наш.
— Да ладно! — глаза Фёдора расширились. — Тот самый? Как так?
— Клиент подарил. Но продадим, конечно, она слишком дорогая, чтобы просто так стоять.
— А вторая новость?
Григорий улыбнулся.
— Я купил землю в пригороде. Рядом с дедом.
— Зачем? — нахмурился Фёдор.
— Там я буду строить новую мастерскую. Большую. С современным оборудованием.
— Но у тебя же есть...
— Прежняя тесновата. А эта будет... — Григорий замялся, но потом решительно продолжил. — Эта будет наша семейная. «Черевко и сын». Если захочешь, конечно.
Фёдор озадаченно наморщил лоб.
— Но я же хочу быть ветеринаром.
— И будешь, — кивнул Григорий. — А по выходным можешь приезжать ко мне. Или не приезжать. Это необязательно. Просто я подумал... чтобы у тебя был выбор. Чтобы ты знал, что у тебя всегда есть место, куда ты можешь вернуться.
Фёдор помолчал, глядя в окно на зимний город, на падающий снег, на спешащих по своим делам людей.
— Знаешь, — вдруг произнёс он, — я, может быть, и зайду иногда. Руки размять.
Григорий улыбнулся.
— Заходи. А пока — поехали домой?
— Поехали, — кивнул Фёдор.
Они шли к выходу, когда Григорий вдруг вспомнил ещё кое-что.
— А ты хотел в Питер? На экскурсию эту?
— Да забей, — махнул рукой Фёдор. — Там всё равно только Эрмитаж и прочая скукота. А я лучше с тобой и дедом на рыбалку.
Григорий пожал плечами.
— Да почему бы и не съездить? В Питер, я имею в виду. В феврале, на каникулах. Обзорная вечерняя экскурсия, разводные мосты, всё дела.
Фёдор недоверчиво покачал головой.
— Серьёзно? И маме не нужно будет звонить для разрешения?
— Нет, — твёрдо сказал Григорий. — Я сам разберусь. Больше никаких «нет» из-за времени, денег или чего-то ещё.
Они вышли на улицу. Падал мягкий, пушистый снег, укрывая город белым покрывалом. Фёдор, не выдержав, зачерпнул горсть и слепил снежок.
— Я вот думаю, — сказал он, подбрасывая снежок в руке, — все эти годы ты пытался дать мне то, чего у тебя не было. Престижную работу, правильное образование, всё такое.
Григорий удивился.
— И что не так?
— Да всё так, — Фёдор запустил снежок в ствол дерева. Попал. — Просто мне не нужно было то, чего у тебя не было. Мне нужно было то, что у тебя было и есть. Отец, который слышит.
Григорий сглотнул комок в горле.
— Прости, что не слышал раньше.
— Не парься, — Фёдор вдруг лукаво улыбнулся, и в нём снова проступил тот самый мальчишка, каким он был ещё пару лет назад. — Ты просто мой отец. Я другого не хочу.
Они пошли к машине, и Григорий привычно потянулся проверить телефон — не звонят ли клиенты, не срочный ли заказ. А потом передумал, убрал руку от кармана и обнял сына за плечи. Времени теперь было достаточно — и для работы, и для самого главного...
... Майское утро разорвал рёв мотора — легендарный ягуар мчался по загородному шоссе, за рулём сидел шестнадцатилетний Фёдор, а рядом, вцепившись в сиденье, бледный Григорий. "Притормози на повороте!" — крикнул отец, но сын только рассмеялся, входя в вираж. Внезапно на дорогу выскочил ребёнок! Визг тормозов, сердце в пятки — машина замерла в сантиметрах от малыша. Из-за кустов выбежала женщина с искажённым от ужаса лицом. "Прости, я отвлеклась всего на секунду!" — она прижимала сына к груди, и вдруг замерла, глядя на машину. "Откуда у вас этот ягуар? Этого не может быть... На нём разбился мой муж десять лет назад", читать историю...