Алик стоял у зеркала в ванной и осматривал ожог в форме ладони на левом плече. Краснота и отёк никак не спадали, и не удивительно, ледяные руки Пустотников всегда оставляли на нём сильные ожоги. Он коснулся воспаленной кожи пальцами и поморщился от боли.
— Ты бы пантенолом смазывал его, хотя бы периодически, страшно смотреть, — Алик поймал взгляд дяди в зеркале. — Ерунда, и так заживет, — ответил он, и натянул тонкий грязно-голубой свитер. Рана скрылась под прохладной тканью, и он тут же забыл о ней.
— Тебе нужно быть более серьёзным. В случае чего, кулон — твоя единственная возможность спастись от Пустотников, будь они неладны. До сих пор не понимаю, как ты умудрился его снять?! Негласное правило нашей жизни — не снимать кулон ни при каких обстоятельствах! Ты даже спишь с ним!
— Ну ничего же не случилось, — Алик смотрел в зеркало и пару раз прошёлся пальцами по волосам, расчёсывая их. — Я жив.
— Не ожидал от тебя такой легкомысленности. Тебе же не восемнадцать. Нам стольких усилий стоит поддержание нашей жизни, будет глупо потерять её от рук Пустотника.
— Не переживай. Мой ум ясен, как никогда. Никакой любви, — он снова поймал строгий взгляд дяди в зеркале и, улыбнувшись одним уголком рта, подмигнул.
— Когда говорят "никакой любви", всегда выходит наоборот. Уж поверь, — спокойно ответил Феликс. — Juventus ventus*. (*Молодость ветрена)
— Да ладно тебе, дядя, — Алик повернулся к нему, — Она не по мне. Зациклилась на своих книжках, ничего вокруг не видит, кроме Шекспиров, Байронов и прочей творчески одарённой братии. Я при всем желании не смогу в неё влюбиться. Уверен, обо мне она не лучшего мнения. Самовлюбленный мажор, не боготворящий книги.
— Допустим. Но всё равно, будь внимательнее. В этот раз тебе просто повезло.
— Как и в прошлый раз, и позапрошлый…
— Ты помнишь, о чём мы говорили?
— Никакой любви, дядя. Помню.
— И давай, не тяни, сходи в медицинский центр, слышишь?
— Завтра запишусь.
***
Как-только Альтаир переступил порог медицинского центра, его встретила надпись “Пожалуйста, не забудьте надеть бахилы”, наклеенная прямо над металлическим, до блеска отполированным ведром, с чистыми бахилами. Альтаир бросил на него мимолетный взгляд и прошёл мимо.
Просторный и длинный холл освещали люминесцентные лампы вмонтированные в квадраты в шахматном порядке потолочного покрытия.
Большие и разросшиеся ухоженные фикусы, с отполированными до блеска бело-зелеными листьями, стояли в черных керамических горшках у лифта, и возле стойки администратора, как островки чего-то живого и нестерильного в этом мёртвом и продезинфизицованном помещении. Они тщетно пытались создать ощущение жизни среди холодных, глянцевых стен, покрытых белоснежным кафелем.
В холле было прохладно. Едва слышен шум работающих кондиционеров. Кожаные диваны, разделенные небольшими тумбочками, с лежащими с легкой небрежностью журналами, пустовали. Казалось, что люди никогда не ходят по этому холлу, не сидят на диванах в ожидании своей очереди, не листают замусоленные журналы, чтобы узнать новый рецепт пирога или свежие сплетни из мира звёзд, что это всё просто декорации для очередного ситкома про врачей, а не настоящая клиника. Что просто кому-то необходимо, чтобы всё выглядело правдоподобно.
Альтаир прошёл до стойки администратора. Кеды мягкой подошвой неслышно ступали по кафельному полу. За стойкой сидела милая девушка. На ней был белый халат с воротником стойкой. Она поправляла очки в тонкой позолоченной оправе, и внимательно смотрела на монитор. Периодически она переводила взгляд на открытую папку с документами, внимательно вчитывалась, и оживленно перепечатывала информацию на компьютер. Увидев Альтаира она приветливо улыбнулась.
— Добрый день, Альтаир Германович! Вас уже ожидают в кабинете №77. Пожалуйста, проходите. Всё готово.
— Спасибо, Берта. Вы сегодня само очарование, — ответил он, улыбнувшись в ответ. — Вам безумно идёт новая прическа.
Девушка коснулась висков, смущенно улыбнулась, и отвела взгляд. Альтаир прошел почти до конца холла, и зашёл в кабинет, где его ждала медицинская сестра. Белоснежный кафель на полу и стенах, такой же, как и в холле, яркий, холодный свет и резкий запах дезинфицирующего средства создавали ощущение полной стерильности.
— Добрый день, Альтаир Германович! Как самочувствие? — спросила медсестра натягивая белые латексные перчатки и доставая приборы для забора крови. На вид ей было лет тридцать.
— Отличное, но боюсь, что с такими темпами, с какими выкачивают мою кровь, и просвечивают всякими сканерами и томографами, я долго не продержусь, — ответил Альтаир и улыбнулся. Затем снял футболку и уселся в кресло.
— Или я преувеличиваю? — Альтаир посмотрел на бейджик, — Мария.
Он виделся с ней и раньше, но прочитать имя было что-то вроде ритуала, который сам собой привязался к нему.
— Такое специфическое лечение, как у вас, Альтаир Германович, требует постоянного наблюдения, — ответила она, прикрепляя к его торсу датчики и перетягивая жгутом руку выше локтя. Её движения были автоматическими, казалось, она сможет повторить все манипуляции с завязанными глазами. На миг её взгляд задержался на ожоге, но она сделала вид, что не заметила его.
— Знаю, знаю. Просто пошутил, — Альтаир посмотрел на стену справа от него. На ней в виде голограммы было изображено одинокое дерево, с густой, раскидистой кроной. Оно стояло посреди лавандового поля. Цветы простирались до самого горизонта, над которым сгущались дождевые тучи, изредка мерцали молнии. Ветер шелестел в кроне, и отдельные листья, срываясь, падали в цветы.
— Если хотите, я могу поменять картинку, — сказала Мария. — Поставить море, снежные горы или может звёздное небо? Вы же любите звёзды?
— Не стоит. Это ничего не изменит. Что по вашему лучше, Мария, наблюдать за любовью со стороны или переживать её самому? Со всеми её прелестями и горестями? — Альтаир отвернулся от изображения и испытующе посмотрел на медсестру. Он не стал дожидаться ответа, который ему был и так очевиден, и сменил тему, — Ну и что на сей раз скажет великая наука медицина? Всё и вправду настолько безнадежно?
Мария внимательно посмотрела на монитор, сверяя показатели. Она молчала слишком долго, и Альтаир начал подозревать, что в этот раз действительно что-то не так. Люди не молчат без причины, особенно, когда дело касается здоровья.
— Всё хорошо? — спросил он.
— Хм, это очень странно, — проговорила медсестра. — Этого не должно было произойти, но похоже, ваш организм начинает привыкать к инъекциям. Хотя органы работают в пределах нормы, боюсь, это ненадолго.
— Значит, всё-таки я умру?
— Альтаир Германович, вы же знаете, что ваш дядя сделает всё, чтобы этого не допустить. Мы разработаем новую сыворотку, протестируем её. Конечно, это займет некоторое время, потребуется провести испытания, а пока мы просто более тщательно за вами понаблюдаем. Соберем все анализы, снова всё перепроверим. Вы только…
— Я не об этом спросил, — Альтаир снова посмотрел на неё.
Мария вздохнула и посмотрела на него в ответ, — Я ничего не могу обещать. Правда. Но мы сделаем всё возможное, чтобы вам помочь. Медицина быстро развивается, тем более сейчас, а с нашими возможностями, шансы на успех очень высоки.
— Как красиво вы пытаетесь уйти от ответа, — его голос дрогнул. Он испытующе посмотрел на неё. Мария вдохнула.
В её глазах Альтаир прочёл сожаление. Меньше всего он хотел чтобы его жалели. Жалеют слабых и беспомощных. Жалость это какое-то низкое чувство, похожее на презрение.
— Но ведь всё было хорошо! — продолжил он. — Я чувствую себя хорошо. Я делаю инъекции регулярно. Не пропустил ни одного раза! Мне же обещали, что если не пропускать инъекции, я буду жить как и все!!! Мне обещали, что всё будет хорошо!
Он ударил ладонями по ручкам кресла.
— Я понимаю…
— Почему тогда я слышу этот бред про привыкание?! Не должно же быть никакого привыкания! — выпалил он и с сжал кулаки.
— Альтаир Германович, пожалуйста, успокойтесь. Вы разве не знали, что вакцина не излечивает вас, а всего лишь… Она осеклась.
— откладывает неизбежное… — закончил за неё Альтаир.
— Я не это хотела сказать, — ответила Мария. — Вам не стоит волноваться. Не знаю, что пошло не так. Скорее всего, это особенность вашего организма. Мы с этим разберёмся. С возможностями и влиянием вашего дяди…
— Не стоит волноваться?! Вы так говорите, будто речь идет о пропущенном автобусе, а не о моей жизни! Всегда бывает следующий автобус. Через полчаса, через час, да хоть через сутки! Но он есть. Следующей жизни не будет, а вы мне говорите, не волноваться!
Альтаир замолчал. Слёзы потекли по щекам, и он вытер их тыльной стороной ладони. Впервые в жизни он почувствовал, будто ему сказали правду, вырвали из обмана, в котором он жил все эти годы. Вакцина лишь костыль, который поддерживал его умирающее тело. Он стиснул зубы, и на виске запульсировала маленькая венка.
— Ладно. — Альтаир судорожно вздохнул. — Я могу быть свободен? Мне нужно побыть одному, — как можно более отчужденно спросил он, и потер ладони о джинсы.
— Да, конечно. Сейчас сделаем еще пару обследований, и я вас отпущу, — ответила Мария отклеивая датчики и протирая кожу бумажным полотенцем.
Когда он вышел из кабинета, окружающий его интерьер больше не казался ему “имитацией”. Кушетки, обтянутые молочной экокожей, кулер доверху полный воды, будто никто и никогда им не пользовался, картины с абстрактным сюжетом и красная надпись "не входить" над дверью каждой дверью. Все это стало его частью, все это всегда было его частью, просто осознание этого пришло к Альтаиру именно сейчас.
Альтаир зашёл в лифт. Он не понимал, что могло пойти не так. Весь путь до первого этажа, он изучал свое отражение в зеркале. Ему показалось, что цвет лица действительно стал бледнее обычного, а скулы более четко очерчены. Может во всем виновато освещение? Упавший на плечо волос стал еще одним аргументом, что его здоровье в большой опасности. Вдруг он вспомнил, что пару недель назад почувствовал небольшое недомогание, которое списал на лишнюю банку пива. Что если пиво ни при чем? Что если это его организм, лишенный поддержки начинает потихоньку сдавать? Он хотел знать, в какой момент вакцина перестала работать? Когда из эликсира жизни она превратилась в бесполезную жидкость?
***
— И как я пропустил момент, когда ты начал напиваться?
— Ложь, всё ложь… — Альтаир взял наполненный коньяком стакан и выпил его залпом.
— Жизнь вообще сплошная ложь, — ответил Феликс. — Врут рекламщики, политики, врачи, даже мы…
— Инъекции больше не работают, — перебил его Альтаир. — Всё…— он развёл руками в стороны и, резко опустив хлопнул себя по ногам. — Теперь это пустышка, и я умру, как насекомое, — он всхлипнул, и вытер слёзы с лица. — Так что может было бы лучше, если бы Пустотник прикончил меня.
Продолжение следует