ГЛАВА 1: ГОСТЬЯ С ПРЕТЕНЗИЯМИ
Варвара стояла у окна кухни, зажав в ладонях чашку ромашкового чая. За стеклом пасмурный апрель вылизывал асфальт мокрым языком дождя, капли стучали по подоконнику как несмелые удары в дверь. Мирон возился в спальне — прикручивал полку, которую не могли повесить уже вторую неделю. В квартире пахло строительной пылью, свежей шпаклёвкой и чем-то домашним — тёплым, уютным, почти родным.
Беременность была ещё не очень заметна, но тело уже просилось беречь себя: не наклоняться резко, не носить тяжёлое, не нервничать. Особенно не нервничать. Варвара слушала, как Мирон тихо насвистывает, и думала, как бы сказать ему, что мама звонила уже трижды за день — с утра, в обед и вот снова пятнадцать минут назад. Что голос у неё был какой-то особенный, маслянисто-решительный.
И в этот момент в дверь позвонили.
— Открою, — крикнула Варвара в сторону спальни, и почти сразу пожалела об этом.
На пороге стояла Софья Львовна. Синий плащ, который когда-то, возможно, был модным, слипся от дождя. В одной руке у неё был тяжёлый полиэтиленовый пакет, во второй — чемодан на колёсиках.
— Привет, Варя. Не ждали?
— Мама?.. Ты чего с чемоданом?
— А куда ж мне? — Софья Львовна прошла мимо дочери, не дожидаясь приглашения, — Я решила, буду теперь у тебя. Мне здесь лучше. Удобнее. И... ты же теперь не одна. Тебе помощь нужна. А мне — покой. С отцом твоим жить не могу, к Надьке — не пойду, она дура. А ты — моя дочь. Кровиночка.
Чемодан встал у входа с глухим стуком. Варвара закрыла дверь, чувствуя, как лицо начинает наливаться жаром. Сердце, казалось, сбилось с ритма — то останавливалось, то спотыкалось.
— Мам, ты же знаешь... мы тут ремонт, и...
— Знаю, знаю, — перебила Софья Львовна. — Вот и помогу вам. Буду за продуктами ходить, готовить тебе, пока ты пузатая. Да и потом. Ты ж всё равно не справишься. Я же мать, мне нужнее. Я должна быть рядом с тобой и внуком.
Из спальни выглянул Мирон. При виде тёщи его лицо вытянулось, будто он вместо полки к потолку прибил себе настроение.
— Добрый вечер, Софья Львовна, — выдавил он.
— И тебе не хворать, зятёк. Вот я, как говорится, с вещами. Где у меня будет комната?
Варвара пыталась понять, это шутка или нет. Но мать уже поставила пакет на кухонный стол, достала полиэтиленовую банку с супом, хлеб, два яблока и пачку сигарет. Сигареты она спрятала в карман, бросив взгляд на живот дочери:
— Курить, конечно, не буду. На лестничной. Не бойся.
В ту ночь Варвара почти не спала. Мирон тихо ворочался рядом, а Софья Львовна громко говорила по телефону в кухне, обсуждая с кем-то, как неудобно у «молодых», что «ещё полки не прикручены», и что «варят суп из кубиков».
В голове Варвары вертелся один и тот же вопрос: а если она не уйдёт? Она вспомнила, как ещё школьницей мать однажды сказала: «Дети — это инвестиция. Я на тебя жизнь положила — ты мне потом всё возвернёшь». Тогда Варя посмеялась. А теперь... теперь всё было не так смешно.
На утро Софья Львовна сидела на диване в халате Варвары и листала газету:
— Надо бы мне мебель из кладовки перевезти. У меня ещё комод хороший есть, и швейная машинка. Всё пригодится.
— Мам, — Варвара села напротив, придерживая живот. — Я тебя люблю, правда. Но это наша квартира. С Мироном. Мы её в ипотеку взяли. Я не могу...
— Не можешь? — голос матери стал холодным. — Ты хочешь, чтобы твоя мать по улицам бродила? После всего, что я для тебя сделала? Я одна тебя растила, вон, ноги надрывала, чтоб ты в бухгалтерии своей сидела, а теперь — не можешь? Да я тебя под сердцем носила! Это ты мне должна, не я тебе. И, кстати, раз уж на то пошло — ты беременна. Нужна помощь. Не дерзи мне. Я остаюсь.
И Варвара не ответила. Потому что не знала — как.
Только сжала ладонью живот и впервые подумала: Я должна защитить нас обеих.
ГЛАВА 2: КВАРТИРНЫЙ ШАНТАЖ
Прошла неделя. Софья Львовна обустроилась так, будто жила здесь всегда. Варвара пыталась сохранять спокойствие, но внутри нарастало напряжение, как в тесной скороварке.
Мать занимала кухню с утра до позднего вечера, жарила котлеты «на неделю вперёд», от которых потом тяжело пахло во всей квартире, перекидывала Варварины вещи с места на место, высказывала мнение обо всём — от цвета штор до поведения Мирона.
— Ты ему, Варя, не потакай, — поучала она за ужином. — Мужика надо держать в тонусе. А то, смотри, ещё сбежит. Они такие — как дети. Вечно чего-то не хватает.
Мирон молча жевал гречку. После каждого такого разговора он всё дольше задерживался на работе.
Однажды, придя с консультации, Варвара увидела в прихожей чью-то сумку. Из кухни доносились голоса.
— Да я только на недельку, Сонь, честное слово, — говорила незнакомая женщина. — У меня с мужиком опять скандал, выгнал. Пока пристроюсь — поживу у тебя.
— Ну а что? У дочери квартира большая, пусть помогает, — голос матери был уверенным, как у хозяина. — Я же не навсегда.
Когда Варвара вошла, мать даже не извинилась.
— Это Люба. Моя подруга. Потерпим немного, а потом она уйдёт.
Варвара застыла у порога.
— Мам… Ты кого в дом привела?
— Люба — это как семья. Она мне в девяностых жизнь спасла, — Софья Львовна смотрела в упор, — А ты, между прочим, могла бы проявить сочувствие.
В ту ночь Варвара снова не спала. В голове крутились слова, обрывки фраз, тревога сжимала горло. Наутро она осторожно заговорила с матерью:
— Мам, послушай. Это наша квартира. С Мироном. Люди не могут просто так вселяться…
— Ага, — перебила мать, — "наша", значит? Ты одна её купила? Или тебе кто-то помогал, когда ты сопли утирала и в вуз не поступила с первого раза? Я на тебя вкалывала, поняла? Так что по праву это моя квартира тоже. Хочешь правды? Я вообще могу потребовать долю.
— Какую долю? — Варвара осела на стул, как будто её толкнули.
— А такую. Я узнавала. Можно всё переоформить. Или ты хочешь, чтобы у тебя ребёнок родился на улице? Подпиши, что мне принадлежит хотя бы часть. На случай, если что. А то ведь я… — Софья Львовна вдруг понизила голос. — …нездорова. Давление скачет. Сердце. Кто знает, сколько мне осталось. А так — хоть буду чувствовать, что не зря прожила.
Она опустила глаза, тяжело вздохнула и приложила руку к груди.
— Она манипулирует, Варя, — сказала Ирина, когда подруга наконец решилась рассказать всё. — Это классика. Сначала про помощь, потом — жалость, потом — контроль. Не подписывай ничего, слышишь? Квартира оформлена на тебя? Хорошо. Оставь всё как есть. И начинай фиксировать. Всё. Даты, разговоры, кто приходит, кто уходит. Пиши.
— Думаешь, дойдёт до суда?
— Думаю, да. Такие, как она, не отступают. Она будет давить. Но ты — держись. У тебя теперь не только себя защищать.
На следующий день Варвара, возвращаясь из поликлиники, увидела соседку Галю у подъезда.
— Варюш, — кивнула та, — это кто у тебя вчера в ванной с вином сидел и пела?
— Что?..
— Да я не лезу, ты знаешь. Но мать твоя, похоже, совсем голову потеряла. Не даёт прохода никому, соседей строит. Скажи ей, чтоб не пугала людей. А то я вызову полицию.
И Варвара вдруг почувствовала странное облегчение. Галя знала. Кто-то ещё видел. Она больше не одна в этом.
ГЛАВА 3: ПРОТИВОСТОЯНИЕ
— Мирон, я больше так не могу, — Варвара говорила тихо, почти шёпотом, будто боялась, что слова могут просочиться сквозь стены и долететь до матери. — Она вселяет людей, распоряжается деньгами, лезет в мои документы, уговаривает переоформить квартиру. А вчера… она нашла мою карту и сняла деньги.
Мирон сидел напротив, ссутулившись. На нём была старая футболка, под глазами — синяки, и он впервые за долгое время казался не просто усталым, а сломленным.
— Я знаю, Варя… Но что мы можем? Она твоя мать. Если её выставить — скандал будет на весь дом. Жалобы, писанина. Она ведь и в прокуратуру пойдёт, и к журналистам. Скажет, что мы её гоним, больную женщину. Да ещё и беременная ты…
— И что? Мне теперь терпеть это? До родов? А потом — с младенцем на руках, пока она устраивает ночные попойки на кухне?
— Нет… — он посмотрел ей в глаза. — Не терпеть. Давай решать.
Первый шаг — документы. Варвара подняла все бумаги по квартире: договор ипотеки, платежки, выписки. Всё оформлено только на неё. Она пошла к Ирине, подруге-юристу, с полным пакетом.
— Это будет не быстро, но у тебя хорошая позиция, — Ирина говорила уверенно, как и всегда. — Есть прописка у неё?
— Нет.
— Тем более. Она тут незаконно. Но… до суда мы можем начать с вызова участкового. Зафиксируем конфликт. Потом — собирай свидетелей. Соседка твоя — Галя, к примеру. Это всё важно. И главное: не поддавайся. Ни на эмоции, ни на шантаж.
Повод для вызова полиции не заставил себя ждать. Вечером Варвара осталась одна — Мирон ушёл на ночную смену. Софья Львовна была в каком-то особенно странном настроении: раздражённая, резкая, будто нарочно искала повод.
— Ты деньги на меня тратишь? На ребёнка? — вопрошала она, хватая с холодильника список продуктов. — Я что, теперь тут ни при чём?
— Мам, прекрати…
— Прекрати? — голос взвился. — Да я за тебя жизнь положила, ты неблагодарная! Ты мне должна всё! Всё!
Она схватила Варвару за руку — резко, больно. Варвара инстинктивно отпрянула.
— Мам, не трогай меня. Ты… больная?
— Да, больная! — закричала мать. — У меня давление! Сердце! Но ты же этого не видишь! Тебе плевать! Сколько можно это терпеть?! Или я в окно выкинусь, тогда поверишь?!
Шум услышала соседка. Через несколько минут в дверь позвонили — это была Галя.
— Что тут происходит?
— Всё в порядке, Галь…
— Не похоже. Варвара, ты плачешь. У тебя живот — ты чего позволяешь? Сейчас же вызову полицию. Или мне скорую тебе вызвать?
— Не надо, — прошептала Варвара. — Просто… не уходи, ладно?
Через пятнадцать минут в квартире был участковый — Юрий Павлович. Сухой, сдержанный, с настороженным взглядом. Осмотрел комнату, выслушал обе стороны, сделал пометки.
— Так, Софья Львовна, на данный момент вы не зарегистрированы в квартире. Живёте тут по устной договорённости, верно?
— Это моя дочь! Я имею право! Она… она психически нестабильна! Она беременна, она на меня кричала! Она вон сейчас даже не стоит нормально!
— Вы кричали на неё, вы схватили её за руку, вы угрожали — подтверждает свидетель, — участковый указал на Галю, стоявшую в дверях. — Угроза здоровью беременной — это уже серьёзно.
— Я мать, мне нужнее! — выкрикнула Софья Львовна.
— Вы не имеете законных оснований находиться в этой квартире против воли владельца, — строго ответил Юрий Павлович. — Если поступит письменное заявление, будем действовать по всей строгости. Варвара, вы собираетесь подать его?
Варвара подняла глаза. В груди что-то дрогнуло — страх, вина, сомнение. Но потом она вспомнила лицо Мирона, крик матери, руку, сжатую до синяка.
— Да. Я подам заявление.
И в тот момент внутри что-то щёлкнуло. Она не знала, куда всё это приведёт. Но шаг был сделан. Назад дороги уже не было.
ГЛАВА 4: СЛОМ И ВОССТАНОВЛЕНИЕ
После заявления в полицию атмосфера в квартире стала гнетущей, как перед грозой. Софья Львовна не устраивала больше скандалов — но не потому, что одумалась. Она затихла, как зверь, затаившийся в высокой траве. Говорила тихо, но зло, саркастично. Смотрела исподлобья. Появилась привычка записывать разговоры на диктофон, прятать телефоны и, главное, пугать молчанием.
— Ну что, радость моя, — говорила она, наливая себе чай из Варвариного чайника, — скоро ты, наверное, меня совсем выкинешь? Старую, больную мать? Ну-ну. Посмотрим, как оно тебе откликнется.
На восьмом месяце Варвара начала терять вес. Врачи настаивали на покое, но как его получить, когда по ночам мать нарочно включает воду, хлопает дверьми, шепчется по телефону в коридоре?
Однажды Варвара проснулась от боли — тянущей, резкой. Всё сжалось внутри. Она сразу поняла — что-то не так.
Мирон вызвал скорую. В больницу увезли ночью. Диагноз — угроза преждевременных родов. Лежачий режим. Полный покой.
А через два дня Мирон приехал домой с вещами жены и... не смог войти. Замок был заменён.
— Она в больнице! Открой дверь, — кричал он, стуча кулаками.
Из-за двери голос матери:
— Вы выгнали меня? А теперь живите, как хотите. Это теперь моя квартира. Я её спасаю от вас, от врагов.
Он вызвал полицию. Приехал Юрий Павлович, тот же участковый. Повздыхал, пожал плечами, но составил протокол. Без решения суда выселить Софью Львовну никто не мог — но факт блокировки доступа хозяев зафиксирован.
— Это дно, — сказала Ирина, когда Мирон в отчаянии рассказал, что произошло. — Всё. Мы идём в суд. Дело больше не о семье — это уголовка, это самоуправство. Я займусь этим. А вы с Варей — берегите себя. Ей сейчас главное — не сорваться.
В больничной палате Варвара молчала. Смотрела в окно. Потом вдруг сказала:
— Я ведь до последнего думала, что она просто устала. Сломалась. Что с возрастом у неё характер испортился. А сейчас… я понимаю, что она всегда такой была. Просто раньше я не могла это назвать.
— Это как с раной, — ответила Ирина. — Пока не вскроешь — болит, но не ясно, откуда. А потом — всё наружу, и начинается лечение.
— Но ведь она мать… — Варвара скривилась. — Как сказать себе, что это уже не близкий человек, а… зло?
— Мать — не всегда мама, Варя. Иногда мама — это ты себе сама. А она… она выбор сделала.
Через две недели Варвару выписали. Мирон снял небольшую квартиру неподалёку, где они временно поселились.
Суд уже был назначен, доказательств хватало: документы, протоколы полиции, записи разговоров, свидетельства соседей. Софья Львовна, узнав об этом, внезапно исчезла. Несколько дней о ней не было вестей.
Потом пришло письмо. Варвара открыла его дрожащими руками.
«Ты хочешь войны — получишь. Я не отступлю. Мне врачи сказали, что у меня опухоль. Я умираю. И всё, что мне нужно — это покой. В твоей квартире. Рядом с внуком. Или ты потеряешь совесть навсегда».
Варвара прочла дважды. Потом взяла телефон и набрала Ирину:
— Как думаешь, справку она подделала?
— Я думаю, она отчаянна. Но мы пойдём до конца. Варя, не дрогни. Это уже не просто квартира. Это твоя свобода.
И в ту ночь, впервые за долгие месяцы, Варвара почувствовала: она возвращается к себе.
К той, что умеет сказать «нет».
К той, что умеет защищать.
К той, что выбирает себя.
И ту, что совсем скоро станет мамой — по-настоящему.
ГЛАВА 5: СУД
Судебный день выдался серым, как затянутое небо над провинциальным городом. Варвара сидела в коридоре районного суда на холодной скамейке, прижав к груди папку с документами. Внутри все дрожало — и не от страха, а от того, что долго сдерживаемая боль наконец получила право быть озвученной.
Мирон молчал. Держал её за руку, глядя на закрытую дверь зала заседаний. Он уже не был растерянным зятем — стал мужчиной, который стоит рядом, когда рушится мир. А с другой стороны коридора шаги. Лязг каблуков. Софья Львовна.
Одетая нарочито строго — тёмный костюм, аккуратная укладка, шарф, повязанный, как у вдов на похоронах. В глазах — ни тени раскаяния. С ней — адвокат, молодой, неприятно улыбчивый, с чемоданчиком на колёсиках. За плечами у матери была папка. И, как позже выяснится — поддельная медицинская справка, где чёрным по белому: «подозрение на онкологическое заболевание».
— Варенька, — театрально всхлипнула Софья Львовна, — хоть здесь ты могла бы поприветствовать мать. Я ведь не вечная… Мне больно, а ты — с исками…
Варвара ничего не сказала. Лишь подняла глаза. И в её взгляде впервые не было боли. Только стальная тишина.
Заседание началось.
Судья — сухая, усталая женщина лет шестидесяти — просматривала документы, кивая и морщась.
— Итак, установлено: квартира находится в собственности истца — Варвары Львовны Румянцевой. Основание — договор купли-продажи с ипотекой. Ответчица не зарегистрирована, соглашения о пользовании жильём не имеет. Так?
— Так, Ваша честь, — кивнула Ирина. — Мы прилагаем документы: кредитный договор, выписку из реестра, квитанции об оплате, а также протоколы вызова полиции, показания свидетелей и медицинское заключение о состоянии истца во время конфликта.
Софья Львовна закатила глаза:
— Я мать! Это моя дочь! Я была с ней в самые трудные годы! Я вложила в неё всё! И я… я… умираю!
Все взгляды обратились на неё. Адвокат тихо передал справку судье.
Судья взглянула на бумагу, потом подняла глаза.
— Хорошо. Мы направим запрос в медучреждение, где это выдано. До получения подтверждения суд не может принять данную справку во внимание.
Софья Львовна побледнела.
— Но… я…
— Ответчица, успокойтесь.
Далее выступала Галя.
— Видела, слышала. Кричала на дочь, хватала её, прогоняла. Люди боятся. Ребёнок ещё не родился, а ей уже не дают жить. Простите, но Софья Львовна — это... бедствие, а не мать.
Юрий Павлович кратко подтвердил факты: жалобы, заявления, блокировка доступа в квартиру, показания Варвары.
— Со стороны ответчицы — самоуправство, эмоциональное давление, потенциальная угроза здоровью беременной женщины. Мы фиксировали неоднократно.
Судья задумалась. Долгое, вязкое молчание. Потом сухой голос:
— Суд постановляет: признать действия ответчицы незаконными, обязать её освободить жилое помещение. Оформить исполнительный лист на выселение. В остальной части требований — оставить без удовлетворения.
Гром среди ясного неба — для Софьи Львовны. А для Варвары — освобождение.
— Вы не имеете права! — выкрикнула мать. — Я мать! Мне нужнее! Я на вас всех в прокуратуру! Я... я...
Но её голос уже никто не слушал. Мирон поднялся. Варвара тоже. Ирина собрала бумаги. Галя бросила исподлобья:
— А теперь иди. Поищи себе новую дочь. Может, ей будет нужнее.
Когда Варвара вышла на улицу, солнце уже пробивалось сквозь тучи. Не тепло — но светло. Она вдохнула полной грудью и почувствовала, как напряжение, накапливаемое годами, начало отпускать.
— Как ты? — спросил Мирон.
— Тихо внутри, — ответила она. — Знаешь… я думала, что когда всё закончится, мне будет её жалко. Но нет. Мне жаль только одну — себя. Ту, что так долго прощала.
Он обнял её.
— Ты теперь другая. Сильнее.
— Нет. Просто — свободная.
ГЛАВА 6: НОВАЯ ЖИЗНЬ
Май выдался теплым, ранним. Воздух пах распускающимися деревьями, и город, казалось, ненадолго забыл о серости — все вокруг цвело, даже старые дворы, облупленные фасады и лавочки, на которых, как всегда, сидели одни и те же бабушки.
Варвара держала в руках свёрток — крошечную дочку. Она родилась легко, вопреки страхам врачей и, наверное, несмотря на всё. Маленькая, тёплая, с тёмными волосиками и носиком Мирона. Они назвали её Аглая — «сияющая».
— Она похожа на тебя, — шептал Мирон, целуя Варвару в висок. — И такая… спокойная. Как будто с самого начала знала, что всё будет хорошо.
Они жили в новой квартире — маленькой, на окраине, пока что в аренде, но с большими окнами и солнцем по утрам. Уютная кухня, запах молока и детского крема, первые бодания по ночам и та удивительная тишина, когда в доме никто больше не вторгается в твои границы.
Софья Львовна исчезла после суда. Уходила со скандалом — в суде кричала, у подъезда звонила в домофон и клялась, что «ещё вернётся». Но Варвара с Мироном сменили телефоны, переехали, не сообщили ни адрес, ни контакт.
Прошло три месяца. Варвара училась быть мамой — и не просто быть, а быть инаковой, не такой, как та, чьи руки помнила с детства. Она давала дочери то, чего сама не знала: принятие без условий, тепло без страха, голос без крика.
А потом — снова звонок. Старый номер, забытый в архивной папке электронной почты, вдруг высветился уведомлением: «Письмо от Софьи Львовны».
Варвара долго смотрела на экран. Потом открыла.
«Варя. Я хочу увидеть внучку. Это не из-за квартиры. Просто... я умираю. Неужели ты лишишь меня последнего? Мне ничего не нужно. Только увидеть. Один раз. Прощай, если нет».
Под письмом — вложение. Ещё одна справка. В этот раз — настоящая. Диагноз: начальная стадия рака. Но уже на лечении, есть шансы.
Варвара закрыла письмо. Сидела в тишине, слушая, как за стеной воркует Аглая. Потом встала. Пошла на кухню, включила чайник. Мирон заметил перемену в её лице.
— Что-то случилось?
— Она написала.
— Что ты будешь делать?
Варвара подумала. Долго. Не сердцем — оно уже устало. И не жалостью — она потускнела. Решением.
— Ничего.
— Вообще?
— Я уже дала ей всё, что могла. Слово, дом, шанс. И даже прощение — внутри, без слов. Но впускать её снова — значит предать Аглаю. А я… я теперь мать. И мне нужнее. По-настоящему.
Через несколько дней они пошли гулять. Варвара несла Аглаю в слинге, шла медленно, ловя каждый порыв тёплого ветра. На углу соседнего дома — Галя, с сумкой из «Пятёрочки».
— Варенька, ты красавица! Ой, и крошка с вами! Ну слава богу, всё позади?
Варвара кивнула.
— Всё. И как будто жизнь началась с белого листа.
Галя хитро прищурилась.
— Главное — теперь сама пиши. Чужих ручек к ручке не подпускай.
И Варвара улыбнулась. Потому что знала: теперь она автор своей истории.
И никто больше не возьмёт её ручку.