Султан Сулейман, закончив дневные государственные дела, покинул диван и направился в сторону тех покоев, где его сердце находило покой — к Михримах, своей дочери, своей радости, своей жемчужине. Она была для него тем редким светом, который освещал путь даже в самые тёмные дни правления. Он помнил, как впервые взял её на руки — такую крошечную, тёплую, уязвимую. И в тот самый миг поклялся: он будет защищать её от всего мира. Если потребуется — он низвергнет империи за одну слезинку своей принцессы.
Михримах Султан, Госпожа Луны и Солнца, отвечала отцу той же любовью. Среди всех — он был её опорой, её советником, единственным, кто всегда понимал её без слов. Да, она любила и мать, Хюррем Султан, но сердце её всё же было ближе к отцу.
Когда дверь мягко отворилась, она сидела на диване, склонившись над вышивкой.
— Доченька, Михримах моя... — произнёс он тихо, но достаточно, чтобы она услышала.
Госпожа Луны и Солнца вздрогнула от радости, подняла глаза, отложила вышивку в сторону и в одно мгновение оказалась в объятиях отца.
— Папа... — прошептала она, прижимаясь к его груди. — Я так скучала...
— Моя жемчужина, моя радость, — прошептал Султан, гладя её по волосам.
Он чувствовал, как сердце его тает. Только рядом с Хюррем и Михримах Сулейман становился просто человеком — не Падишахом, не Халифом, а отцом.
Они сели рядом, и он взглянул ей в глаза:
— Как ты, милая моя? Что беспокоит тебя?
Михримах замялась. В её глазах сверкнуло что-то тревожное.
— Я в порядке, отец. Но есть одна вещь, которая не даёт мне покоя...
Она протянула руку к шкатулке, достала из неё тонкую подвеску. Металл играл на свету, а рядом с украшением лежало несколько аккуратно сложенных писем.
— Кто-то... кто-то присылает мне это, папа. Письма, украшения. Мне кажется, кто-то во дворце хочет признаться мне в любви. Но я не знаю, кто это.
Сулейман внимательно выслушал её, не перебивая. Когда она замолчала, он взял её ладонь в свою и с нежностью сжал её.
— Доченька... Я всё выясню. Обещаю. Но скажи, разве тебе не приятно чувствовать, что кто-то влюблён в тебя?
Михримах опустила взгляд. Да, приятно. Но... было кое-что большее. То, что она не могла выразить сразу. Медленно, не поднимая глаз, она произнесла:
— Папа... моё сердце уже, кажется, выбрало.
Султан насторожился.
— Кто же он, этот счастливец, что посмел прикоснуться к сердцу моей дочери?
Михримах набрала воздуха в лёгкие:
— Рустем паша, отец. Я не понимаю, что со мной. Но, когда он рядом… когда я вижу его взгляд… моё сердце начинает стучать быстрее.
Султан ожидал чего угодно — юного янычара, сына визиря, даже поэта. Но имя Рустема было неожиданным.
— Рустем... — повторил он, задумчиво. — Он старше тебя, моя Михримах.
— А мне нет дела до этих цифр, папа. Я... я чувствую, как он смотрит на меня. И я не могу забыть его.
Сулейман глубоко вздохнул. Перед ним сидела не ребёнок, а юная женщина, уже умеющая чувствовать, мечтать, любить.
— Ты выросла, дочка моя... Я поклялся, что ты сама выберешь свою судьбу. Если сердце твоё действительно выбрало, я не буду тебе препятствовать. Но ты должна быть уверена в себе, и в нём тоже.
Глаза Михримах вспыхнули радостью.
— Отец… а если я сделаю ему подарок? Как ты думаешь, он примет его?
— Примет, душа моя, — мягко улыбнулся Сулейман.
Она снова потянулась к своей вышивке. Ткань — нежного персикового оттенка — лежала у неё на коленях. На ней были вышиты Луна и Солнце — её символ и послание. Она с любовью гладила пальцами шёлковую гладь.
— Этот платок — для него. Только для него.
— За этот платок, и за один только твой взгляд, многие паши будут готовы сражаться, — засмеялся Сулейман.
— Ну уж нет. Этот — для Рустема паши, и ни для кого другого, — ответила она с детской твёрдостью.
Сулейман обнял свою дочь. Он знал: их беседа — это не просто разговор. Это начало чего-то важного. Михримах Султан становилась женщиной. А его задача — быть рядом и не дать ни одному ветру поколебать её уверенность.
Весенний вечер в саду дворца был удивительно тихим. Лёгкий ветер колыхал ветви гранатовых деревьев, разнося аромат цветов и свежести по мраморным дорожкам. Хафса Султан неспешно прогуливалась под руку со своим супругом, Фатихом Пашой. Их шаги звучали ритмично, перекликаясь с пением соловьёв. День был спокойный, как и сама жизнь в те редкие минуты, когда дворцовые интриги отступали на второй план.
Фатих рассказывал что-то о последних новостях из дивана, но в этот момент внимание Хафсы отвлек странный звук. Он не был похож ни на шелест листвы, ни на щебет птиц — он был острым, пронзительным и чужеродным. Словно воздух разорвался.
И тут она увидела это.
Стрела.
Она вылетела из-за деревьев — быстрая, точно смертоносное послание. Всё произошло за долю секунды. Времени закричать или позвать на помощь не было. Только тело, только инстинкт.
Хафса без колебаний резко рванула Фатиха в сторону, заслонив его собой. Стрела вспорола воздух рядом с её лицом, царапнула по плечу и впилась в землю за их спинами. Боль пронзила левую сторону тела, но Султанша не издала ни звука. Её лицо оставалось спокойным — привычка, выработанная годами при дворе.
Фатих паша, ошарашенный падением, поднялся на ноги:
— Ты ранена! — воскликнул он, схватившись за её руку.
Хафса лишь махнула свободной рукой, пытаясь удержать равновесие.
— Главное, что ты жив - продолжила она, закрыв рукой рану
Фатих паша крепко обнял жену, положив руку на живот, где зарождалась маленькая жизнь
— Хафса, зачем? Зачем ты это сделала? — голос Фатиха дрожал, в нём звучала смесь ужаса и благодарности. Он прижал её к себе сильнее, словно боясь, что она исчезнет.
— Потому что так было нужно, Фатих. Ты — моё всё, — прошептала она, чувствуя, как силы покидают её. Кровь пропитывала тонкую ткань платья, растекаясь тёмным пятном.
Стража, услышав шум, уже неслась к ним со всех ног. Мечи сверкали в лунном свете, лица выражали крайнюю тревогу. Они окружили пару плотным кольцом, готовые отразить любую новую атаку. Но тишина оставалась зловещей и полной напряжения.
Паша поднял Хафсу на руки, не обращая внимания на протесты. Он нёс её во дворец, словно самое драгоценное сокровище. Каждый шаг отдавался болью в его сердце. Он понимал, что она спасла не только его жизнь, но и жизнь их будущего ребёнка.
Во дворце уже царила суматоха. Лекари, слуги — все суетились вокруг Хафсы. Фатих не отходил от её постели, держал её руку и молил Аллаха о её спасении. Он знал, что этот осенний вечер навсегда изменил их жизни. Он также знал, что долг его теперь бесконечен.
Продолжение следует...