#####################
Когда читаешь «Реку Потудань» Платонова, кажется, что попал в чужую тишину. Не в уютную, а в ту, где каждое слово — как шаг по льду. Здесь никто не говорит вслух о том, что болит. Герои молчат — и этим говорят всё.
Никита возвращается с войны, но на самом деле он так и не вернулся. Тело дома, а душа — где-то в замёрзшем поле. Его вроде бы ждёт любовь, женщина, которая верила, надеялась, но он словно забыл, как это — чувствовать. Как дышать рядом с другим человеком. Он боится прикосновения — не потому что не хочет, а потому что не может.
Люба — не просто имя, а почти синоним той самой любви, которую Никита не может впустить в себя. Они рядом, и в то же время — между ними целая бездна. И самое страшное, что никто не виноват.
Платонов не кричит. Он просто ставит перед нами жизнь такой, какая она есть после катастрофы. Не героической, не великой — тихой, обломанной, почти незаметной. Как Потудань — маленькая река с мёрзлой водой. Кажется, что она не течёт. Но она течёт. И жизнь — тоже.
В конце — крошечный, почти незаметный поворот. Никита всё-таки возвращается. Или хотя бы пытается. И этого «пытается» у Платонова достаточно, чтобы дать нам веру.
Это не рассказ, который захочется перечитывать снова и снова. Но он остаётся. Как след. Как тишина, которая почему-то важнее любых слов.
