В голове у Анны звенело так, будто кто-то с размаху ударил по медному тазу. Такой, знаешь, старый, советский, тяжеленный таз — как у бабушки в подвале стоял. После очередной ссоры со свекровью, которая по уровню токсичности могла бы потягаться с Чернобылем, она поняла: всё, баста. Или она уйдёт, или через пять минут начнёт швыряться кастрюлями.
Схватив сумку — не ту милую, а ту, в которую помещается полжизни, — Анна вылетела на лестничную площадку, хлопнув дверью так, что на третьем этаже у дедушки Петра, наверняка, треснула стопка с кефиром.
Из-за двери донеслось:
— Видишь, Дима? Видишь, какая у тебя жена? Чуть что — сразу убегает! Никакой ответственности! — голос Тамары Васильевны дрожал не от волнения, а от удовольствия. Она же эту фразу репетировала, наверное, с утра перед зеркалом.
Анна прикрыла глаза и шумно выдохнула. В горле першило, в глазах — эта предательская влага, как назло под макияж. Стояла бы рядом подружка, сказала бы: "Не плачь, он того не стоит", — но подружек не было. Они давно уже не лезли в эту семейную мясорубку.
А ведь всего год назад всё было по-другому. Такая история, что хоть в рекламу шоколада пихай.
Познакомились они в парке. Она сидела на лавочке, в наушниках и с книжкой, вся такая интеллигентная барышня. А он — с собакой. Лабрадор, конечно, как водится, умный, наглый и обаяшка. Подбежал, улёгся на её ноги, стал заглядывать в сумку, как будто унюхал там сосиску. А следом за псом появился и Дима. Весь такой улыбчивый, в джинсах, с небритостью на лице и с надеждой в глазах.
Завязался разговор, сначала про собаку, потом про книги, потом как-то так незаметно — про жизнь.
Свадьба была без пафоса. Но с любовью. Дима тогда смотрел на неё так, будто в жизни не видел никого прекраснее. И она верила. Чёрт, как же она верила!
Потом — ипотека. Однушка, но зато своя. Планировали ремонт, мечтали о детях. А он, представьте себе, сам предлагал ей открыть кафе-кондитерскую. Помогал с бизнес-планом, считал всё на калькуляторе с видом великого экономиста.
А потом появилась Тамара Васильевна.
Сначала она была просто гостьей. Такая, знаешь, "мамочка с заботой". Приходила, приносила еду, всё расспрашивала, смотрела с подозрением. Анна тогда думала: "Ну ладно, потерпим. Мамы — они все такие". Наивная.
Потом начались мелкие уколы.
— Дима, сынок, ты бы присмотрелся к Наташе, дочке моей подруги. Такая хозяйственная девочка, на работу не рвётся, всё по дому делает, — произнесла как-то Тамара Васильевна на кухне, где запах борща мешался с ядовитой пассивной агрессией.
Анна тогда стояла в коридоре, с полотенцем в руках. Зависла, как зависает интернет у бабушки, когда ей видео по WhatsApp присылают.
— Мам, перестань. Я люблю Аню, — ответил Дима с видом мужчины, который готов, но не до конца.
— Любовь — это всё ерунда. Главное, чтобы жена была правильная. Понимала, что муж — глава семьи, — отрезала свекровь, бросая взгляд, будто мерила Анну линейкой и весами одновременно.
Потом — хуже. Она начала приходить без звонка. Просто так. Типа проходила мимо и вспомнила, что у сына, оказывается, носки воняют, потому что их "не так стирают".
Анна старалась молчать. До поры до времени. Но однажды, вернувшись с работы, застала свекровь с руками по локоть в её нижнем белье. То есть в буквальном смысле.
— Что вы делаете? — голос предательски дрожал.
— Порядок навожу. У тебя же руки не доходят, всё на работе пропадаешь. А я, как мать, должна позаботиться о своём сыне, — сказала она так, будто объясняла младенцу, зачем нужен памперс.
В тот вечер Анна впервые решилась на разговор. Серьёзный.
— Дима, я понимаю — это твоя мама. Но у нас должен быть дом. Наш. Без... вторжений. Ну нельзя так. Это не нормально.
— Какой чужой дом? — удивился он, будто его только что спросили, зачем чайник ставить на плиту. — Это моя мама. Она хочет как лучше. И вообще, она права — ты слишком много времени проводишь на работе.
Тут у Анны в голове что-то хрустнуло. Как стеклянная ёлочная игрушка, упавшая с полки в июле.
Потом — финальный аккорд. Свекровь обзавелась ключами. Прекрасно! Теперь Анна жила с постоянным ощущением, что её жизнь — это не сериал, а реалити-шоу "За стеклом". Только вместо рейтингов — замечания про приправы.
— Это не полезно, — заявила Тамара Васильевна, выбрасывая баночки с любимыми специями. — Я купила правильные. Теперь будешь готовить как надо.
А Дима...
Ой, Дима...
Раньше он был мужчиной с планами. Теперь — мальчик с мамой.
— Мам, а куда нам в отпуск поехать?
— Мам, какую купить рубашку?
— Мам, у меня носки с синим полосками — это нормально или уже вызывающе?
Анна чувствовала себя мебелью. Причём той, которую вот-вот выставят на лестничную клетку — за ненадобностью.
Она пыталась говорить. Объяснять. Плакала. Молчала. Кричала.
Но у Димы был один ответ. Как заевшая пластинка:
— Ты просто ревнуешь. Мама лучше знает. Она опытнее.
Тут Анна и вышла. Сумку — в руку. Слезы — в карман. И пусть хоть весь дом слышит, как она хлопает дверью. Может, хоть кто-нибудь скажет: «А правильно сделала!»
***
Настоящий бардак начался не тогда, когда в холодильнике опять кто-то доел селёдку, а когда пришло письмо из нотариальной конторы. Как гром среди ясного. Хотя ясного в последнее время не было нифига — сплошная морось и кислые мины.
Отец Анны умер два года назад. Без лишней трагедии — просто исчез из жизни, как шнур от чайника, который кто-то выдернул и забыл вставить обратно. Всё утрясли, разобрали, отплакали. А теперь — опачки, сюрприз. Трёхкомнатная квартира в центре. Светлая, с потолками, как в театре, и видом на парк. Жить — не хочу. Ну, то есть, как раз хочется, но не тут-то было.
Тамара Васильевна, как почуяла запах квадратных метров, тут же заявилась на порог, неся с собой аромат дорогого крема и дешёвых амбиций.
— Надо продавать, — торжественно объявила она, присаживаясь на табурет с видом оккупанта. — Деньги вложим в ремонт. Дима мечтает об итальянской плитке в ванной. И вообще, кредит бы неплохо закрыть.
— Это моё наследство, Тамара Васильевна, — спокойно, но с нажимом сказала Анна, положив на стол письмо от нотариуса. — Я собираюсь сдавать квартиру и накопить на своё дело.
— Какое ещё дело?! — свекровь подалась вперёд, как акула на запах крови. — Ты что, совсем с катушек съехала? У тебя работа нормальная! Зарплата, соцпакет! А тут — бизнес какой-то... А семья? А Дима? Дима, скажи ей!
Дима стоял с видом школьника, которого поймали на перекуре.
— Ань... ну, может, мама права... — промямлил он, глядя в носки. — Ну правда, зачем рисковать?
— Ты же сам мне помогал с идеей кафе! Мы ночами меню придумывали, помнишь? — голос у Анны дрогнул, но она не дала себе расплакаться.
— Это было до того, как ты стала эгоисткой, — вмешалась Тамара Васильевна, как всегда, мимо кассы, но в самое больное. — Думаешь только о себе. А Диме, бедному мальчику, даже супа нормального сварить не можешь!
Суп, кстати, и был тем самым фитилём, что дожал динамит.
Утро началось с того, что свекровь, как снег на голову, ввалилась к ним с пакетом овощей и желанием научить «как надо».
— Это что за морковь? Её же натереть надо, а не порубить топором! И капусту — крупнее! Свекла где?! Или ты собралась варить борщ без свеклы, господи помилуй? — лицо её скорчилось, будто она увидела таракана в духовке.
— У Димы аллергия на свеклу, — напомнила Анна, аккуратно перемешивая суп. — Мы же это уже обсуждали.
— Аллергия?! — взвыла Тамара Васильевна. — Он в детстве по три тарелки моего борща уминал! Это ты ему в уши вдула!
— Мам, правда, у меня аллергия... — неуверенно вставил Дима.
— Молчи, дурачок, — отрезала свекровь. — Это не аллергия, это у тебя просто жена — беда с головой.
Анна тогда просто поставила ложку и ушла в спальню. Потому что если бы осталась на кухне, то либо разбила бы кастрюлю, либо кого-то из гостей.
А потом пошло по накатанной. Визиты стали чаще. Но теперь не суп был в фокусе, а наследство. Вопрос, как говорится, с мясом.
— Анечка, — запела Тамара Васильевна, однажды усевшись рядом на диван, — я вот подумала... Две квартиры — это такая головная боль. Платежи, жильцы, ответственность... А ты же девочка творческая, ранимая.
Анна не отрываясь смотрела в ноутбук, где как раз листала объявления — искала арендаторов.
— Я справлюсь.
— Ну ты же понимаешь... — голос стал маслянистым. — Дима — мой единственный сын. Он должен быть обеспечен. Будущее, стабильность...
— У него есть квартира, — безэмоционально сказала Анна, закрывая ноутбук. — Наследство от моего отца — это моё.
— Но вы же семья! — взвизгнула Тамара Васильевна. — Он имеет право...
— Нет. Не имеет. Это полностью моё.
Лицо свекрови стало таким, будто она съела лимон, потом ещё один, а потом наступила на кошку.
— Ты не хочешь делиться с мужем? — процедила она. — Какая же ты после этого жена?!
Вечером был разговор с Димой. Потрясающий, конечно, по накалу идиотизма.
— Ань, ну подумай сама... Квартира большая. Три комнаты! Представь, детская, кабинет, и нам с тобой спальня с балконом! — Дима расхаживал по комнате, как риелтор на кофеине.
— Какие дети, Дим? Мы вообще пока не планировали. У нас даже кактус общий засох, о чём ты?
— Но они же будут! — воскликнул он, как будто уже услышал крик младенца за стенкой. — А давай так: туда переезжаем мы, а эту квартиру — на маму. Ей будет где остановиться, когда к нам приезжает. И вообще... удобно всем!
— Серьёзно?! — Анна даже встала. — Ты хочешь переписать квартиру на свою мать, чтобы она тусовалась у нас каждый день и ночевала на нашем диване?!
— Ты такая эгоистка, Аня! — рявкнул он, хватая куртку. — Пойду к маме. С тобой, блин, невозможно разговаривать!
И пошёл. Скатертью дорога, что уж.
С тех пор он часто ночевал у своей мамы. Возвращался угрюмый, как кот, которого забыли покормить. Говорить не хотел. На любые попытки поговорить кивал на погоду, политику или ещё какой-нибудь бред.
— Ты всё усложняешь. Нормальная жена давно бы согласилась, — повторял он, как молитву.
А Анна смотрела ему вслед и думала, что, может, дело не в квартире. А в том, что вместо мужа у неё — большой мальчик, который так и не вырос. А она — вроде бы взрослая женщина, а живёт, как в школьной драме. С участием строгой классной руководительницы и неразговорчивого отличника.
***
Тамара Васильевна, как настоящий генерал на пенсии, начала операцию под кодовым названием «Спасение сына от вредной невестки». Звонила всем, от троюродной тёти в Туле до племянника-сварщика в Мытищах. Голос у неё был зычный, на раз выводил любого на эмоции, и каждый разговор заканчивался одинаково:
— Вот раньше девушки замуж по любви выходили! А сейчас… Получила наследство — и всё, нос кверху, с нами, простыми людьми, разговаривать брезгует!
На очередной семейной посиделке с селёдкой под шубой и тортом «Муравейник» Тамара Васильевна театрально вздыхала и закатывала глаза, будто играла в местном драмтеатре роль Страдания Вселенского Масштаба. Все участники пьесы знали, кого именно она имеет в виду.
Анна, в тот вечер задержавшись на работе, открыла дверь и сразу поняла — что-то не так. Воздух в квартире стоял густой, как манная каша. На кухне горел свет. За столом, скрестив руки, сидела Тамара Васильевна — выражение лица «приготовилась судить строго, но справедливо». У окна стоял Дима, спиной к происходящему, будто ему стыдно было за то, что он еще живёт тут.
— Присаживайся, — холодно кивнула свекровь, указывая на стул. — Нам нужно серьёзно поговорить.
Анна медленно опустилась, не сводя глаз с Димы. Тот всё смотрел в окно, как будто там происходило нечто более важное, чем собственная семейная драма.
— Значит так, — свекровь подалась вперёд, сложив руки на груди. — Я долго думала. Ты что, правда не отдашь квартиру Диме?
— Нет, не отдам, — Анна скрестила руки, стараясь не повысить голос. — Это квартира моего отца. Я планирую на эти деньги открыть своё дело.
Стул под Тамарой Васильевной с грохотом отъехал назад — та вскочила, как будто ей на ногу наступили.
— Как это — не отдашь?! — почти закричала она. — А на кой чёрт он тогда на тебе женился? По любви, что ли?
Тут в кухне повисла такая тишина, что можно было расслышать, как у холодильника зажужжал компрессор. Анна перевела взгляд на мужа, но Дима стоял, не шелохнувшись. Ни слова. Ни взгляда. Как мебель. Как вешалка в прихожей, только с ушами.
— Дима, — тихо сказала она, — ты ничего не хочешь сказать?
Он чуть дрогнул, но по-прежнему молчал. Анна вдруг с отчётливой ясностью увидела всю свою жизнь. Как он всегда молчал, когда надо было говорить. Как отмахивался, когда она плакала. Как сливался, когда нужно было выбирать сторону.
— Не томи девочку, сынок, — вмешалась Тамара Васильевна, как будто разговор шёл не о судьбе семьи, а о том, кому доставать чай с верхней полки. — Скажи уже, что хочешь вернуться к маме. Квартира — это просто шанс всё расставить как надо.
Дима наконец повернулся, но смотрел не на Анну, а будто мимо неё. Где-то в стену.
— Мама права, Ань. Я устал от этих споров. Ты совсем не думаешь о семье.
У Анны подкосились пальцы, кулаки сжались, ногти вонзились в ладони. В груди звенело, но в голове всё стало предельно ясно. Как после долгого запоя — резкое отрезвление.
— Спасибо за откровенность, — голос у неё был спокойный, чужой, как будто это говорила не она.
Она встала, пошла в прихожую, взяла сумку, паспорта, кошелёк, ключи. Всё в порядке, всё чётко. Пальцы дрожали, но движения были отработанные. Рефлексы.
— Куда это ты собралась?! — окликнула Тамара Васильевна, уже из кухни. Голос её был истеричным и немного испуганным.
Анна молча открыла дверь и вышла.
— Дима! Останови её! Она сейчас сгоряча наделает глупостей!
Никто не побежал. Никто не окликнул. Дверь хлопнула. Подъезд пах чем-то кислым и заплесневелым, как всегда, но в этот момент Анне показалось — это запах свободы.
Ночью Анна добралась до квартиры отца. Присела на табурет, включила свет — и залилась слезами. Не от жалости к себе. А от облегчения.
Телефон начал трещать, как старый чайник.
— Ань, ты чего? Давай поговорим спокойно. Мама просто вспылила.
— Анют, я не могу без тебя. Давай всё начнём сначала.
— Ну перестань. Мы же семья. Подумай о будущем.
Но в голосе Димы больше было паники, чем любви. Он звонил не из-за чувств — а потому, что ситуация у него вышла из-под контроля. И теперь это было видно, как прыщ на носу перед свиданием.
Потом в бой пошла свекровь.
— Ты ещё пожалеешь! Кому ты после развода нужна будешь?
— Анна, опомнись! Ты ломаешь жизнь хорошему человеку!
— Без моего сына ты как без рук останешься, поняла?
Но Анна уже была глуха к этим «мудрым советам». Начала собирать документы, составлять бизнес-план. Решила: будет у неё своя кондитерская. Не для понтов. Для себя.
Через месяц продали их ипотечную квартиру. С деньгами вышло не густо, но хватило — купила маленькую, но свою. Остальное — в бизнес.
А потом, как по расписанию, через общих знакомых дошло: у Димы новая девушка. Наташенька. Та самая «хозяйственная девочка», которая маме ещё в позапрошлом году приглянулась. Готовит борщ, не выё… не спорит, в работу не лезет.
Анна тогда только хмыкнула. Даже без злости.
Потом она нашла помещение под кондитерскую. Пахло там затхло, штукатурка сыпалась, но в голове у Анны уже стояли полки с пряниками, коробки с капкейками, кофемашина и вывеска с названием, которое придумалось само собой: «Аннушка».
Сейчас она жила одна, без истерик, без манипуляций, без вечного чувства вины.
И знаете что?
Она больше не боялась быть собой. У неё были планы. И, впервые за долгое время, она знала, зачем просыпается по утрам.
Финал.