Максим прижал плечом тяжёлую дверь квартиры в новостройке, чувствуя, как бетонный холод проникает сквозь куртку. В пустом коридоре пахло строительной пылью и свежей штукатуркой. Он крикнул, оглядываясь:
— Катя, держи рулетку, я сейчас примерю нишу под диван!
Ответ утонул в дребезге пакетов: Катя, уткнувшись носом в список «срочно купить», тащила ведро краски и коробку с саморезами. За их спинами тихо покашливала Ирина Петровна, тёща — тонкая, энергичная женщина в ярком шарфе, который казался единственным цветным пятном в сером пространстве. Она держала мини-пылесос и смотрела на голые бетонные стены с прищуром строгого прораба.
— Чудесно, то, что нужно, — сказала она, уже мысленно расставляя мебель. — Пространство дышит, но… серо. Мы это оживим.
Катя, вытирая пот со лба, улыбнулась матери:
— Мам, помни, ты к нам всего на три недели, пока у тебя квартира в ремонте. Тут пока стройплощадка.
— Тем лучше! — бодро ответила Ирина Петровна. — Помогу сделать всё правильно.
Она тут же включила пылесос, проверяя, где ближайшая розетка, и принялась собирать пыль с подоконника. Максим бросил взгляд на жену, без слов говоря: «Держимся». Катя подмигнула: «Справимся». Они оба знали, что три недели с тёщей, у которой на всё есть мнение, будут испытанием.
---
В первые дни всё шло почти безобидно. Ирина Петровна принесла коробку «идей»: вырезки из каталогов дизайна, образцы обоев, журнал с «палитрой года», где каждый оттенок носил пастельное название вроде «утренний туман» или «песок пустыни». Максим и Катя таскали листы гипсокартона, сверлили стены под проводку, а вечерами втроём пили чай, сидя на складных стульях посреди пустой гостиной. Разговоры крутились вокруг ремонта: где поставить розетки, как организовать кухню, какой светильник выбрать.
— Вот здесь — чёрные панели под бетон, — рисовала воздухом тёща, её глаза горели энтузиазмом. — Сейчас лофт в тренде. И подсветка, подсветка везде!
— А мне хочется светлого дерева, — говорил Максим, но негромко, будто пробуя почву. — Такой сканди-уют, минималистичный.
— Сканди? — Ирина Петровна улыбнулась, но в её тоне сквозила насмешка. — Белая скука. Вы ещё побелите потолок известью, как в деревне.
Катя, как всегда, сглаживала углы:
— Давайте решим, какой тёплый оттенок дерева сочетается с серым бетоном. Найдём компромисс.
Максим кивнул, хотя внутри чувствовал лёгкий укол. Ему хотелось, чтобы их первый совместный дом отражал их с Катей вкус, а не мамины тренды. Но он напомнил себе: три недели — не вечно. Можно потерпеть.
---
Через неделю терпение начало трещать. Ирина Петровна заявилась с рулоном насыщенной изумрудной ткани, объявив: «Портьеры!». Максим, стоя на стремянке, примерил лоскут к окну. Зелень поглотила остатки дневного света, сделав комнату похожей на пещеру.
— Слишком темно, — осторожно сказал он, глядя на Катю в поисках поддержки.
— Это роскошно, — уверенно парировала тёща. — И шум улицы глушит.
— У нас восьмой этаж, — заметил Максим. — Трафик не слышно, даже если окно открыть.
Но Ирина Петровна уже звонила в ателье, заказывая ткань «по акции, только сегодня». Катя, заметив хмурое лицо мужа, шепнула ему в прихожей:
— Дай маме почувствовать участие. Занавески можно будет заменить.
— Понимаю, — вздохнул Максим. — Но одно дело занавески, другое — стены. Если она начнёт диктовать всё, мы будем жить в её доме, а не в своём.
Катя сжала его руку, но её улыбка была усталой. Максим понял, что она тоже балансирует между желанием угодить матери и сохранить их общее видение.
---
Стены стали следующим полем битвы. Максим мечтал о лёгких панелях цвета «печёное молоко» — тёплого, мягкого оттенка, который делал бы пространство уютным. Ирина Петровна принесла каталог с «ореховым мокко» и «угольной графикой», утверждая, что это «современно и солидно».
— Никаких молочных, — настаивала она, листая каталог. — Это устарело. Глубокий мокко сделает комнату статусной.
— Комнату? Или бюро адвоката? — съязвил Максим, не сдержавшись.
Катя бросила на него осуждающий взгляд, и он тут же пожалел о резкости.
— Макс, мама только предлагает, — тихо сказала она, когда они остались одни.
— Пока что предлагает, — пробормотал он, чувствуя, как раздражение растёт. — Но каждый день её «предложения» становятся всё ближе к приказам.
Катя промолчала, но её лицо выражало тревогу. Максим понял, что ей приходится тяжелее: она не только ремонтирует квартиру, но и пытается удержать мир между мужем и матерью.
---
К середине второй недели кухня превратилась в эпицентр напряжения. Ирина Петровна рассортировала их посуду по своему принципу «не сочетается с концепцией». Ассорти из разноцветных тарелок, которые Максим и Катя собирали на распутьях путешествий, было оттеснено в коробку, а на полках появились её кружки с золотым кантом. Максим, готовясь к покраске пробной стены, не нашёл свою любимую толстостенную чашку, в которой удобно размешивать краску.
— Выбросила? — изумился он, глядя на тёщу.
— Нет, поставила в коробку «для дачи», — невозмутимо ответила Ирина Петровна. — Она не вписывается в стиль.
— Вписывается ли вообще я? — хмыкнул Максим, но вслух, не сдержав сарказма.
Тёщин взгляд на мгновение стал стальным, как лезвие.
— Ремонт — важное дело, — отчеканила она. — Надо делать с умом, а не по принципу «лишь бы своё».
Максим почувствовал, как кровь приливает к щекам. Он хотел ответить, но Катя, стоявшая рядом, мягко коснулась его локтя, и он проглотил слова. В тот вечер он ушёл в спальню — единственную комнату, где пока не было следов тёщиных «улучшений», — и открыл ноутбук. Он листал онлайн-проектировщик, убирая тёмные оттенки с коллажей, пытаясь визуализировать дом, который будет их с Катей.
— Я хочу жить в доме, где мне комфортно, — шёпотом сказал он, когда Катя зашла проверить, всё ли в порядке. — Не в картинке из маминого журнала.
— Я знаю, — она погладила его плечо. — Но давай спокойнее. Мама ранимая, просто она хочет помочь.
— Ранимая? — Максим вспыхнул. — Она танком перешла мои кружки! И твои тарелки, между прочим.
Катя устало потёрла виски, её лицо было бледнее обычного.
— Ладно, — сказала она. — Завтра поедем втроём выбирать обои. Там и поговорим. Вместе.
---
Суббота выдалась солнечной, но в огромном строительном гипермаркете, где они оказались, воздух был тяжёлым от запаха краски и пластика. Рулоны обоев высились рядами, как стволы берёз. Максим сразу заметил уютный оттенок с названием «лён на ветру» — светлый, с мягкими серыми волокнами, идеальный для их гостиной. Он взял образец, чувствуя, как сердце согревается. Но Ирина Петровна уже схватила рулон «шоколадный крафт» с золотыми прожилками.
— Роскошь! — воск部分
— Стильно, благородно, — воскликнула она.
Максим посмотрел на Катю, надеясь на поддержку, но она была занята, сравнивая два других образца.
— Тяжело и мрачно, — отрезал он, чувствуя, как раздражение нарастает.
— Зато не марко, — деловито ответила тёща. — Практично и элегантно.
Катя, пытаясь сохранить мир, приложила оба образца к воображаемой стене, представляя общий коридор. Размеренная музыка магазина сменилась танцевальным ремиксом, и атмосфера накалялась.
— Давайте решать, а не спорить, — нервно сказала она, её голос дрожал от напряжения.
Но Максим уже не мог сдержаться. Он сложил руки на груди, его лицо покраснело.
— Я хочу жить в своём доме, а не в вашем дизайне! — выпалил он, громче, чем собирался.
Люди в соседнем ряду насторожённо оглянулись. Ирина Петровна замерла, держа рулон, её глаза сузились, но в них мелькнула не только обида, но и растерянность.
— В моём? — тихо уточнила она, её голос был неожиданно мягким. — Я лишь помогаю избежать ошибок.
Максим почувствовал укол вины, но отступать не собирался.
— Это наша квартира, — твёрдо сказал он. — Важно, чтобы мы тут чувствовали себя дома, а не в шоуруме.
Катя шагнула ближе, её глаза метались между мужем и матерью. Она глубоко вдохнула и заговорила, стараясь звучать спокойно:
— Мам, вспомни, как ты делала первый ремонт после свадьбы. Ведь тоже хотелось по-своему, правда?
Ирина Петровна сжала рулон «шоколадного крафта», её пальцы побелели. Потом она медленно положила его на полку, будто сдавая оружие.
— Ладно, — выдохнула она, её голос был тише. — Покажите, какой цвет вам по душе.
Максим, всё ещё не веря, протянул ей образец «льна на ветру». Тёща взяла его, разгладила край, поднесла к свету. Серые волокна переливались, ловя солнечные блики, и казались неожиданно тёплыми.
— Не такой уж он и блеклый, — признала она, и её губы тронула лёгкая улыбка.
Катя, почувствовав, что воздух разрядился, предложила:
— А можно акцентную стену твоим мокко? Получится и свет, и глубина.
Максим посмотрел на жену, потом на тёщу, и кивнул.
— Хорошая идея, — сказал он, чувствуя, как гнев отступает.
Ирина Петровна выпрямилась, её глаза заблестели.
— Компромисс, значит, — подвела итог она. — Берём оба.
---
Дома они разложили рулоны на полу, и солнце, льющееся через голые окна, играло на свежештукатуренных стенах. «Лён на ветру» мерцал мягкими бликами, создавая ощущение простора. Ирина Петровна ловко отмеряла линии, Максим размешивал клей, Катя проверяла уровень. Они работали молча, но в этой тишине было что-то новое — не напряжение, а согласие.
— Командная работа, — заметила Ирина Петровна, приклеивая первый лист обоев. — Приятно.
— Когда все слушают друг друга, — добавил Максим, и его голос был мягче, чем утром.
Он протянул тёще кисть, и она взяла её, а потом, понизив голос, сказала:
— Прости за кружку. Заберу с дачи, верну.
— Оставьте, — улыбнулся Максим. — На даче ей будет хорошо.
Они посмеялись — легко, без колкости, и смех эхом отразился от пустых стен. Катя посмотрела на мужа и мать, чувствуя, как внутри растёт тепло. Это был их дом, и они строили его вместе.
---
К вечеру стена «мокко» обрамляла светлый лён, создавая контраст, который делал комнату шире и теплее. Катя поставила чайник на походную плитку, стоявшую в углу.
— Скоро купим нормальную, — сказала она, разливая кипяток по бумажным стаканчикам.
— И плиту выберем вместе, — подмигнул Максим.
— Только без золота, — заметила тёща, её глаза искрились.
— Но с функцией гриля, — добавил он.
— Согласна! — рассмеялась Ирина Петровна, и её смех был искренним, как будто она впервые за три недели почувствовала себя не экспертом, а частью их семьи.
Они сидели на полу, пили чай из строймагазинных стаканчиков и смотрели на стены, где цвета смешались, будто договорились жить рядом. Окна без занавесок отражали оранжевый закат, заливавший комнату мягким светом. Катя положила голову на плечо мужа, чувствуя его тепло.
— Знаешь, — шепнула она, — в этом цвете правда чувствуешь дом.
Максим сжал её пальцы, его голос был тихим, но твёрдым:
— Потому что в нём есть мы.
Ирина Петровна, заметив их жест, улыбнулась и подняла свой стаканчик:
— За новые стены и старые связи. Пусть будет красиво, но по-вашему.
— И чуточку по-вашему, мам, — добавила Катя, и её глаза блестели.
Чай был обычным, пакетированным, но почему-то вкусным — с оттенком лёгкого «мокко» и послевкусием тёплого «льна на ветру». Максим посмотрел на Катю, на тёщу, на стены, которые начали оживать, и понял, что дом — это не только цвета и мебель. Это место, где каждый голос слышен, где компромисс становится не уступкой, а шагом навстречу друг другу.
---
На следующий день они продолжили работу. Ирина Петровна предложила добавить в гостиную несколько декоративных полок, но тут же уточнила: «Если вам нравится идея». Максим и Катя переглянулись, улыбнулись и кивнули. Они выбрали светлые деревянные полки, которые идеально вписались в их «лён на ветру», но одну из них покрасили в «мокко», чтобы сохранить баланс.
Вечером, когда пыль осела, а стены начали обретать законченный вид, Катя достала старый фотоальбом, который нашла в коробке с вещами. В нём были снимки первого ремонта Ирины Петровны и её мужа — молодые, смеющиеся, с кистями в руках. Максим листал альбом, чувствуя, как прошлое соединяется с настоящим.
— Вы тоже спорили о цветах? — спросил он, глядя на тёщу.
— Ох, ещё как, — рассмеялась она. — Он хотел синий, я — терракоту. В итоге выбрали бежевый. И знаешь, это был наш лучший дом.
Максим кивнул, чувствуя, что их «лён на ветру» и «мокко» станут такой же историей — их историей. Они пили чай, шутили, планировали, и каждый знал, что этот ремонт — не просто про стены, а про семью, которая учится слушать и слышать.