Картошка в этот вечер никак не хотела вариться. Я помешивала её деревянной ложкой и поглядывала на часы. Скоро должны были собраться все к ужину. Невестка Света суетилась рядом, нарезая овощи для салата, а я, как обычно, отвечала за горячее. Так повелось с тех пор, как я переехала к сыну три года назад, после смерти моего Петра.
— Мам, ты соль добавила? — Алёша заглянул на кухню, потрепал младшего внука по макушке.
— Добавила, не переживай, — улыбнулась я, вытирая руки о фартук.
Наконец мы все уселись за стол. Я разложила картошку с мясом, Светлана поставила салат. Младший Кирюша тут же потянулся к тарелке, но получил от матери по рукам — «сначала взрослые». Старшая внучка Лиза уткнулась в телефон, как обычно.
— Так, у нас новости, — Алексей прожевал кусок мяса и обвёл всех взглядом. — Мы подумали и решили, что нам нужно перестановку сделать.
Я насторожилась, но продолжала есть.
— Детям нужно больше места, они растут, — как-то буднично продолжил сын. — Мы подумали, тебе лучше переселиться в гостиную, а твою комнату отдадим внукам. Им тесно вдвоём.
Вилка застыла на полпути ко рту. Я посмотрела на Алексея, ожидая, что он пошутил. Но его лицо оставалось серьёзным. Светлана кивала, не поднимая глаз от тарелки.
— Но... это же моя комната, — только и смогла выдавить я.
— Мам, ну что ты, — Алексей махнул рукой. — Какая разница, где спать? В гостиной даже лучше, телевизор рядом. А дети растут, им нужно личное пространство.
Я опустила глаза. Во рту кусок не лез. Комната, которую я обживала, где стояли мои книги, фотографии Петра, мои вышивки на стенах... Всё это теперь нужно куда-то перенести или убрать. И главное — решили без меня. Просто поставили перед фактом.
— Когда переезжать? — тихо спросила я.
— Да хоть завтра, — пожал плечами Алексей. — Диван там удобный.
Я кивнула и продолжила механически жевать. А внутри будто что-то оборвалось.
Ночной разговор
Сон не шёл. Я лежала, уставившись в потолок, а перед глазами всё крутились коробки, сложенные в углу моей комнаты. Точнее, уже не моей. За день я успела собрать самое необходимое — одежду, лекарства, несколько книг. Остальное решила разобрать потом. Может, что-то придётся и выбросить. Куда в гостиную впихнуть шкаф со всеми моими вещами?
Часы показывали половину второго. Пить хотелось ужасно. Я тихонько поднялась, накинула халат и пошлёпала босыми ногами на кухню.
В коридоре горел слабый ночник. Дверь в гостиную была открыта, и я видела диван, на котором мне теперь предстояло спать. Узкий, с продавленной серединой. «Спина будет болеть», — подумала я, но тут же одёрнула себя. Нечего жаловаться, радуйся, что не на улице.
На кухне я налила воды и уже собиралась вернуться, когда услышала голос с балкона. Полуоткрытая дверь пропускала тихий, но отчётливый голос невестки:
— Да, мам, наконец-то решили вопрос. Завтра переселим её в гостиную.
Пауза. Я замерла с кружкой в руке.
— Конечно, давно надо было! Знаешь, как тяжело жить, когда она постоянно следит, что у нас в тарелках, как мы с детьми разговариваем.
Снова пауза.
— Наконец-то убрали её из комнаты, жить стало легче. Дети хоть вздохнут свободнее.
Вода в кружке дрогнула вместе с моей рукой. Так вот, значит, как. «Убрали». Как старую мебель, как ненужную вещь.
Я тихонько поставила кружку, стараясь не звякнуть. Светлана продолжала что-то говорить, но я уже не слушала. Медленно вернулась в комнату и села на край кровати. На тумбочке стояла фотография — я, Петя, маленький Алёша между нами. Все улыбаемся.
А теперь мой сын даже не спросил меня, хочу ли я переезжать. Просто решили и всё. И, оказывается, мешаю я им, надоела.
Глаза защипало, но я не заплакала. Только сидела, глядя на коробку с вещами, и думала — неужели это всё, что от меня осталось? Коробка вещей и место на продавленном диване?
Совет подруги
— Валя, ты какая-то сама не своя сегодня, — Тамара поправила очки и посмотрела на меня поверх книги. — Вторую страницу уже перечитываешь.
Я вздохнула и закрыла томик Куприна. Районная библиотека была почти пуста, только в углу дремал старичок над газетой. Мы с Тамарой уже лет пятнадцать каждый четверг встречались здесь — сначала по работе, а потом и на пенсии продолжили. Она библиотекарем всю жизнь проработала, а я учительницей русского языка.
— Да так, Том, устала что-то.
— Не темни, — Тамара отложила книгу. — Я тебя тридцать лет знаю. Что случилось?
И я рассказала. Про вчерашний ужин, про ночной разговор невестки, про коробки с вещами и продавленный диван в гостиной. С каждым словом голос предательски дрожал, но я держалась.
— Знаешь, у меня такое чувство, будто я... лишняя, — закончила я. — Как старая мебель, которую жалко выбросить, но и держать на видном месте не хочется.
Тамара молчала, поджав губы. Потом вдруг стукнула ладонью по столу, так что старичок в углу вздрогнул.
— Хватит! — сказала она громче, чем позволяли правила библиотеки. — Хватит жить для других, Валя. Сколько можно? Ты всю жизнь для кого-то — сначала для мужа, потом для сына, теперь для внуков. А для себя? Когда для себя начнёшь?
— Ну куда я пойду? — развела я руками. — В моём возрасте...
— В твоём возрасте самое время подумать о себе, — перебила Тамара. — У меня есть свободная комната, ты знаешь. Светлая, уютная. Поживи у меня, отдышись. А там решишь.
Я уставилась на подругу. Никогда не задумывалась об этом всерьёз. Уйти? Но куда? К Тамаре? А как же Алёша, внуки?
— Они и без тебя справятся, — словно прочитав мои мысли, сказала Тамара. — Раз уж решили, что ты мешаешь... И вообще, почему ты должна спать в гостиной, когда можешь жить в нормальной комнате? Со своими книгами, со своими правилами.
Что-то внутри меня дрогнуло. Смутная, неясная надежда, как первый луч весеннего солнца после долгой зимы.
— Подумай, — сказала Тамара и взяла меня за руку. — Просто подумай об этом.
Время перемен
Три дня я прожила в гостиной. Три дня просыпалась от шума — Светлана рано собирала детей в школу, гремела посудой на кухне. Три дня ложилась, только когда все расходились по комнатам — неудобно раскладывать диван, пока дети смотрят мультики.
А сегодня я проснулась и поняла — хватит. Тамара права. Пора и о себе подумать.
Я дождалась, когда все уйдут, и начала собирать вещи. Теперь уже все, а не только самое необходимое. Книги, альбомы с фотографиями, вышивки, любимая посуда... Несколько чемоданов и сумок выстроились у входной двери.
Я позвонила Тамаре, сказала — решилась. Она обрадовалась и обещала к вечеру приготовить комнату.
Последним делом я открыла ящик комода, который стоял в углу гостиной. Там, в шкатулке, хранились мои украшения — не очень дорогие, но памятные. Обручальное кольцо, серьги, подаренные Петей на двадцатилетие свадьбы, брошь от мамы... Я достала шкатулку и замерла, услышав, как поворачивается ключ в замке.
— Мам? Ты чего? — Алексей застыл в дверях, глядя на чемоданы. — Ты куда собралась?
— К Тамаре, — спокойно ответила я, закрывая шкатулку.
— В гости? — он нахмурился, снимая пальто.
— Насовсем, Лёша.
Сын замер с курткой в руках. Моргнул, словно не веря своим ушам.
— Как насовсем? Почему?
Я подошла к нему, глядя снизу вверх. Мой мальчик, мой сын... Когда он стал таким чужим?
— Потому что я больше не хочу быть в тени, — сказала я тихо. — Не хочу чувствовать себя лишней в вашем доме.
— Мама, что за глупости? — Алексей положил руку мне на плечо. — Какая тень? Какая лишняя? Мы же семья!
— Семья... — я улыбнулась. — Семья спрашивает, а не ставит перед фактом. В семье все равны, Лёша. А я для вас... как старая мебель, которую передвигают по своему усмотрению.
Сын покраснел. То ли от стыда, то ли от злости.
— Ты из-за комнаты? Но мы же объяснили...
— Я всё понимаю, — перебила я. — Детям нужно место. Но и мне нужно своё место в жизни. Я ухожу, Лёша. Тамара давно звала к себе.
— Мам, не дури, — его голос стал жёстче. — Куда ты пойдёшь в твоём возрасте?
— Туда, где буду нужна, — я твёрдо посмотрела ему в глаза. — Где буду собой, а не бабушкой в углу. Я уже вызвала такси.
И впервые за долгое время я увидела в глазах сына растерянность.
Новая страница
— Валентина Сергеевна, у вас чудесно получается! — Марина Олеговна, руководительница курсов рисования, склонилась над моим мольбертом. — Просто удивительно, какие у вас способности!
Я смущённо улыбнулась. Три месяца назад я и подумать не могла, что буду ходить на курсы рисования в местный дом культуры. Да ещё и получать похвалы от преподавателя. На картине распускались пионы — мои любимые цветы.
— У меня в школе хорошо получалось, — призналась я. — Но потом всё как-то... не до того стало.
— Жаль, что вы забросили, — покачала головой Марина Олеговна. — У вас настоящий талант.
Когда занятие закончилось, я аккуратно сложила свои принадлежности и не спеша пошла домой. К Тамаре. Странно, но за эти месяцы я начала называть её квартиру домом.
По дороге купила свежий хлеб и творог. Сегодня была моя очередь готовить ужин. Мы с Тамарой сразу договорились — никаких нахлебников, всё поровну. И домашние обязанности, и расходы.
Моя комната действительно оказалась светлой и просторной. Я развесила свои вышивки, расставила книги, поставила фотографии. И впервые за много лет почувствовала — это моё пространство. Только моё.
А ещё мы с Тамарой много разговаривали. Оказывается, за годы жизни у сына я разучилась просто болтать — всё больше о бытовом, о насущном. А тут — и о книгах, и о фильмах, и о прошлом, и о будущем.
— Валя, ты дома? — окликнула меня Тамара, когда я вошла в квартиру.
— Дома, — отозвалась я, разуваясь. — Я хлеб купила.
— А у меня новости, — Тамара выглянула из кухни. — Звонила твоя невестка. Спрашивала, как ты.
Я замерла с тапочкой в руке.
— И что ты ей сказала?
— Правду, — пожала плечами подруга. — Что ты расцвела, порхаешь как бабочка, на курсы ходишь. Знаешь, что она ответила? «Передайте, что внуки скучают».
Сердце кольнуло. Я скучала по ним. По Кирюше, который любил, когда я читала ему перед сном. По Лизе, которая иногда, очень редко, но всё же делилась со мной своими секретами. Но не скучала по ощущению ненужности, по косым взглядам невестки, по тому, как сын и не замечал меня, словно предмет мебели.
— Пусть приезжают в гости, — сказала я, проходя на кухню. — Если хотят.
Тамара понимающе кивнула.
— А что рисовала сегодня?
— Пионы, — я достала из сумки свёрнутый лист. — Марина Олеговна хвалила. Говорит, талант.
Вечером, когда мы пили чай, Тамара вдруг спросила:
— Не жалеешь?
Я покачала головой.
— Знаешь, иногда по вечерам грустно. Но это... светлая грусть. А жалеть — нет, не жалею. Я словно проснулась после долгого сна.
Разговор с сыном
Звонок в дверь застал меня за раскладыванием пасьянса. Тамара ушла к врачу, и я коротала время в ожидании. Открыв дверь, я застыла на пороге.
— Алёша?
Сын стоял, переминаясь с ноги на ногу, словно школьник у доски. В руках — коробка конфет и букет ромашек. Моих любимых.
— Привет, мам, — он неловко улыбнулся. — Можно войти?
Я молча отступила, пропуская его в квартиру.
— Чай будешь? — спросила, проводя сына на кухню.
— Буду, — кивнул Алексей, оглядываясь по сторонам. — У вас тут... уютно.
— У нас, — поправила я, ставя чайник. — У меня и Тамары.
Сын кивнул, положил конфеты на стол, а цветы протянул мне.
— Это тебе. Помню, ты всегда ромашки любила.
Я взяла букет, вдохнула свежий аромат полевых цветов. Не удержалась — улыбнулась.
— Спасибо.
Мы сели за стол. Я разлила чай, достала печенье. Алексей молчал, вертя в руках чашку.
— Как дети? — спросила я.
— Хорошо, — оживился он. — Лиза олимпиаду по математике выиграла. А Кирюша... он скучает по тебе. Всё спрашивает, когда бабушка вернётся.
Я промолчала, помешивая чай.
— Мам, — Алексей наконец поднял на меня глаза. — Прости нас. Меня, Свету. Мы... мы не подумали. Не представляли, что для тебя это так важно.
— Дело не в комнате, Лёша, — покачала я головой. — Дело в отношении. Вы решили за меня, не спросив моего мнения. Будто я... не человек.
Сын опустил глаза.
— Знаю. Ты права. Просто... мы привыкли, что ты всегда рядом. Что ты всегда согласишься, всегда поймёшь.
Я грустно улыбнулась. Да, именно так. Всегда соглашалась, всегда понимала, всегда ставила их интересы выше своих.
— Ты нам нужна, мам, — вдруг сказал Алексей. — Без тебя... пусто. Света стала готовить твои пироги, но они не такие вкусные. И Кирюша не хочет, чтобы она читала ему — говорит, что ты по-другому читаешь, интереснее.
— А комнату вы вернёте? — прямо спросила я.
Алексей вздохнул.
— Да. И вообще... мы с Светой подумали и решили, что можно перегородку в детской сделать. Разделить её на две части, чтобы у каждого своя была. А твоя комната останется твоей. Если ты... если ты вернёшься.
Я смотрела на сына, на его виноватое лицо. И чувствовала, как внутри борются противоречивые чувства. Тоска по внукам, по привычной жизни — и новообретённая свобода, ощущение собственной значимости.
— Я подумаю, Лёша, — сказала наконец. — Но если вернусь... теперь всё будет по-другому. На моих условиях.
— Каких? — насторожился сын.
— Во-первых, моя комната останется моей. Навсегда. Во-вторых, два дня в неделю я буду проводить здесь, у Тамары. У меня курсы рисования, и я не брошу их. И в-третьих... — я посмотрела ему прямо в глаза, — никаких решений за моей спиной. Я не мебель, я человек.
Алексей вдруг улыбнулся — светло, открыто, как в детстве.
— Согласен, мам. На всё согласен. Ты только возвращайся.