ГЛАВА ШЕСТАЯ
ВЕЛИКОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
Теперь я подхожу к заключительной части этого события, значение которого несопоставимо ни с чем другим, когда -либо происходившим не только в наших маленьких индивидуальных жизнях, но и в истории всего человечества. Как я сказал, начиная моё повествование, когда дойдёт дело до описания данного исторического периода, это происшествие будет стоять особняком среди всех прочих событий подобно горе, возвышающейся над предгорьями. Нашему поколению выпала совершенно особая судьба, поскольку оно было избрано, чтобы пережить такое невероятное испытание. Как долго продлится его эффект, – как долго человечество сможет сохранять смиренность и почтительность, которым научило его это великое потрясение, - покажет будущее.
Думаю, что можно с уверенностью сказать, дела уже никогда не будут обстоять так, как прежде. Человек не может осознать, насколько он беспомощен и невежественен, какую поддержку оказывает ему невидимая рука, до тех пор, пока на одно мгновение ему не покажется, что эта рука сжалась, чтобы раздавить его. Смерть нависла над нами как неизбежность. Мы знаем, что в любой момент это может случиться снова. Это зловещее присутствие омрачает нашу жизнь, но кто может отрицать, что именно в силу этого обстоятельства чувство долга, ответственности, рассудительность, осознание опасности и целей жизни, серьёзность желания способствовать развитию и улучшению увеличились и стали для нас реальными до такой степени, что это повлияло на всё наше общество в целом? Это несоизмеримо с рамками сект и догм. Это скорее можно рассматривать как изменение наших перспектив, как сдвиг в ощущении пропорций, наглядное осознание того, что , в сущности, мы являемся незначительными хрупкими созданиями, чье существование отдано на милость первого холодного ветра чего-то неизведанного. Но если в результате этого опыта мир стал более серьёзным, я не думаю, что он стал вследствие этого более унылым. Мы, безусловно, согласны с тем, что более благоразумные и сдержанные развлечения настоящего времени глубже, а при этом ещё и содержательнее шумной, бестолковой суеты, принимавшейся в прежние дни за развлечение. Эти дни были так недавно, но они уже стали далёкими и непонятными. Прежняя пустая жизнь, которая тратилась на бесцельные визиты и приёмы гостей, на неустанные беспокойства о больших и ненужных домах и владениях, на приготовление и поглощение обильных угощений в скучной компании, сменилась иной, здоровой и спокойной, заполненной чтением, музыкой, добрым семейным общением, что стало возможным благодаря более простому и здравому распределению времени. Обладая более крепким здоровьем, не имея недостатка в удовольствиях, люди стали богаче, чем прежде, даже после уплаты повышенных взносов в общий фонд, позволивший значительно поднять уровень жизни на этих островах.
Имеются разногласия относительно точного времени великого пробуждения. Все согласны с тем, что, помимо разницы во времени, возможно, существовали местные особенности, повлиявшие на действие яда. В каждом отдельном районе воскресение, безусловно, произошло практически одновременно. Многочисленные свидетели указывают, что стрелки « Биг Бена» показывали в тот момент десять минут седьмого. Королевский астроном зафиксировал время по Гринвичу как двенадцать минут седьмого. Тогда как Джонсон, очень способный наблюдатель из Восточной Англии, зарегистрировал, что пробуждение наступило двадцать минут седьмого. На Гебридских островах это произошло уже в семь часов. В нашем случае не может быть никаких сомнений, поскольку в этот момент я сидел в кабинете Челленджера, и прямо передо мной находился его тщательно выверенный хронометр. Он показывал четверть седьмого.
Мной овладела тяжелейшая депрессия. Я был подавлен совокупным воздействием всех страшных сцен, увиденных нами во время поездки. При моём избытке физических сил и энергии какое-либо душевное расстройство было редким явлением. Я обладал свойственной ирландцам способностью видеть проблеск юмора в любом мраке. Но теперь неизвестность была пугающей и безысходной. Остальные собрались внизу и строили планы на будущее. Я сидел у открытого окна, подперев руками подбородок, и мои мысли были поглощены бедственностью нашего положения. Я начал спрашивать себя, могли ли мы продолжать жить. Возможно ли существовать в мёртвом мире? Согласно законам физики, более крупное тело притягивает к себе тела меньшего размера, так не ощутим ли и мы непреодолимое притяжение огромной массы человечества, канувшей в неведомое? Как наступит конец? Будет ли причиной возвращение яда? Или земля станет необитаемой из-за ядовитых продуктов всеобщего разложения? И, наконец, не лишимся ли мы рассудка в результате этой ужасающей ситуации? Горстка безумных людей в мёртвом мире! Я размышлял над этой ужасной проблемой. Когда какой-то слабый звук заставил меня взглянуть вниз на дорогу. Старая лошадь, впряжённая в кеб, поднималась вверх по холму.
В тот же миг до меня донеслось щебетание птиц, послышался чей-то кашель внизу во дворе, я заметил движение на дальнем плане вида, открывавшегося из окна. И, тем не менее, я помню, что мой взгляд притягивала именно та нелепая, истощённая, явно пережившая свой век извозчичья лошадь. Медленно, производя много шума, она поднималась по склону холма. Затем мой взгляд перешёл на извозчика, сгорбившегося на своём сидении и, наконец, на молодого человека, в волнении высунувшегося из окна повозки и громко объяснявшего, куда следует ехать. Все они были, бесспорно, вызывающе живы.
Все снова были живы! Было ли всё происходившее галлюцинацией? Можно ли предположить, что весь инцидент с отравленным поясом был всего лишь детализированным сном? На какое-то мгновение мой ошеломлённый ум был готов поверить в это. Затем я опустил взгляд и увидел вздувшуюся водяную мозоль, причинённую верёвкой церковного городского колокола. Значит, это действительно происходило. Однако передо мной был воскресший мир, жизнь как высокий прилив вновь вернулась на планету. Окидывая взглядом весь пейзаж, я видел это на всех направлениях, причём, к моему изумлению, жизнь потекла в том же направлении и с того самого момента, в который она остановилась. Например, игроки в гольф. Возможно ли, что они продолжат игру? Да, вон парень, выбивающий мяч с т-образной метки, и другая группа игроков, несомненно, продвигалась к лунке. Жнецы медленно возвращались к месту своей работы. Няня шлёпнула одного из своих подопечных и принялась толкать коляску вверх по склону. Все без всяких сомнений продолжили свою деятельность с той точки, на которой она остановилась.
Я бросился вниз по лестнице. Дверь холла была открыта, и я услышал голоса моих друзей. Они удивлённо поздравляли друг друга во дворе дома. Собравшись все вместе, мы пожимали друг другу руки и обнимались. Взволнованная миссис Челленджер расцеловала нас всех, а затем бросилась в медвежьи объятия своего мужа.
- Но они не могли спать! – воскликнул лорд Джон. – Чёрт возьми, Челленджер, Вы же не можете поверить, что все они спали с открытыми глазами, застывшими конечностями и с этой страшной маской смерти на их лицах!
- Это могло быть только состояние, называющееся каталепсией, сказал Челленджер.- Это было явление, редко встречавшееся в прошлом, постоянно ошибочно принимаемое за смерть. Когда оно наступает, температура падает, дыхание исчезает, сердцебиение различить невозможно, - фактически, - это смерть, однако это состояние краткосрочно. Даже самый всеобъемлющий ум – тут он закрыл глаза и самодовольно улыбнулся – едва ли мог вообразить всемирную вспышку явления подобного характера.
- Вы можете определить его как каталепсию, - заметил Саммерли, - но это всего лишь название, и мы столь же мало знаем о его результате, как и о вызвавшем его яде. Мы можем лишь сказать, что испорченный эфир вызвал временную смерть, и не более того.
Остин сидел, скрючившись, на подножке автомобиля. Это его кашель я услышал, когда был наверху. Сначала он молча держался за голову, но затем начал что-то ворчать, оглядывая автомобиль.
- Молодой болван, - пробормотал он. – Всюду суёт свой нос!
- Что случилось, Остин?
- Маслёнки не перекрыты, сэр. Кто-то забавлялся автомобилем. Думаю, это молодой мальчишка-садовник, сэр.
У лорда Джона был смущённый вид.
- Со мной что-то неладно, - продолжил Остин, с трудом поднимаясь с подножки, - Должно быть, мне стало плохо, когда я мыл машину из шланга. Мне кажется, что я помню, как свалился рядом с подножкой. Но клянусь, что ни в коем случае я не оставлял маслёнки открытыми.
Челленджер кратко рассказал изумлённому Остину, что случилось с ним и с миром. Объяснил ему и загадку подтекающих маслёнок. Он выслушал с большим недоверием рассказ о том, как любитель управлял его автомобилем, но короткий рассказ о поездке по уснувшему городу был встречен им с сосредоточенным вниманием. Помню, что когда рассказ был окончен, он прокомментировал его следующими словами:
- Были Вы рядом с Английским банком, сэр?
- Да, Остин.
- И все эти миллионы были там, внутри, а все спали?
- Так оно и было.
- А меня там не было, - простонал он и с удручённым видом продолжил мыть автомобиль.
Внезапно послышалось шуршание колёс по гравию. Старый кеб остановился у дверей дома Челленджера. Я увидел, как из него вышел молодой пассажир. Минуту спустя горничная, выглядевшая такой взъерошенной и удивлённой, словно её только что пробудили из глубокого сна, появилась в комнате с визитной карточкой на подносе. Взглянув на карточку, Челленджер яростно засопел, а его чёрные густые волосы, казалось, вздыбились от гнева.
- Журналист! - прорычал он. А затем с неодобрительной улыбкой продолжил – В конце концов, весь мир, должно быть, торопится узнать, что я думаю об этом эпизоде.
- Вряд ли у него было такое задание, - сказал Саммерли, - поскольку он был на дороге в этом экипаже до наступления кризиса.
Я взглянул на карточку.
- Джеймс Бакстер, лондонский корреспондент «Нью-Йорк Монитор». Вы примете его?
- Только не я.
- О, Джордж, ты должен быть добрее и учтивее с людьми. Ты наверняка чему-то научился после того, что нам пришлось пережить.
В знак несогласия он упрямо потряс большой головой.
- Ядовитая порода! Не так ли, Мелоун? Самая худшая порода, выведенная современной цивилизацией, подручный инструмент шарлатанов и помеха для уважающих себя людей. Разве они хоть раз сказали обо мне доброе слово?
- А Вы сами сказали им когда-нибудь доброе слово? – произнёс я ему в ответ. Полно, сэр, это иностранец, совершивший длительную поездку, чтобы увидеться с Вами. Уверен, что Вы не будете с ним грубы.
- Ну что же, - проворчал он, - Вы пойдёте со мной и будете разговаривать с ним сами. Я заранее протестую против вторжения в мою личную жизнь. Ворча и бормоча что-то себе под нос, он бойко скатился с лестницы следом за мной, словно злой и агрессивно настроенный мастифф.
Проворный молодой американец вынул записную книжку и тут же погрузился в свою тему.
- Я приехал сюда, сэр, - сказал он, - потому что американский народ очень хотел бы узнать больше о той опасности, которая, по Вашему мнению, нависла сейчас над миром.
- Я ничего не знаю о какой-либо опасности, нависшей над миром, - резко ответил Челленджер.
Журналист взглянул на него с легким удивлением.
- Я имел в виду возможность того, что мир может оказаться в поясе ядовитого эфира.
- В настоящий момент я не предполагаю такой опасности, - заявил Челленджер.
У газетчика вид стал ещё более озадаченным.
- Вы ведь профессор Челленджер, не так ли? – спросил он.
- Да, сэр, это моя фамилия.
- В таком случае я не могу понять, как Вы можете говорить, что такой опасности не существует. Я подразумеваю Ваше письмо, опубликованное сегодня утром
в лондонской газете «Таймс», под которым стоит Ваша подпись.
Теперь настала очередь Челленджера принять удивлённый вид.
- Этим утром? - спросил он. – Сегодня утром не было выпуска лондонской газеты «Таймс».
- Как же так, сэр, - сказал американец с лёгким укором, - Вы должны признать, что лондонская «Таймс» ежедневная газета. – Он вынул номер газеты из внутреннего кармана. – Вот письмо, на которое я ссылаюсь.
Челленджер хмыкнул и потёр руки.
- Я начинаю понимать, - сказал он. - Значит, Вы прочитали это письмо сегодня утром?
- Да, сэр.
- И тотчас же поехали сюда, чтобы взять у меня интервью?
- Да, сэр.
- Заметили ли Вы что-нибудь необычное во время этой загородной поездки?
- Сказать по правде, ваши люди показались мне более оживлёнными и вообще более общительными, чем когда-либо прежде. Носильщик принялся рассказывать мне смешную историю, чего никогда прежде со мной в этой стране не случалось.
- И больше ничего?
- Нет, сэр, ничего другого не припомню.
Американец улыбнулся.
- Я приехал сюда, профессор, чтобы взять у Вас интервью, но, по-моему, всё обстоит наоборот. У нас в таких случаях говорят – «Это что, рыбак ловит рыбу или рыба ловит рыбака»? Основную работу выполняете Вы.
- Я нахожу это интересным. Вы припоминаете, когда Вы выехали?
- Безусловно. В половине первого.
- А когда Вы прибыли на станцию?
- Четверть третьего.
- Вы наняли извозчика?
- Именно так.
- Как Вы думаете, на каком расстоянии от станции находится мой дом?
- Ну, я могу предположить, что практически в двух милях.
- И как Вы полагаете, сколько времени заняла дорога?
- Возможно, полчаса, лошадь-то была никудышняя, еле дышала.
- Значит, сейчас должно быть примерно три часа?
- Да, может быть, чуть больше.
- А теперь взгляните на свои часы.
Американец посмотрел на часы, а затем удивлённо уставился на нас.
- Послушайте! – воскликнул он. Они отстали! Эта лошадь, действительно побила все рекорды. Я сейчас взглянул на солнце и вижу, что оно стоит довольно низко. Так, я не понимаю, что происходит.
- Когда вы поднимались по этому холму от станции, Вы не заметили ничего необычного?
- Мне кажется, я помню, что мне очень хотелось спать. Помнится, я что-то хотел сказать извозчику, но он не обращал на меня никакого внимания. Думаю, что было жарко, и у меня на какой-то момент закружилась голова. Вот и всё.
- То же самое происходило со всем человечеством, - сказал Челленджер, обращаясь ко мне. – На какой-то момент у всех людей закружилась голова. Никто из них до сих пор понятия не имеет о том, что произошло. Каждый из них продолжит заниматься своим делом, как Остин взялся за свой шланг, а игрок в гольф продолжил игру. Ваш редактор, Мелоун, продолжит готовить очередные номера своей газеты, и будет очень удивлён, обнаружив, что одного номера не хватает. Да, мой юный друг, - добавил Челленджер, обращаясь к американскому репортёру неожиданно весело и добродушно, - возможно, Вам будет интересно узнать, что наша планета миновала ядовитое течение, которое подобно Гольфстриму стремительно течёт в океане эфира. Будьте любезны для Вашего собственного удобства в будущем заметить, что сегодня не пятница и не двадцать седьмое число августа, а суббота, двадцать восьмого дня августа, и что Вы провели двадцать восемь часов, сидя в бессознательном состоянии в экипаже на склоне холма в Розерфилде.
И «именно здесь», как сказал бы мой американский коллега, я могу закончить моё повествование. Как вы, должно быть, понимаете, это всего лишь более полное и более подробное изложение сообщения, появившегося в понедельничном номере «Дейли Газет», сообщения, всемирно признанного самым сенсационным из всех, когда-либо написанных журналистами. Благодаря этой публикации газета продала не менее трёх с половиной миллионов экземпляров номера. Я сохранил и повесил в рамке на стене моего кабинета эти великолепные заголовки:
МИР В КОМЕ ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ ЧАСОВ
БЕСПРЕЦЕДЕНТНОЕ ИСПЫТАНИЕ
ЧЕЛЛЕНДЖЕР БЫЛ ПРАВ
НАШ КОРРЕСПОНДЕНТ СПАССЯ
УВЛЕКАТЕЛЬНОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ
КИСЛОРОДНАЯ КОМНАТА
НЕВЕРОЯТНАЯ АВТОМОБИЛЬНАЯ
ПОЕЗДКА
МЁРТВЫЙ ЛОНДОН
ВОССТАНОВЛЕНИЕ ОТСУТСВУЮЩЕЙ
- СТРАНИЦЫ
КОЛОССАЛЬНЫЕ ПОЖАРЫ И ГИБЕЛЬ ЛЮДЕЙ
ВОЗМОЖНО ЛИ ПОВТОРЕНИЕ?
Под этим великолепным перечнем были помещены девять с половиной колонок повествования, являющегося первым, последним и единственным описанием событий одного продолжительного дня существования нашей планеты, составленным в пределах возможностей одного газетного обозревателя. Челленджер и Саммерли рассмотрели случившееся в совместной научной работе, а мне одному пришлось в доступной для всех манере описать случившееся. Я, естественно был готов сказать: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое». После такой удачи журналисту остается только уйти на покой, поскольку ничего подобного он уже никогда не сможет написать.
Но позвольте мне закончить мой рассказ не на сенсационных заголовках и не на том, что явилось всего лишь личным триумфом. Мне бы хотелось процитировать заключительные слова из написанной в торжественном стиле восхитительной передовой статьи величайшей ежедневной газеты, посвящённой этой теме, статьи, которая могла бы быть сохранена и использована как кладезь премудростей для всех мыслящих людей.
«Беспомощность рода человеческого, - констатировала «Таймс» , - перед окружающими нас несметными скрытыми силами не нуждается в доказательствах. Этому учили нас пророки древности, на это указывали философы нашего времени. Но как все часто повторяемые истины, со временем и эта несколько утратила актуальность и неоспоримость. Чтобы довести её до сознания людей, нужен был урок, подлинное испытание. Мы только что пережили такое благотворное, но страшное испытание, и наш рассудок всё ещё потрясён неожиданностью испытанного удара, но понимание ограниченности наших возможностей и нашего бессилия отрезвило наши души. За этот урок мир поплатился очень жестоко. Мы знаем далеко не всё о подлинном масштабе бедствия, но тот факт, что огонь уничтожил Нью-Йорк, Орлеан и Брайтон, сам по себе является одной из величайших трагедий в истории человечества. Когда поступят полные сведения о катастрофах на железных дорогах и о кораблекрушениях, читать эти сообщения будет очень тяжело, хотя есть сведения, что в большинстве случаев машинисты и механики на кораблях успевали остановить двигатели до того, как яд одерживал над ними победу. Но материальный урон, каким бы огромным он ни был как по численности погибших, так и по размерам материальных потерь, не рассматривается нами в настоящее время как дело первостепенной важности. Всё это со временем забудется. Но не забудется и будет продолжать доминировать в нашем сознании открытие истинных возможностей вселенной, разрушение нашего невежественного самодовольства, демонстрация того, насколько узка тропинка нашего материального существования и какие пропасти могут располагаться по её обеим сторонам. Сегодня наши эмоции определяют такие критерии как серьёзность и скромность. Да будут они основанием, на котором более серьёзное и более почтительное человечество сможет построить более достойный храм».