Вера Серафимы. Глава 23
Бабушки Семеновна и Платоновна быстро подружились, потому как имели общие цели: они всегда хотели повкуснее накормить Симушку и Верочку и получше за ними поухаживать. Верочка им обеим казалась «шибко худючей», а Сима «шибко замотанной».
Иногда между старушками возникала перепалка, но она была такой милой, что Серафима и Вера, если были дома, лишь улыбались да украдкой подмигивали друг другу.
«Вот оно семейное счастье! Никто мне больше не нужен», — уговаривала себя Серафима Андреевна, хотя, конечно, сердце томилось.
— Ты поштой ужо тесто-то умяла? — строго спрашивала порой Платоновна.
— Так, чай, подошло, от и умяла, — отвечала раскрасневшаяся Семеновна в сбившейся косынке на бок.
— Ничегой оно ишшо ня подошлой! Чегой выдумывашь? Я от токма подходила к яму, — упрекала баба Нюра.
— Подошло, подошло, Нюронька, звездочка моя! Чичас ешо раз — и печить борканник станем. У мене ужо и морковь готова.
— Да ты чегой, Семеновна? Запамятовала? — вскрикивала Платоновна. — Кружалки жеть собиралиси. У мене и творог вона готовый! — бабка Нюра указывала на миску, в которой белела горка творога.
— Да ты сама и запамятовала. Давеча ж про борканник ишть говорили, — и Семеновна показывала на мелко порезанную янтарную морковку.
— Ну ты, Дашка, совсем ужо без мозгов-то!
— Да ты сама зараза, Нюрка!
И так по любому поводу. Иной раз бабушки шибко злились друг на друга и даже могли обругать и похлеще, но к вечеру завсегда сидели за столом вместе, управив хозяйство, и с наслаждением пили ароматный чай то с пирогами, то с бубликами. За ними бегала в сельпо Верочка.
В выходные дни, выпавшие на приезд бабы Даши, обязательно все вместе лепили пельмени и пели песни. Платоновна оказалась знатной певуньей. Почти всегда запевала она, а Семеновна поддерживала. Сима и Вера не знали ни одной песни, и как-то девчушка попросила бабушек надиктовать ей, а потом выучила. И вот уж они втроем поют, а Сима счастливо улыбается.
— А ты чегой же? — спрашивала Семеновна. — Верочка ишть выучила, — смотрела баба Даша с укоризной.
— Да нет у меня голоса, — отмахивалась Сима и целовала старушку.
— Голоса нет, — в недоумении повторяла баба Даша. — А как жеть ты говоришь, ежеля нет ево?
…Так и жили. А когда спустя время Семеновна сообщила всем за вечерней трапезой, что надумала «ужо до хаты ехать», так Платоновна тут же загрустила, заплакала и стала увещевать подружку погостить «ну хочь ешо пару-тройку ден».
Семеновна согласилась, а через пару дней, когда сказала, что «завтре точно ехать надоть», история повторилась, и баба Нюра просила задержаться еще.
— Нет, Нюрка. Таперича точно не можу. Надоть ехать. Надоть. Хата тама как моя без мене? Да и огород скоро садить. Сама знашь, звездочка моя!
Платоновна тяжело вздохнула и горько расплакалась:
— Эх, — причитала она, — как сестрица родныя моя ты мене таперича. Как жа я без тебе-то? Наши-то как с утра раннего уйдуть, сама знашь, так и жди их токма к вечеру. А с тобой-то мене как хорошо было, родимка ты моя!
— Ничегой, милмоя. Приеду ешо. Обещаюси. А я-то ж совсема одна! Вы-то местя остаетиси! Вам легша!
Приехав в Бурное, бабка Даша в тот же день начала скучать, но уж теперь не только по своим лебедушкам, а «ешо и по Нюрке, заразе такой».
…В тот день, когда Михаил Бутеев отвез бабу Дашу в Устюжку, то сразу направился по многочисленным попутным колхозным делам. Его так закрутило, что вернулся он в Бурное только глубокой ночью, а рано утром Лексеич снова дал задание:
— Миша, надо бы на лесопилку съездить! Давай-ка!
А когда приехал Бутеев, то теперь на месте Вовки не оказалось. И снова не поговорить с другом.
Весна заводит деревню так, что люди иной раз месяцами не видятся, если только они не муж и жена. Кто спит весною — плачет зимою!
В общем, свиделись Бутеев и Бурняев только к тому времени, когда баба Даша уж домой вернулась.
— Слухай, Вовчик, я тебе вот чегой сказать-то хотел: помнишь я бабку Дашу в Устюжку повез?
— Ну? Так она приехала уж…
— Дак не нукай, не запряг, — недовольно пробурчал Миша. — В общем, разговор у нас с ей вышел, пока ехали.
И Михаил выложил Володе все подозрения бабы Даши, а точнее Серафимы Андреевны, относительно того злополучного вечера, сделав особый упор на то, что Серафима Андреевна была в тот вечер в хате и видела Зину рядом, хотя ей совсем не по пути дом Гордея Гордеича.
Володя слушал друга очень внимательно, и по мере того, как тот выкладывал ему информацию, становился мрачнее тучи.
— Вот оно значит как… она в тот вечер сильно пьяная пришла, а, увидев меня, аж будто протрезвела мигом и вздрогнула как-то, словно привидение увидала, а не меня! Миш, и ушла тут же снова. Понимаешь? Я ей: куда, а она меня матом мужицким обласкала. Я было хотел за ней отправиться, да тут, как на грех, Лида прибежала, даже не помню теперь, о чем спрашивала. Я пока туды-сюды — нет Зинки. Но пришла быстро, и керосином от нее знатно воняло. Понимаешь? Я ее еще спросил: чего воняет так от тебя? А она пьяная вдрызг, еле на ногах стояла. Это что ж получается?
— Не совсем так, как Андревна думает. А чуть по-другому! — ответил Михаил. — Ткнула твоя дура Ваську и домой приперласи, а тут ты! У нее испуг и вопрос: кто ж тама тада, коль ты дома? Кого ж там чуть не убила? Вернуласи, а Вася, возможно, еще не в себе был. Он ведь сильно головой приложилси. Сотрясение вроде ж было. Твоя дура подумала спьяну, што убила. Полила все керосинчиком. Андревна сказала, што бутыль в сенях видала, подожгла да чурбачком подперла. Все. Думаю, што Андрей тут же пришел, потому Васька и отделалси легкими ожогами.
— Миш, это что ж, выходит, Зинка на убийство пошла?
— Выходит так, Вовка. Чегой делать будешь?
Володя потрясенно покачал головой:
— Пока не знаю…
В тот же вечер Владимир отправил детей к Маринке от греха подальше и решил серьезно поговорить с женой.
«Только бы пришла трезвая!»
Как только Зина появилась на пороге, он тут же ей задал вопрос в лоб:
— Ты Гордеев дом подожгла?
— Ты чегой, Вовка, ополоумел? Надо больно! — Зина напустила на себя как можно более равнодушный вид, повязала фартук и принялась возиться по хозяйству. Но руки у нее дрожали, а ведь не пила давненько. Да с тех самых пор…
— Ты в тот вечер пришла пьяная, увидела меня, ошалела и убежала снова. До нас тогда еще Лида Бурыкина пришла, она тоже видела тебя, она свидетель. Ты думала, что меня вилами пырнула, а когда поняла, что нет, — перепугалась и побежала следы заметать. Зина, это край. Ты допилась. Ты уби…
Не успел Володя договорить, как Зинка схватила ухват и с бешеным криком кинулась на мужа:
— Да, я убивица! И ты мене такой сделал, гад! Ты пошто на учителку заглядывалси, а за книгами с ей весь день ездил, када всего полдня до города? Иде вы быля и чегой делаля? Мене каково, ты подумал? Доведиси мене тебе тыкнуть снова — так я тыкну, — и не промахнуси таперича. А ее найду ежеля — так тожа прибью, — схвачу за волосья и об стенку приложу! Так дух ее поганый из яе и вылететь. И приблудыша ейного удушу, а Семеновну за то, что пригревала, тожеть убью вскорости. Как жа мене было противно глядеть на эту малолетнюю блудоходку Верку! — Зина плюнула на выскобленный добела пол. — Терласи у нас у хате! А потома ешо Аленка мене грит: Степка-то наш женитьси на ей собралси, када вырастуть. От так! Сынок твой весь в тебе. Поди ж распутная, в мать будять. А потому изничтожить ее надоть! Пока беды Степка не натворил. И в тебе тыкну прямо чичас и не промахнуси! Не сомневайси!
— Не сомневаюсь. Тычь! — Володя шагнул вперед.
Зинка, не долго думая, ткнула мужа в живот со всей силы, бросила ухват и вышла из хаты.
© Татьяна Алимова, 2025
Все части здесь ⬇️⬇️⬇️
Рекомендую к прочтению ⬇️⬇️⬇️