Поэт и художник, сотрудник Библиотеки им. Белинского Сергей Ивкин делится впечатлениями от огромного романа Алана Мура «Иерусалим». Если вы сомневаетесь, стоит ли браться за книгу, вот вам пять поводов покорить этот «книжный Эверест».
***
Дочитал книгу в 1328 страниц и радостно известил об этом свою девушку. Профессиональный филолог посмотрела на меня пристально и спросила:
- А то, что было в начале, ты помнишь?
- Помню.
- С такой памятью кем в прошлой жизни работал?
- Инквизитором. Сама же на костре пообещала ко мне вернуться.
Так «бородатые» анекдоты непроизвольно разыгрываются в жизни. И наоборот.
Во время оккупации Парижа к Пабло Пикассо однажды пришли немецкие офицеры. Они увидели на столе репродукцию «Герники» и спросили: «Это вы сделали?». На что Пикассо ответил: «Нет, это вы сделали».
![[Картина Пабло Пикассо «Герника», 1937 г.]](https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/271828/pub_68009bf0f8c3c12f6a891ef0_68009c27e350361bd6a74329/scale_1200)
Калькой парижской сцены завершается гипер-роман, созданный знаменитым автором комиксов Аланом Муром. Писатель родился в бедном районе города Нортгемптона – Боро (Норы?). На его глазах район с многовековой историей планомерно уничтожался «эффективными чиновниками». И когда в финале романа чиновник спрашивает у художника Альмы Уоррен (одной из героинь книги) о сожжённом макете города: «Это Вы сделали?», она отвечает канонически: «Нет, вы!»
«В тринадцать лет Дэвид представлял себе рай местом, где комиксы получили признание и распространённость, а заодно выходят десятки фильмов с его любимыми неизвестными персонажами в костюмах. Теперь, когда в пятьдесят он оказался в своём раю, тот кажется довольно удручающим. Концепции и идеи, предназначенные для детей сорок лет назад: и это лучшее, что может предложить двадцать первый век? Когда вокруг происходит столько всего необыкновенного, самая адекватная реакция – это послевоенные фантазии Стэна Ли о наделении силой американских невротиков среднего класса?»
Если подыскивать аналог «Иерусалима» Алана Мура в русской культуре, то вспоминается фильм Андрея Тарковского «Зеркало»: под видом автобиографии рассказывается эпоха, сохраняется время, которое ушло безвозвратно, зарисовывается по памяти уничтоженный город. Ничего нельзя спасти, но искусство удерживает некоторые черты, а ради таких «мышиных хвостиков» мы и пишем.
«Рано или поздно люди и места, которые мы любим, уйдут, и единственный способ их сберечь – искусство. Для того искусство и нужно. Оно всё отбирает у времени».
Для чего покорять данный книжный Эверест?
Во-первых, роман невероятно красив. Автор всю жизнь создавал графические романы, а эта книга не нарисована, а записана. Каждый кадр, каждая сцена записана так, что дух захватывает от показанных пространств и персонажей. Я реально видел купол собора Святого Павла, фрески которого внезапно ожили и начали разговаривать с реставратором. А Чарли Чаплина теперь воспринимаю как товарища по играм из моего детства, которого я называл «Овсень». Да и переводчик Сергей Карпов, которому мы благодарны за книги Чайны Мьевилла и Дэвида Фостера Уоллеса, Квентина Тарантино и Алехандро Ходоровски, Брэма Стокера и Мартина Макдонаха, виртуозно справился и с передачей особого районного говора, и с чехардой жанров, в которых себя опробовал автор, воздав дань Джеймсу Джойсу.
«Поскольку Душа построена на одних только снах, поэзии и шальных ассоциациях, значительно расширяющаяся улица была сделана целиком из серебра».
Во-вторых, если вы не нашли в себе сил прочитать «Улисс» Джеймса Джойса, то у вас появился шанс провести один литературный день с не меньшим количеством переживаний, но не на улицах Дублина, а в предписанных к сносу закоулках и террасах Нотргемптона. 26 мая 2006 года, день накануне выставки Альмы Уорен, на которой художник представила символически всю историю района и его жителей. 27 мая 2006 года бумажный макет города, в который Альма вложила всю свою память о детстве, сгорит, но 26 мая произведение искусства закончено, ещё не вынесено на обозрение, присутствует тайно. В этот момент существуют одновременно три района Боро: «Макет Боро» – на столе у художника, «Первый Боро» – в истории и памяти его жителей, «Второй Боро» – в наших общих снах на небе (другое название у него «Душа»). А может, есть и «Третий Боро» – место, где живёт Бог? День избытка Боро, его тройственности разнесён сразу на четыре века назад к восстанию Оливера Кромвеля и на миллионы лет вперёд, вплоть до гибели человечества, и гибели последующих цивилизаций. Особенно мне понравилась цивилизация муравьёв. 26 мая 2006 года, словно крест, принесённый в Средние века из Иерусалима английским паломником родной Нортгемптон, в «центр земли», становится для Алана Мура «центром» истории.
В отличие от романа Джеймса Джойса, роман Алана Мура не только более динамичен и фантастичен, но ещё и построен по законам гипер-куба: каждый герой живёт в своём трёхмерном измерении, но множество героев складывают свои трёхмерности в нечто большее. И пусть время всегда идёт вперёд, но можно прорывать ходы в прошлое или проматывать его на повышенных скоростях (как в фильме или в книге). И вот тут вспоминается уральский писатель Владислав Крапивин, такой же любитель заброшенных строений и закоулков. В паре романов он так же проматывал сюжет: героя перемещали в будущее и тот припоминал события «ложной» памятью. По Алану Муру время «вечное и твёрдое, в нём ничего не меняется, ничего не умирает».
В третьих, если у вас была мечта смешать вместе Говарда Филипса Лавкрафта и Владислава Крапивина (а у меня в четырнадцать лет такая мечта была), то она осуществилась. Перед нами роман, состоящий из трёх книг: «Боро», «Душа» и «Дознание Верналлов». Первые две можно читать автономно.
Книга «Боро» представляет проживание набора картин Альмы Уоррен, связанных друг с другом только локацией, такое выстраивание базы для четвёртого измерения. В сети есть подробный комментарий к каждой из историй, с фотографиями мест, где разворачивается сюжет, с указанием на реальных персонажей, которые упоминаются в книге. Традиционный психологический реализм, тем более ещё с конструированием языка каждого из рассказчиков.
А вот вторая книга «Душа» оказывается надстройкой над разрозненными сюжетами, связанной историей о путешествии «тимуровской команды» по небу, называемому «Чердаками дыхания». Ангелы дали им особую миссию: вернуть из смерти в жизнь случайно попавшую на небо душу мальчика, похожего на персонажа картины Джона Эверетта Милле «Мыльные пузыри». Вот тут ребёнок в моей душе завопил от счастья. Когда совершенно крапивинские мальчики и девочки оседлали мамонта и проехали верхом на нём по городу, это было настолько драйвово, что дочитав главу, я «прокопал» время в её начало и «проехался на мамонте» ещё раз.
«Каждый день и каждый поступок – вечны, малыш. Так живи их так, чтобы потом мириться с ними целую вечность».
А в четвёртых, можно отыграть и непрочтение «Поминок по Финнегану» Джеймса Джойса (сейчас помимо краткого переложения Анри Волохонского у нас есть полный перевод с комментарием от Андрея Рене): одна из глав третьей книги «Дознание Верналлов» написана от лица дочери классика – Лючии Джойс, за которой до конца её жизни присматривал секретарь Джойса Сэмюэл Беккет, однофамилец Фомы Кентерберийского. Имена перепрыгивают из эпохи в эпоху, путаются, то же самое происходит и со словами при переходе из языка в язык. Так появляется язык «Поминок по Финнегану». Таким языком описывает свою трагедию Лючия Джойс, для которой отец и писал свои последние книги. Если у вас хватит терпения внимательно её выслушать, продраться сквозь цветастость её мира. Я вот во время прохождения главы «Ум за разум» начал всерьёз опасаться за собственное психическое состояние. Если язык конструирует наше мировоззрение, то он может его и разрушить. Отдельные фрагменты романа Алана Мура содержат яд чужих убеждений.
«История и язык стали такими гибкими, их так расшатали, чтобы подогнать под любые нужды, что кажется, они скоро просто сломаются пополам, и тогда останемся мы барахтаться в море правок безумных боговеров-креационистов и пунктуации безграмотных бакалейщиков».
В пятых, роман мне принёс невероятное количество радости. Не хочется спойлерить, чтобы радость досталась и вам, но все упомянутые герои в финале встретятся, прокоммуницируют, повлияют друг на друга. И реальные, и фантастические. И каждая встреча воспринимается читателем, как лично тобой забитый шар на биллиарде. Вокруг этой игры, собственно, и построена схема перемещения героев. 26 мая 2006 года мы проживём в разных телах и умах, словно наше сознание следует за двигающимися шарами. Вместо одного Леопольда Блюма Алан Мур предложил нам разлетающиеся головы вечно пьяного поэта, страдающего чиновника муниципалитета, актёра нуарных фильмов, девушки по вызову, странствующего монаха, обычного работяги, маленького ребёнка и даже призрака. Нас замело в ураган слов и образов – и несёт по ночному небу, словно мы лежим в цепких в объятьях демона Асмодея. Крышесносного полёта!
«Майкл откуда-то знал, что с каждым проклятием где-то в мире засыхал виноградник, закрывалась школа, поддавался отчаянию неудачливый творец».
Примерно за год до того, как моя девушка подарила мне эту книгу, я написал текст об ангелах, играющих в биллиард. То есть в игру я втянулся ещё до того, как раскрыл обложку книги о Великой игре.
Трансфер
Провидение. Логос. Гармония. Музыка сфер.
Фитилёк прикрутите: для ангелов только трансфер
я со всей своей (годы потрачены) тонкой настройкой.
Где-то там наверху расписали цветной биллиард,
но шаров не шестнадцать, а весь золотой миллиард,
и размах между луз от Челябинска и до Детройта.
Мог считать, что влюблялся, что строил святую семью,
ну а взять по итогам: любезное небо свинью
подложило в разгар трансмутации частному эго.
Мой объект обожания, словно стандартный патрон,
мной же вставлен в обойму, и к Снайперу с разных сторон
приближаются цели.
А эхо становится снегом.
Я — такой же, как прочие, сам себя нежащий шар.
Но впечатаюсь тут — и другая седая душа
будет бить, как по клавишам, сложный рисунок меняя.
Ну а если заметим над городом вскинутый кий,
то возьмём у бармена под занавес пару текил
и свозь тающий снег поплывём по домам баттерфляем.
Никакого отчаянья — помню: кидало меня
в жёлтый Крым, в голубой Очамчир, изменял,
и потом сам себе от обиды обсасывал локоть.
Далеко, не видать, улетели цветные шары.
Я своё получил. Я сейчас возвращаю дары.
Небеса не волнует смешная молитва «Не трогать».
Я же — шар, я в игре, я придуман трассировать. Пли!
Рикошеты сплошные, почти не касаясь земли,
я лечу и ору на полнеба весёлым Карузо.
Где-то там наверху мел отложит, прикинет удар
пожилой ученик, и в меня пропечатает дар,
и загонит кручёным в голодную длинную лузу.
Остаётся только один вопрос: Почему Иерусалим? А просто так называется один из народных гимнов Великобритании, раскрученный комик-группой «Летающий цирк Монти Пайтона». Поэт мечтал, что когда-нибудь Англия станет раем на Земле и все её жители будут святными. Вот текст гимна в переводе С.Я. Маршака:
На этот горный склон крутой
Ступала ль ангела нога?
И знал ли Агнец наш Святой
Зелёной Англии луга?
Светил ли сквозь туман и дым
Нам лик Господний с вышины?
И был ли здесь Ерусалим
Меж тёмных фабрик сатаны?
Где верный меч, копье и щит,
Где стрелы молний для меня?
Пусть туча грозная примчит
Мне колесницу из огня.
Мой дух в борьбе несокрушим,
Незримый меч всегда со мной.
Мы возведём Ерусалим
В зелёной Англии родной.
«Гимны, конечно, чрезвычайно важны, кто бы их не писал – Уильям Блейк, Джон Баньян, Филип Доддридж или Джон Ньютон. Попытки трансцендентальной поэзии для простого народа – они удобряют сны и грёзы, из которых вырастут сами бульвары Души. Очерчивая ад или изображая рай, они тем самым строят их, кирпич за кирпичом, строфа за строфой. Приидите, вознесите голоса и сердца и возрадуйтесь. Дайте мне почву из идей и гармоний, чтобы развернуть крыла. Дайте мне опору».
За сюжетом романа автор спрятал собственную философию, к которой пришёл в конце жизни. В уста художника Альмы Уоррен, сидящей на ступенях церкви после того, как всё сотворённое ею – ею же и уничтожено, Алан Мур вложил кредо романа:
«Иерусалим – он везде, где есть нищие и обездоленные. Если Эйнштейн прав, тогда пространство и время – это одно и то же: как, не знаю, большой стеклянный футбол, причём американский, с мячом от регби, где в одном конце – Большой взрыв, а в другом – Большой хлопок. А все мгновения посередине, мгновения наших жизней – они вечны. Ничто не движется. Ничто не меняется, как плёнка фильма, где все кадры зафиксированы на своём месте и не шелохнутся, пока по ним не пробежит проекторный луч нашего сознания, и тогда Чарли Чаплин сорвёт котелок и обнимет девушку. А когда наши фильмы, наши жизни – когда они подходят к концу, не представляю, что остаётся нашему сознанию, кроме как вернуться к началу. Всё в бесконечном повторе. Каждый момент вечен, а если это правда, то каждый последний человек – бессмертен. Каждая зона сноса – вечный Золотой город. Знаешь, если бы я догадалась вставить всё это в программку или брошюрку для выставки, то, пожалуй, больше народу догадалось бы, про что там было. Ну, что уж теперь. Уже поздно. Что сделано, то сделано, причём раз и навсегда, снова и снова».
Выставки нет, нет картин Альмы Уоррен, нет людей из Боро, нет призраков, нет ангелов и демонов, но когда поднимаешь обложку «Иерусалима» – все они возвращаются.
- Прочитать книгу в Библиотеке им. Белинского:
Мур А., Иерусалим : [роман] : основано на реальной истории. — Москва : АСТ, 2021. — 1325, [3] с. ; 24 см. — (Великие романы). Свердловская ОУНБ; Отдел: КХ; Формат: Б; Инв. номер: 2430965-КХ
***
Автор рецензии: Сергей Ивкин, поэт, художник, сотрудник отдела культурных программ Библиотеки Белинского