Анастасия всегда знала: у её мужа с мамой связь покрепче, чем у многих — с женами. Это, если честно, было видно ещё до свадьбы. Он на «мама зовёт» вскакивал так, будто у неё дом горит. И каждый раз — с таким лицом, будто спасает не родительницу от скуки, а человечество от гибели.
— Она меня одна вырастила, Настя, — произносил Алексей с таким священным выражением, будто тут же собирался в иконы. — Ты не понимаешь…
Настя кивала. Делала вид, что понимает. На самом деле пыталась. Искренне. Потому что у неё свои — нормальные — родители были: живы, здоровы, в соседнем городе, в дела не лезли. Раз в неделю звонили, интересовались, как там у неё, и изредка приезжали — с привезёнными сырниками и мелкой нотацией.
Первый год после свадьбы прошёл относительно мирно. Ну, если не считать того, что Нина Петровна напоминала о себе чаще, чем будильник по утрам.
— Мы с Лешенькой всегда были вдвоём против целого мира, — говорила свекровь, с прищуром глядя на Настю. — Я одна его тянула. Всё-всё — ради него.
Анастасия в ответ только улыбалась. Такая, знаешь, вежливая, терпеливая, почти святая. Казалось — подождать надо, дать женщине привыкнуть, что сын теперь не один. Но...
Время шло, а лучше не становилось. Нет, хуже. Алексей вдруг стал Дедом Морозом с безлимитной кредиткой. Подарки маме — не просто «мама, держи кофточку», а серьги — золотые, с бриллиантами. Путёвки в санатории, мебель новая, кухня — под ключ, стиральная — последней модели, чуть ли не с голосовым помощником.
— Лёш, тебе не кажется, что это... ну... чересчур? — осторожно завела как-то Настя, когда тот выбирал маме серьги, за которые можно было бы оплатить полгода их ипотеки.
Алексей обернулся с таким видом, будто она предложила продать почку ради микроволновки.
— О чём ты вообще?
— Ну... дорого это. Мы же ещё машину до конца не выплатили. И потом... серьги? Ну правда, она же не в театр собралась...
Алексей скривился. Глянул, как на чужую.
— Ты не понимаешь, — буркнул. — Мама себе всю жизнь во всём отказывала. Ради меня. А я... я просто хочу, чтобы она сейчас жила как человек.
— Лёш, я понимаю, — вздохнула Настя. — Но может, всё-таки, не обязательно вот прям сразу всё ей покупать? Мы же собирались откладывать на квартиру...
— Маме нужны эти серьги, — отрезал он. — Всю жизнь мечтала. Не позволяла себе. А теперь — может.
Настя прикусила губу. Молчала. Спорить не стала. Но внутри — треснуло что-то. Не громко, а так... будто чашку уронили на ковёр. С виду — целая, а под пальцами уже — сетка трещин. И понятно: доживёт до вечера — уже хорошо.
Так и пошло. Алексей работал, зарабатывал. Деньги? Уходили — угадай куда. Настя тоже работала. Её зарплаты хватало на еду, коммуналку и жизнь без изысков. Но на что-то большое? Мимо. Как стипендия мимо подростка.
А потом случилось то, чего Настя боялась. Нет, не развод, не измена. Хуже — визит Нины Петровны. С ужином. И лицом, как будто она собирается зачитать завещание, в котором Настя не фигурирует вовсе.
— Мама, у тебя всё в порядке? — Алексей, естественно, заметил первым. Уже тянулся к ней, как к пострадавшей после урагана.
Нина Петровна вздохнула. Долго. Театрально. Так вздыхают актрисы в провинциальных театрах на репетициях «Трёх сестёр».
— У нас опять трубу прорвало. Соседка сверху залила. Третий раз за год! Потолок — в пятнах, обои — отвалились...
— Может, в суд подать на соседей? — с надеждой предложила Настя. В голосе — осторожность, как будто речь шла не о суде, а о минном поле.
Свекровь повернула к ней голову. Взгляд был такой, будто Настя только что предложила ей самой пойти и устранить эту трубу.
— Да какие там соседи... Дом сыплется. Лифт уже месяц как умер. В подъезде — как у бездомных. Я больше не могу там жить, — и тут же добавила, всхлипывая, — Лёшенька, мне нужна новая квартира. Я не могу ютиться в этой дыре.
Настя сделала глоток воды. Хотелось — не воды, но приличия держали.
— Может, снять пока что? — предложила, зная заранее, чем это закончится.
Нина Петровна даже не посмотрела. Будто муха жужжала на подоконнике. А Лёша... Лёша уже кивал. Уже лез в телефон, искать варианты. Уже мысленно переселял маму в новостройку, а жену — в угол.
И Настя поняла: этот спектакль без конца. Только актёры устают, а зритель — в лице её — уже мечтает покинуть зал.
***
Анастасия, конечно, не ожидала, что Алексей тут же встанет грудью и заорёт: «Мам, хорош, у нас вообще-то семья!» — нет. Но она хотя бы надеялась, что он… ну, подумает. Посмотрит в её сторону. Скажет: «Давай обсудим, Насть, это ведь серьёзно». Или хотя бы просто посмотрит. Но он, как робот с заводскими настройками, кивнул:
— Конечно, мама. Мы что-нибудь придумаем, — отозвался он с абсолютно деревянным выражением лица. Будто речь шла не о шести миллионах, а о выборе начинки в пельменях.
Анастасия молчала. Молча сидела и смотрела, как Нина Петровна с энтузиазмом диктует условия своего будущего счастья. Двушка. В центре. С хорошим ремонтом. Балкон — обязательно. Без балкона, видимо, дышать нельзя.
Вечером, когда они наконец остались одни, Настя глубоко выдохнула и заговорила. Мягко, но уже с внутренним напряжением, как перед прыжком с парашютом, только парашюта нет.
— Лёш, ты понимаешь вообще, что мы не можем себе позволить купить квартиру для твоей мамы?
Он пожал плечами. Как будто она спросила, мол, молоко купить забыл?
— Ну, значит, возьмём кредит, — спокойно сказал он и полез в холодильник, будто всё уже решено и обсуждению не подлежит.
— Кредит? — Настя моргнула, потом моргнула ещё раз, в надежде, что у неё галлюцинации. — Ты это сейчас серьёзно?
— А что? Люди берут кредиты. И не умирают же, — философски протянул Алексей, доставая сыр и колбасу.
— Лёш, у нас вообще-то были свои планы. СВОИ! — голос её стал выше, чем хотелось бы. — Мы хотели купить свою квартиру, помнишь? Завести детей... Ты говорил, ты сам это всё говорил!
— Да успеем ещё, — он отмахнулся, отрезая себе бутерброд. — Мама не может ждать. Ей тяжело.
— А мне, по-твоему, легко?! — Настя чувствовала, как ком поднимается к горлу. — Или я теперь в этом доме статист? Декорация, которая кофе варит по утрам?
Алексей нахмурился, но по-прежнему жевал с видом непрошибаемого дзен-буддиста.
— Ты эгоистка, Настя. Моя мама пожилая женщина. Она заслужила, чтобы пожить нормально.
— А я, выходит, не заслужила, да? — тихо спросила она, глядя ему в спину.
Он промолчал. И это молчание было хуже любого ответа.
Следующие дни Алексей почти не разговаривал с ней. Вернее, с ней — не разговаривал. А вот с мамой — каждый день по часу на телефоне. Районы, метры, планировки. Нина Петровна звонила как на работу. Словно Настя — секретарь: должна фиксировать и кивать.
Она чувствовала себя лишней. Не в этой квартире — в собственной жизни. Сегодня — квартира, завтра — машина. Потом, может, дом в деревне. Для свежего воздуха, конечно. Мама же заслужила. А Настя пусть подождёт. До пенсии.
Через несколько дней Алексей, сияющий, как будто в лотерею выиграл, вошёл в квартиру и с порога выдал:
— Нашёл! — он был в восторге. — Идеальный вариант для мамы! Двушка в новом доме, пять минут до парка. Район тихий, вид шикарный. И цена — почти приемлемая!
Настя побледнела. Руки сами собой сжались в кулаки.
— А ты со мной, конечно, заранее это обсудил, да? — спросила она тихо, но в голосе уже слышался металл.
— Шесть миллионов, — Алексей разулся и прошёл на кухню. — Недёшево, но, слушай, это почти даром! Женщина продаёт срочно, внук у неё в Питере женится.
— Шесть миллионов, Лёш, — повторила она, как будто он не понял в первый раз. — Это те самые деньги, которые мы бы десять лет копили. Ты что, в лотерею выиграл?
Он махнул рукой, как будто она возражает из вредности.
— Возьмём ипотеку. На лет пятнадцать. Платить будем по пятьдесят тысяч в месяц — зато мама будет, наконец, жить как человек.
— Пятьдесят? — Настя села на табурет. Ноги стали ватными. — Лёш, это же половина нашей зарплаты, если не больше!
— Ну и что? Потянем. Будем экономить. Меньше шмоток покупать, меньше кофе в Старбаксе, — буркнул он, явно готовый к этому спору.
Алексей говорил уверенно, с таким видом, будто объявлял прогноз погоды на всю их оставшуюся жизнь. Без малейшей тени сомнения, без намёка на совещание. Настя смотрела на него, и внутри всё сжималось. Он уже всё решил. Без неё. За неё.
— А ты вообще думал, может, я хочу свою квартиру? Или детей, например? — голос у Насти дрогнул, но держался. — У нас ведь были планы. Помнишь такие? Или это я одна запоминала, как дура?
Алексей отмахнулся, будто она муху с плеча согнала.
— Не драматизируй, Настя. Ну что ты начинаешь. Успеем ещё и квартиру, и детей. А мама… мама одна в том районе, ей тяжело, ты же знаешь.
— И кто, по-твоему, будет брать этот кредит? — спросила она уже тише, потому что знала ответ. Уточняла для протокола.
Он пожал плечами. Чуть виновато, но без особого рвения.
— Ну ты, конечно. У меня пара просрочек была… мне точно не одобрят. А у тебя же кредитная история — мечта банкира.
Настя смотрела на мужа, и чувствовала, как внутри что-то окончательно трещит. Даже не треск — такой глухой хруст, будто под ней провалился пол, и она летит — медленно, с осознанием. Вниз.
— Нет, — резко сказала она. Без крика. Просто отрезала.
Алексей тут же нахмурился, будто она вслух пожелала здоровья его начальнику, который его на премии прокатывает уже третий месяц подряд.
— Что ты сказала?
Настя сделала глубокий вдох. Как перед прыжком с вышки. Или с обрыва — разницы, в общем, не было.
— Я не буду брать кредит.
Он глянул на неё, как будто она предложила переселиться в землянку и питаться мхом.
— Как это — не будешь? А кто тогда купит квартиру для мамы?
В голосе было искреннее удивление. Без капли игры. Он и правда не понимал, как это — «не будешь». Для него вопрос «а кто купит маме квартиру» был из той же категории, что «а кто заплатит за хлеб в магазине».
И тут Настя поняла. По-настоящему. Их брак никогда не был партнёрством. Она — приложение. Бонус. Удобный ресурс. А мама — вот она, его настоящая семья. Была, есть и будет.
Сначала квартира. Потом — ремонт. Потом — давление, артрит, собачка, которая «так одинока»... А Настя — ну что, справится. Или сама уйдёт. Освободит место.
Она выдохнула и посмотрела мужу прямо в глаза.
— Купи ей квартиру сам.
Он заморгал. Как будто ему в лоб хлопнули мокрым полотенцем.
— Что?
— Если тебе так важно обеспечить её жильём — бери кредит на себя. Но меня в это не втягивай, — Настя встала, не отводя от него взгляда.
Алексей сразу вспыхнул, лицо перекосилось, как у человека, которому только что испортили бизнес-ланч.
— Ты серьёзно сейчас? Ты отказываешься помогать моей маме? А как же поддержка? Где доверие вообще? Я не верю, Настя!
— А я не верю, что ты готов поставить под удар наше будущее ради новой квартиры для своей мамы, — она говорила тихо, но каждое слово звучало, как щелчок замка.
— Это не прихоть! Ей реально тяжело! Ей нужны нормальные условия!
— У неё есть жильё. Живёт в нём не в палатке же. А ты просто любишь её баловать. Может, не квартиру ей надо, а на море свозить? Или песика завести — пусть он ей ляжку греет, не я.
Алексей вскипел.
— А тебе, конечно, удобно быть эгоисткой, да?! Ты специально меня подставляешь?! Думаешь, я не справлюсь один?
Она смотрела на него. Как на чужого. Как будто он — сосед по купе, который захрапел на весь вагон и навалился тебе на плечо.
— Ты сам всё решил, Лёша. Без меня. Ну, вот и решай дальше сам. Я ухожу.
Настя спокойно пошла в спальню. Села на кровать. Открыла шкаф. Чемодан вытащила. Руки чуть дрожали, но это была не слабость. Это была свобода, которая только-только начала пульсировать под кожей.
Алексей стоял в дверях, как мебель. Только голос у него дрожал, будто провода оголились.
— Ты из-за этого готова всё бросить?
— Нет, Лёша. Я просто поняла, что у нас разные приоритеты.
— И куда ты пойдёшь? — он сложил руки на груди. На обиженного начальника был похож.
— К Ире. Она меня пустит. А дальше — как-нибудь решу.
В ту ночь, на узком диване у подруги, с неработающим торшером и кошкой, которая вечно лезла в лицо, Настя впервые за долгое время уснула спокойно. Без тревоги. Без тяжести в груди. А утром — подала на развод. Просто и буднично. Как за хлебом сходить. Алексей названивал, писал, пытался встряхнуть эту реальность. Но всё — поздно.
Через неделю они встретились. По его настоянию.
— Что значит — не хочешь возвращаться?! — голос у него был истеричный. — Из-за какой-то глупости ты рушишь нашу семью?!
— Не из-за глупости, Лёша, — Настя смотрела на него с жалостью, как на человека, который носит шапку-ушанку летом. — А потому что я поняла: ты никогда не будешь мне настоящим партнёром. У тебя уже есть партнёрство — с мамой.
Он злобно скривился.
— Ага, значит, деньги для тебя важнее семьи, да?
— Нет, Лёша. Просто я поняла, что для тебя я — не семья.
И улыбнулась. Спокойно. Устало. Но по-настоящему.
— Твоя семья — это мама. А я была просто удобным приложением. Временным. С функцией «одобрить ипотеку». И, увы, эта функция больше недоступна.
Развод он тянул. Торговался, как на рынке: «давай подождём, а вдруг», «а давай ты передумаешь». Но к лету всё было официально закончено. И, что характерно — квартиру для мамы он искать не перестал.
Иногда они пересекались в городе. Он был какой-то измученный, вечно куда-то опаздывал. А Настя — наоборот, впервые за долгое время выглядела как человек. Не как жена, не как проект, не как ассистентка по жизни — а просто женщина.
И вот однажды, столкнувшись на остановке, Алексей не выдержал:
— Ну и как оно? Стоило того?
Настя посмотрела на него, помолчала и кивнула.
— Стоило. У меня теперь своя жизнь. А это, знаешь ли, бесценно.
Он покачал головой, как учитель, который считает, что ученик зря выбрал литературу вместо физики. И ушёл.
А Настя смотрела ему вслед и думала, что да, он был прав. Не обо всём, конечно, но в одном точно. Жизнь без него — действительно стоит очень дорого. Но она теперь её себе может позволить.
Финал.