Пенсия – это тишина. Поначалу оглушающая, потом привычная, а со временем – вязкая, как кисель. Я, Галина, бывшая медсестра, отработавшая свое в районной поликлинике, вот уже второй год осваивала эту тишину в своей двухкомнатной квартире на седьмом этаже типовой панельки. Муж ушел лет пять назад, как-то буднично собрав вещи, словно в командировку, из которой просто не вернулся. Дети взрослые, у них свои семьи, свои города, свои заботы. Звонят по выходным, спрашивают про давление и не нужно ли чего. А чего мне нужно? Чтобы давление не скакало, да чтобы тишина эта не давила на уши.
Я привыкла. Утром – зарядка под унылое бормотание телевизора, потом неспешный завтрак, поход в «Пятерочку» за кефиром и хлебом, обед, пара серий какого-нибудь незамысловатого сериала, вечером – чай с сушками у окна. Соседей я знала постольку-поскольку: «здравствуйте-до свидания» в лифте, не более. Квартира напротив пустовала уже с полгода, после того как старенькая Нина Петровна переехала к дочери. И эта пустота за стеной лишь добавляла гулкости моему собственному одиночеству.
И вот однажды тишина кончилась. Сначала грохот на лестничной клетке, потом звуки дрели, мужские голоса. Въезжали новые жильцы. Я поморщилась – шум, суета. Ну, думаю, перетерпеть пару дней, и снова будет покой. Но я ошиблась. Покой не вернулся.
На следующий же день, едва я присела с книжкой после обеда, в дверь позвонили. Настойчиво так, трелью. На пороге стояла молодая женщина, лет тридцати, не больше. Растрепанные светлые волосы выбивались из небрежного пучка, большие голубые глаза смотрели немного растерянно, но с улыбкой.
Здравствуйте! Я Аня, ваша новая соседка, - протараторила она. - Извините, ради бога, что беспокою, у вас соли не найдется щепоточки? Распаковаться толком не успела, а суп уже на плите…
Я пробурчала что-то вроде «минуточку», пошла на кухню, отсыпала соли в подвернувшуюся под руку баночку из-под детского питания (осталась еще со времен внуков). Внутри все клокотало от раздражения. Ну что за бесцеремонность? Первый день – и уже по соседям с протянутой рукой! Раньше люди как-то скромнее были, что ли. Присматривались сначала.
Вот, держите, - протянула я банку, стараясь не смотреть ей в глаза.
Ой, спасибо вам огромное! Вы меня просто спасли! - она снова улыбнулась так широко, что я невольно отметила ямочки на щеках. - Я Аня, кстати! А вас как зовут?
Галина Викторовна, - сухо ответила я, давая понять, что разговор окончен.
Очень приятно, Галина Викторовна! Еще раз спасибо! Если что – обращайтесь! - и она упорхнула к себе, оставив меня наедине с моим нарушенным покоем и чувством легкого возмущения.
Но «щепоточкой соли» дело не ограничилось. Через день Аня снова стояла на моем пороге – на этот раз ей нужно было помочь донести до квартиры пару тяжеленных сумок с продуктами («Спину прихватило, а лифт, как назло, опять сломался!»). Я, кряхтя, помогла, проклиная про себя и сумки, и сломанный лифт, и эту неугомонную соседку. Потом ей понадобился молоток («Гвоздик для картины вбить, а свой куда-то задевала!»), потом – совет, где поблизости хорошая аптека.
Каждый ее визит вызывал во мне бурю противоречивых чувств. С одной стороны – раздражение. Ну почему я? Почему именно ко мне? Неужели больше не к кому обратиться? Я так ценила свою тишину, свою предсказуемость, свой маленький, замкнутый мирок, где все было под контролем. А тут – эта Аня, как вихрь, врывающаяся без спроса, нарушающая мои ритуалы.
С другой стороны… С другой стороны, я видела, что за ее показной энергичностью и болтливостью что-то скрывается. Иногда, когда она думала, что я не смотрю, ее улыбка гасла, а в глазах появлялась такая тоска, что мне становилось не по себе. Она жила одна, это я поняла сразу. Мужских голосов из ее квартиры не доносилось, гостей тоже не было видно. И ее эти бесконечные просьбы… Может, это был просто способ? Способ зацепиться за кого-то, поговорить, не чувствовать себя такой одинокой в чужом городе, в пустой квартире?
Эта мысль вызывала у меня странное чувство вины. Я, бывшая медсестра, привыкшая заботиться о других, теперь отмахивалась от человека, которому, возможно, просто нужна была капля участия. Я вспоминала себя после ухода мужа – ту же растерянность, ту же звенящую пустоту по вечерам, когда даже телевизор не спасал. Но я тогда замкнулась, как улитка в раковине. А эта Аня… она стучалась в двери. В мою дверь.
И вот однажды вечером, когда за окном уже стемнело и монотонно стучал дождь, в дверь снова позвонили. Но на этот раз звонок был другим – коротким, неуверенным, почти испуганным. Я открыла. На пороге стояла Аня. Без обычной своей улыбки, бледная, с размазанной тушью под глазами. Она молча смотрела на меня, и по щеке медленно ползла слеза.
Галина Викторовна… - начала она дрожащим голосом. - Извините… Я… я поругалась… по телефону… Можно… можно я у вас просто посижу немного? Пожалуйста. Я тихо.
Внутри меня все сжалось. Первая реакция – инстинктивное желание захлопнуть дверь. Опять она со своими проблемами! Мне своих хватает! Но что-то в ее взгляде, в ее поникших плечах, в этой беззащитности остановило меня. Это было не просто просьба о соли или молотке. Это был крик о помощи.
Заходи, - сказала я неожиданно даже для самой себя, голос прозвучал хрипло.
Она шагнула в прихожую, сняла мокрые туфли и замерла, не зная, куда идти. Я провела ее на кухню, молча поставила чайник. Она села на табуретку, обхватила колени руками и уставилась в одну точку. Тишина была тяжелой, напряженной, прерываемая только свистом закипающего чайника и всхлипываниями Ани.
Я налила чай в две чашки, поставила одну перед ней. Она подняла на меня заплаканные глаза, и в них было столько боли и одиночества, что у меня защемило сердце.
Спасибо, - прошептала она.
Мы сидели молча. Я не знала, что говорить, как утешать. Я отвыкла от этого. Но и прогнать ее не могла. И вдруг, сама не понимая, что делаю, я неловко протянула руку и погладила ее по плечу. Она вздрогнула, а потом вдруг прижалась ко мне и зарыдала уже в голос, как ребенок.
Я обняла ее, неумело, скованно. Чужое горе, чужие слезы… Но в этот момент я почувствовала что-то еще. Тепло. Простое человеческое тепло, которого мне самой так не хватало все эти годы. Я гладила ее по волосам, что-то шептала успокаивающее, и думала о том, как же давно я никого вот так не обнимала, никому не позволяла увидеть свою слабость и никому не давала утешения. И от этой мысли стало страшно. Страшно от того, как легко я могла снова захлопнуться в своей раковине, отгородиться от этого тепла, от этой непрошеной, но такой живой связи.
Прошло несколько недель. Аня больше не плакала у меня на кухне. Но ее визиты не прекратились. Только теперь они стали другими. Иногда она забегала просто так, «на минуточку», приносила какой-нибудь пирог собственного сочинения («Немного подгорел, но вы попробуйте!») или делилась смешной историей, случившейся по дороге с работы. Иногда я сама стучала к ней – то за сахаром, который «вдруг кончился», то просто спросить, как дела.
Мы стали пить чай вместе. По вечерам, когда заканчивались мои сериалы и ее рабочий день. Мы разговаривали. Обо всем и ни о чем. О погоде, о ценах в магазинах, о дурацких начальниках, о детях, которые так быстро вырастают и уезжают. Я рассказывала ей о своей работе в больнице, она – о своих попытках устроиться в этом городе, о мечтах и разочарованиях.
И я заметила, что жду этих вечеров. Что тишина в моей квартире больше не кажется мне спасительной. Она стала просто фоном для ожидания. Ожидания стука в дверь, знакомого голоса, смеха. Да, я снова начала смеяться! Не вежливо улыбаться в ответ на дежурные фразы детей по телефону, а смеяться по-настоящему, от души, над ее шутками или нелепыми ситуациями, в которые она умудрялась попадать.
Эта незваная соседка, которая поначалу так меня раздражала своей навязчивостью, незаметно для меня самой разрушила стену, которую я годами возводила вокруг себя. Она принесла в мою упорядоченную, но безжизненную рутину немного хаоса, немного шума, немного чужих проблем, но вместе с этим – столько тепла и света.
Иногда я думаю: а что, если бы я тогда, в самом начале, не дала ей эту щепотку соли? Если бы не помогла с сумками? Если бы захлопнула дверь перед ее заплаканным лицом? Я бы так и сидела в своей тишине, уверенная, что это и есть покой. А теперь я знаю, что настоящий покой – это не отсутствие звуков. Это когда тебе есть, с кем разделить чашку чая. И я бесконечно благодарна судьбе за эту шумную, бесцеремонную, но такую нужную мне соседку. За соль и тепло, которые она принесла в мою жизнь.