Как известно, лучшее лежит обычно между двумя пороками: избытком и недостатком. Это общее правило распространяется и на практику комментирования античных текстов. Каждому приходилось держать в руках книги, где в «примечаниях» сообщается важная информация: остров Делос — остров в Средиземном море; Сократ — известный философ, учитель философа Платона; Платон — известный философ, основатель объективного идеализма, ученик Сократа. Такого рода «недостаточные» комментарии ничего, собственно, не комментируют и ни о чем не сообщают, разве что о желании «научного редактора» как-то оправдать свое высокое звание и тяжкое бремя, которое он взвалил на себя nummorum recipiendorum causa.
Гораздо интереснее случай «избыточных» комментариев, которые принадлежат увлеченным своим делом специалистам, готовым увидеть в тексте и то, чего в нем нет. Тогда Плотин пишет стихи, спуск в Пирей намекает на миф о пещере, Протарх подразумевает Аристотеля и многое другое.
В одном из самых лучших комментариев к «Никомаховой этике», созданном Рене Антуаном Готье и Жаном Ивом Жолифом, можно найти классический пример «переинтерпретации». Аристотель, рассуждая о действиях, которые происходят невольно, вопреки желанию действующего лица, различает два вида таких действий: действия под влиянием внешней силы («насильственные действия») и действия по незнанию. Далее он пишет: «насильственным кажется то, начало чего лежит вовне, а тот, кто действует или претерпевает, не привносит в него ничего от себя. Например, когда кого-то куда-нибудь унесет ветер (πνεῦμα) или люди, обладающие властью» (1110а 2-4).
Готье не без иронии приводит мнение Роберта Гроссетеста, который видел в этой «пневме» дух или ангела, схватившего за волосы пророка Аввакума и поставившего его «в Вавилоне над рвом” (Дан 14:36). Действительно, забавный курьез. Но сам Готье без тени иронии пишет по поводу этого места следующее: «На самом деле (en fait), возможно, что Аристотель думал о злоключениях Платона, когда в 388-387 гг. корабль, который вез его из Сицилии, был бурей выброшен на берег острова Эгины, — Эгина тогда воевала с Афинами — и Платона там чуть не продали в рабство». В подтверждение Готье ссылается на пятую книгу «Метафизики» (1025а 26-30) и книгу Леона Робэна «Платон», где на 10 странице в издании 1935 года об этом идет речь. В указанном месте «Метафизики» можно прочесть, что «случайно окажется на Эгине тот, кто не собирался туда, но его выбросило бурей или захватили пираты». Робэн же описывает конец первой платоновской поездки на Сицилию так: «И вот одним прекрасным утром Платона сажают на корабль, который вез на родину посла Спарты. Правда ли, что Дионисий тайно сговорился с тем о том, чтобы корабль сделал неожиданную остановку на Эгине? Или буря заставила их там причалить?». Робэн, таким образом, первым связал бурю и Эгину «Метафизики» и Платона.
Но стоило ли это делать? Вставал ли перед глазами Аристотеля образ несчастного Платона, бредущего на невольничий рынок, всякий раз, когда он упоминал Эгину? Вряд ли.
Незадолго до бури и пиратов Эгина упоминается в «Метафизике» (та же самая пятая книга 1015а 25) в обычном, житейском, коммерческом контексте: кто-то вынужден плыть на Эгину, чтобы забрать свои деньги. Этот остров лежит совсем близко к Афинам, ок. 50 километров от Пирея, поэтому любая непогода могла привести афинский корабль именно туда. А это было довольно опасно: эгинеты полтора века воевали с афинянами за господство на море. Кстати, и пираты, о которых пишет Аристотель, вполне могли быть знаменитыми эгинетскими корсарами, грабившими афинские торговые суда. Наконец, ни один античный автор не знал ни о какой буре, отнесшей корабль с Платоном к берегам Эгины. В наиболее подробной версии Диогена Лаэртского (III 19) Дионисий Старший сперва принудил Платона к сожительству (не здесь ли истоки тяжелой психологической травмы, приведшей к созданию теории идей (способ вытеснения) и антитиранического пафоса 9 книги «Государства» (отложенная месть)? (Шутка.)
После сбоя в их коммуникации Дионисий передал Платона спартанскому посланнику Поллиду, чтобы тот его продал в рабство (ὥστε ἀποδόσθαι), что тот и сделал, приплыв на находящуюся в союзе со Спартой Эгину. В других версиях («Гермодор» Элий Аристид, Олимпиодор в комментарии к «Горгию», Георгий Синкелл и др.) меняются кое-какие детали, но нигде нет и намека на то, что прибытие Платона на Эгину было случайностью, да еще вызванной погодными условиями. Одним словом, историческая фантазия Робэна и Готье, увидевшая в безобидном и совершенно понятном без комментариев тексте Аристотеля намек на перипетии платоновской судьбы, ничуть не лучше ангела Роберта Гроссетеста. Честно говоря, ангел куда милее…
Дмитрий Бугай (д.б.)