(начало книги, предыдущая часть)
Часть 40
1919 год. Одесская Карантинная бухта.
Я - князь Гого Милачвари
Погода стояла прекрасная, и после двух дней густого тумана и моросящего дождя Одесса поднялась в своем белом величии над синей бесконечностью обдуваемого мистралями пляжа Ланжерон. Взятый напрокат автомобиль высадил меня на углу улицы, где я отпустил водителя. Долговязый грек сплюнул с явным отвращением, так как ему не часто доводилось привозить грузинского офицера в черно-серебряном мундире Кубанской гвардии именно в эту часть Молдаванки.
Мой костюм был тщательно подобран, и эффектная форма полностью соответствовала моей новой роли. «Князь Горго Милачвари», как я называл себя теперь, вероятно, носил бы даже шпагу с рукояткой из слоновой кости, но сейчас ее заменял набор лезгинских седельных пистолетов. Императорская Россия никогда не воспринимала таких грузинских князей всерьез, они были, за очень немногими исключениями, всего лишь беками, все владение которых составляла полуразвалившаяся горная деревушка с полудюжиной коз. Они действительно представляли собой редкую смесь Анании и Калиостро, и если кому-то из них удавалось жениться на какой-нибудь вдове почившего в бозе преуспевающего купца, то в глазах общества достигали невозможного. Для официанта ресторана они были князьями, для портье клубов - всего лишь золотоискателями в брюках, а для среднестатистической иностранки, приезжающей в Петербург - настоящей приманкой, кошачьей мятой.
Создавая «князя Горго Милачвари», я был в большом долгу перед еврейским фальсификатором Шимеком Сопляком, который однажды подделал вензель Александра III на старой карете и продал ее частному коллекционеру как экземпляр из Музея Императорских экипажей. В моем случае Сопляк проработал восемнадцать часов подряд, прежде чем снабдил меня набором «документов», подписанных верховным главнокомандующим Белой армией генералом Деникиным и его начальником штаба графом Унгерн-Штернбергом. В них я назывался «специальным независимым агентом», временно ведущим расследование в Одесско-Севастопольском районе с подчинением полевому штабу в Курске. Этот последний конкретный абзац сделал меня полностью независимым от разведывательного бюро Белой армии в Одессе, а также давал мне преимущество в отношениях с его сотрудниками.
Я уже представился полковнику Антону Платиде, начальнику разведки, но все, что этот проницательный бывший жандарм мог записать в свою «книгу наблюдений» было то, что «князь Милачвари», стройный, не слишком смуглый, с явным черным париком на каштановых волосах, испытывающий затруднения со сложными оборотами в русском языке, самоуверенный, не желающий из-за своей тайной миссии раскрывать свой адрес и мастер скандалов со светскими дамами в возрасте. Вот и все, но для «князя Горго Милачвари» это являлось гранью между жизнью и смертью.
Я вспотел, поднимаясь по жаре в гору к Чумному кладбищу. Моя голова была полна разных мыслей и планов и я не замечал прекрасных живописных пейзажей, раскинувшихся вокруг. Причиной моего появления в этом известном охотничьем угодье одесского преступного мира было то, что я решил посетить графиню Роджерскую, чей дом находился в двух кварталах от самого Чумного кладбища. Графиней Роджерской, как она предпочитала себя называть, была Натта Азеф, сестра злополучного агента-провокатора Азефа, чья удивительная карьера «осведомителя» была связана с Санкт-Петербургской охранкой и партией социалистов-революционеров, раскрытой общественности в 1905 году. Натта Азеф-Роджерская состояла в членах Всемирной лиги международных шпионов («Улисс»), этой таинственной и могущественной независимой организации, которая во время русско-японской войны, согласно данным личной охраны двора Его Императорского Величества, передала планы Порт-Артура генералу Ноги.
Мое знакомство с графиней Роджерской состоялось в 1910 году. Впервые я встретил ее по просьбе генерала Батюшина в Риге, а потом мы долгое время не виделись, пока не встретились снова в Петербурге в 1913 году. В то время она избрала странную профессию разоблачительницы бедных дилетантов от шпионажа, продавая результаты своей опасной работы тому посольству, которое могло купить их по цене около десяти тысяч золотых рублей в каждом случае. Она действительно была одним из самых безжалостных контрразведчиков в истории, и женщиной-загадкой, известной лишь немногим избранным.
Я дошел до конца Водопроводной улицы и почувствовал себя вышедшим из банной парилки. Передо мной, в прохладной тени старых акаций простиралось открытое пространство с группой низких странных строений по центру, парадные двери домиков были облеплены антифранцузскими листовками. Дом графини Роджерской стоял неподалеку от мраморного полумесяца фонтана Персея. Я покрутил ручку звонка и через некоторое время дверь открылась и на пороге появилась сама графиня. На мой немой вопрос она улыбаясь объяснила:
—Заходите. Прислуга уволена.
Вскоре мы пили чай в небольшой уютной гостинной, сидя в мягких креслах и вспоминая добрые старые времена. Графиня Роджерская, казалось, ни чуть не изменилась со времени нашей первой встречи в Риге. это была миниатюрная, смуглая женщина с иссиня-черными волосами, собранными в мягкий узел на затылке, яркими фиалковыми глазами, обрамленными длинными черными изящно загнутыми ресницами. Было заметно, что графиня в отличной физической форме, что явно подтверждали ее довольно мускулистые ноги Она была одета, как обычно, в простой безупречного покроя костюм, состоящий из черной юбки и легкой белой блузки.
Через некоторое время, после того как я изложил суть своего визита, графиня Роджерская покачала головой и заявила:
— По моему, мадемуазель Вера Холодная самая обычная авантюристка.
Немного помолчав, хозяйка дома поднялась и жестом пригласила меня следовать за ней. Мы прошли по короткому коридору в большую гостиную, а оттуда в необычную круглую комнату. Должно быть, на моем лице ясно отразилась недоумение, ибо графиня Роджерская мягко рассмеялась. Комната, в которой витал запах химикатов и несвежего табака, была, пожалуй, самым совершенным «справочным бюро», которое я когда-либо видел. На одной стене висел подробный план Одессы, около семи квадратных футов, с главными улицами, обозначенными белыми бумажными флажками и серией красных шифров. Я сразу понял, что красные шифры обозначали гостиницы, кафе и рестораны, где офицеры Белой армии имели обыкновение встречаться с тайными большевистскими агентами, которые покупали военную информацию и платили наличными.
Графиня Роджерская, будучи чрезвычайно умной контрразведчицей просто вывела на карту ряд подшифров, которые, будучи расшифрованы и переведены в буквы русского алфавита, давали настоящие имена агентов и офицеров.
Таким образом, у нее были одновременно и «теневая голубятня», и «список подозреваемых», которые она уже вовсю использовала в связи с секретными запросами, исходящими от определенных структур.
Следя за толстой красной линией, я заметил, что она заканчивается на улице возле Практической гавани. Я также отметил, что место, в котором стояли печатные слова «Практическая гавань» были покрыты десятичными знаками какого-то замысловатого кода. Вероятно, это была запутанная система Улисса-Роджерской, с первого взгляда, расшифровать которую не представлялось возможным.
Я украдкой взглянул на графиню Роджерскую, но ничего не смог прочесть на ее лице. Почему-то тогда я подумал о старых транспортах, которые являлись частью русского Добровольческого флота.
В то время в Практической гавани стояли: «Утка», «Святогор», «Кречет», «Победа», «Корковада» и гигантский «Лейтенант Корсаков». Все эти суда, за исключением захваченного турецкого транспорта под французским флагом, предназначенного для использования французским Генеральным штабом, должны были служить для перевозки сотен беженцев из Центральной России в случае эвакуации Одессы.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
