Я узнала об этом только вчера, из публикации автора-исполнителя из Германии Михаила Гантмана в запрещенной соцсети Фейсбук. Начала искать информацию в сети. Оказывается, Сухарева не стало 11 ноября. Ему было 94 года. Такая огромная, наполненная событиями, горькими и счастливыми, жизнь.
Увы, я не знала, какими трагическими были последние годы его жизни. В 2022 году, в самом начале пандемии проклятого коронавируса, он потерял 33-летнего внука, который не смог перенести ковид, а в 2023 году умер 66-летний сын Дмитрия Антоновича - Петр Дмитриевич - ученый, кандидат филологических наук, посвятивший жизнь изучению и переводу древних христианских текстов (литургике) и ставший ведущим экспертом в этой области.
Сам Дмитрий Антонович умер на руках дочери Анны 11 ноября 2024 года.
В моей жизни он сыграл очень важную роль. Благодаря ему я поняла, что то, что я пишу в рифму, действительно является стихами. Он был председателем жюри всероссийского фестиваля "Песня Булата" в 2012 году. Именно тогда я преодолела свою природную робость и страх сцены и впервые пошла участвовать в творческий конкурс в номинации "Поэзия". И прошла оба тура. И стала дипломантом фестиваля. А лауреатом в тот год стал потрясающий поэт Игорь Доминич из Молдавии. В этом году к столетию Булата Окуджавы был выпущен сборник стихов лауреатов, дипломантов и членов жюри фестиваля "Песня Булата", и так я оказалась под одной обложкой с Дмитрием Антоновичем Сухаревым. Кстати, мне потом рассказывали другие члены жюри фестиваля, что именно Сухарев очень высоко оценил мои стихи. И это стало для меня таким внутренним трамплином! Я поверила в себя.
А за пару лет до этого мне довелось петь вместе с Дмитрием Антоновичем в Арбатском дворике (недалеко от памятника Окуджаве) 9 мая, где по традиции много лет собираются люди, которые любят и поют песни Окуджавы. 9 мая - это не только День Победы, но и день рождения Булата Шалвовича. Мы тогда ездили в Арбатский дворик с сыном. И у кафе Му-Му (на летней веранде) застали компанию людей, которые пели песни Окуджавы и песни на стихи Дмитрия Сухарева. Мои любимые "Александру", "Брич-Муллу", "Вспомните, ребята", "Собачку Тябу" и другие. И, конечно, я не могла не присоединиться. Мы остановились неподалеку от столика, и я начала подпевать. Сухарев обернулся и жестом, не терпящим возражений, пригласил за столик. И мы пели вместе. И это было такое огромное счастье! И понимание душ без лишних слов. Все было в песнях, и в том, как мы их пели. А на прощание Дмитрий Антонович меня расцеловал. Я потом сыну сказала, когда мы ехали на такси домой (метро уже закрылось), что сегодня был особенный вечер, и он находился рядом с великим человеком нашего времени "Я запомню это" - ответил сын.
А в 2018 году Дмитрий Антонович стал героем рубрики "Гостиная" и лицом обложки первого номера того года научно-популярной медицинской газеты "Столетник", где я работала шеф-редактором.
Интервью у Сухарева взял наш внештатный автор Юрий Рыков, но я его редактировала и утверждала с Дмитрием Антоновичем, и вела с ним переписку по электронной почте. Ему было на тот момент почти 90 лет. И он пользовался электронной почтой сам. Меня это восхищало. Мы говорили с ним о возможности сделать еще одно интервью - уже как с доктором биологических наук Дмитрием Антоновичем Сахаровым. Но руководство издания, к сожалению, не одобрило эту идею. И я не знала, как тактично рассказать Дмитрию Антоновичу о том, что второго интервью не будет. И просто малодушно замолчала. А сейчас очень жалею об этом... Тем более, что тема его докторской диссертации, которую он защитил в 1973 году, была сформулирована так: "Медиаторная специфичность нейронов: происхождение и эволюция". То есть он был одним из первых российских ученых, кто занимался изучением нейронов - основных клеток, из которых состоит нервная ткань. И знал о нейронах, о том, как они устроены, как передают нервные импульсы, очень много. Пожалуй, на тот момент больше, чем кто бы то ни было в России.
Возможно, кому-то будет интересно прочитать то интервью Дмитрия Антоновича Сухарева (настоящая фамилия - Сахаров), опубликованное в "Столетнике". Привожу текст без сокращений.
Дмитрий СУХАРЕВ:
«Что может быть целебней любимой работы?»
Сегодняшний гость рубрики «Гостиная» - замечательный поэт, автор стихов к песням, ставшим бардовской классикой. Достаточно упомянуть «Александру», звучащую в фильме «Москва слезам не верит». Эту песню знают и любят миллионы россиян. Но Дмитрий Антонович Сахаров известен еще и как крупный ученый нейробиолог, доктор медицинских наук, академик РАЕН, почетный член российских и международных научных обществ.
- Дмитрий Антонович, в России нет, наверное, ни одного человека, который не слышал бы песню «Александра» из всенародно любимой картины «Москва слезам не верит». Родившая свою Александру главная героиня фильма побеждает все невзгоды и остаётся в столице навсегда. Её симпатичные подруги тоже горят желанием завоевать Москву, стать москвичками. Скажите, работая над текстом «Александры», вы как-то соотносили себя с героями фильма?
- Не мог не соотносить: они мои сверстники. Моя молодость совпала с молодостью героев фильма и его создателя, режиссёра Владимира Меньшова. Мы все примерно одного поколения, дети войны.
В первых кадрах фильма из окон льются песни Окуджавы. Булат запел в пятьдесят седьмом, мне довелось быть одним из первых слушателей - он приносил тогда свои песни в литературное объединение Дома культуры железнодорожников на площади трёх вокзалов. На улицы Москвы песни Булата выплеснулись чуть позже, в начале шестидесятых. Это точная примета времени.
- А вы коренной москвич?
- Нет, конечно. Мои корни в Туркестанском крае – и по отцовской, и по материнской линии. Обе семьи укоренились там еще в позапрошлом столетии. В столице края - Ташкенте - родился я сам. В Москву был привезен в ясельном возрасте. Примерно такая же семейная история у Сергея Никитина, положившего стихи «Александры» на музыку: у него отец и мать родом из Брянщины. Наши с Никитиным родители завоёвывали Москву, подобно героиням Меньшова.
У «Александры» есть третий соавтор, он тоже некоренной москвич. Юрий Визбор приобщился к работе над песней случайно, но вполне счастливо. Мы с Никитиным посчитали работу над «Александрой» законченной, когда Владимиру Валентиновичу вдруг понадобилось, чтобы песня стала на куплет длиннее. Я был в дальней командировке, помочь не мог, и Никитин призвал на помощь нашего общего друга. Визбор спас положение – дописал стихи. Помните третий куплет?
Москва тревог не прятала, Москва видала всякое,
Но беды все и горести склонялись перед ней…
Это написал Визбор.
Коренные москвичи теперь - музейная редкость, они наше национальное богатство, их надо холить и лелеять. Напомню начало второго куплета:
Москву рябины красили, дубы стояли князями,
Но не они, а ясени без спросу росли…
Я здесь слегка подольстил коренным москвичам, уподобив их дубам и рябинам. А мы все, стало быть, ясени, которые в Москве укоренялись без спросу. Но ведь и в самом деле, таких, как мы - большинство.
- Знаю по вашим публикациям, что родовые корни вам очень дороги. Сколько у вас стихов посвящено Ташкенту! В стихотворении далёкого 1976 года вы написали: «Будет время, составлю родословное древо,/ Его детям оставлю, чтоб светило и грело». Удалось осуществить этот замысел?
- Книга написана, готовится ее издание. Я увлёкся, оставил детям семейные истории не только своих родителей, но и обеих родительских линий их матери - моей жены. Жена мне деятельно помогала, привлекла к воспоминаниям свою родню, многое вспомнила сама. Там оказалось столько волнующего! По материнской линии жена происходит из белорусской деревни Шестерни, которую целиком сожгли фашисты. Остававшихся в деревне стариков и детей загнали в амбар и тоже сожгли. Таких деревень в Белоруссии сотни. Удалось найти дальнюю родственницу, которая тайком наблюдала эту казнь со стороны: к приходу в Шестерни карателей она, тогда девочка, случайно оказалась в соседнем селении. Её рассказ вошёл в мою книгу. А иначе не осталось бы ни следа – ни детям нашим, ни внукам.
- Такие семейные хроники должны сплачивать поколения. Но это кропотливая и многотрудная работа. Не думаю, что её ведут во многих современных семьях…
- Ведут, ведут! Оказалось, что копание в семейном прошлом - очень заразительное дело. И не такое уж утомительное. Сужу по своим друзьям, которые вслед за мной не на шутку увлеклись созданием родословных фолиантов. У меня на столе лежат две роскошных, богато иллюстрированных семейных саги, их создали мои однокурсницы - старинные друзья по биофаку МГУ. Мы познакомились в сентябре 1948 года, когда пришли учиться на первый курс, и вот дружим уже 70 лет. Неслабо, да? Одной из этих саг живо заинтересовался музей Льва Толстого, там скоро пройдёт её презентация. Причем тут Лев Толстой? Ответ понятен, если принять во внимание имя автора: Элеонора Хаджи-Мурат. Да, герой знаменитой повести Льва Толстого – прямой предок моей однокурсницы. Другая однокурсница, Верната Гречко, посвятила многие страницы своей родословной книги терским казакам, их трагической, но в чём-то и прекрасной истории. Представляю, какие сильные чувства испытают внуки и правнуки моих биологинь, окунаясь в своё уникальное родословие. Родословие уникально у каждой семьи, в этом - вся прелесть таких разысканий.
- Биофак МГУ знаменит не столько семейными сагами, сколько песнями. Теоретики утверждают, что авторская (бардовская) песня родилась как особый жанр в середине пятидесятых годов одновременно у вас на биофаке и в МГПИ. Эти песни возникли как противовес официозу?
- Вовсе нет. Но, во-первых, не в середине пятидесятых, а в конце сороковых. И добавьте географический факультет МГУ, там сочинять и петь своё начали даже раньше, чем у нас на биофаке. Во-вторых, ни в МГУ, ни в МГПИ не было тогда никакого противостояния студенческих песен так называемому официозу.
❗ Печатью агитпропа была мечена лишь малая доля советских песен, в основном же песни советского кино, театра и эстрады были настолько хороши и настолько любимы, что люди поют их до сих пор. И чем дальше мы от той советской поры, тем сильнее хотим их петь. Это факт.
Соответственно, студенческое самодеятельное творчество того периода не было ни скандальным, ни протестным, в нём доминировали простые и добрые чувства. «Песня о далёком друге», «Несмеяна» - вот названия песен моего однокурсника Гена Шангина-Березовского, который первым у нас начал сочинять, еще в 1949 году. Никакого негатива, сплошной позитив. Гитарные песни с подковыркой возникли позже в иной среде – театральной. Галич, Высоцкий. Их сразу взяли на вооружение «Радио Свобода» и «Голос Америки». Делайте выводы сами.
- Как литератор вы дружили с замечательными писателями и поэтами. Кто из них оказал значительное влияние на ваше творчество?
- Сильнее других на меня влияли поэты предыдущего поколения – фронтовики. Из них особенно влиятельными были двое – Борис Слуцкий и Александр Межиров. Назову также Николая Панченко, Юрия Левитанского. Сказать, что я с ними дружил, было бы большой натяжкой. Все они относились ко мне дружелюбно, предлагали общаться тесней, но этого не позволял мой образ жизни. Дружить легко, когда живёшь в дачном посёлке Переделкино и гуляешь по тем же дорожкам. А если ты каждый божий день вкалываешь в родной лаборатории, тебе не до прогулок с небожителями.
- Дмитрий Антонович, более шестидесяти лет вы плодотворно работаете в двух важнейших областях культуры и науки. Как поэт регулярно выпускали сборники стихов, руководили литературной студией и творческими семинарами, занимаетесь эссеистикой. Как нейробиолог вы - автор нескольких книг и сотен статей, организатор международных конференций. В чём секрет успешного совмещения таких разных призваний?
- Отвечу так: лучше совмещать, чем не совмещать. Совмещение полезно для здоровья. Если, как сказано у Пушкина, «ко звуку звук нейдет», - что бедному поэту остаётся? Напиться. В мои молодые годы внутренний голос подсказывал другу-стихотворцу направить стопы в Центральный дом литераторов, там всегда можно было найти других таких же несчастных, которым тоже не пишется. Поплачутся друг другу в жилетку и напьются с горя. А мне нельзя – давит обязаловка. Притом учтите: обязаловка приятная, любимая. Что может быть целебней любимой работы? Совмещение спасительно. Антон Павлович Чехов успешно совмещал писательство с хорошим и нужным занятием - врачебной практикой. И прожил бы, я думаю, до ста двадцати лет, если б не чахотка, которую в его время не умели лечить. В наше время медицина многое умеет, вот я и живу почти уже девяносто лет. Но при той же хорошей медицине давно поумирали многие из тех, с кем я на исходе пятидесятых робко стучался в двери ЦДЛ. Почему их век оказался короче? Думаю, потому что они не замещали неизбежного безделия целительной обязаловкой.
Врачам, конечно, большое спасибо, особенно хирургам – они меня не раз спасали. Помогает и то, что по образованию я физиолог. Были случаи, когда я сам себя спасал. Однажды врачи почти уже положили меня на операционный стол – очень были встревожены внутренним кровотечением. И тут я вдруг вспомнил, что у меня пониженная свёртываемость крови. Отменил таблетки аспирина, которые пил по совету кардиологов, и кровотечение прекратилось. В итоге избежал болезненной операции.
- А что вы как физиолог посоветуете нашим читателям?
- Советую помнить, что физиологические функции должны работать. Сказанное касается не только мышц и мозга. Функция, не несущая нагрузки, даёт зелёный свет старению и умиранию.
- Вас называют создателем собственной школы в науке о мозге. В чём состоят отличительные особенности нейробиологической школы Дмитрия Антоновича Сахарова?
- Это преувеличение, своей научной школы я не создавал. Я отношу себя к школе, носящей имя моего учителя, Хачатура Сергеевича Коштоянца. Отличительная особенность школы Коштоянца состоит вот в чём. Прежде наука искала аналогию устройства мозга с работой технических устройств. При Декарте это были современные ему гидравлические устройства, на моей памяти мозг уподобляли телефонной станции, позже многие стали полагаться на устройство компьютера: разберёшься в компьютере – поймешь, как работает мозг. Хачатур Сергеевич Коштоянц считал такой путь тупиковым, он перевернул проблему с головы на ноги. Первым в мировой науке он пришел к мысли, что мы сможем понять устройство мозга, если будем искать тождественность не в технике, а в биологии – в свойствах живых клеток и в механизмах их взаимодействий. Особое значение Коштоянц придавал тем биологическим молекулам, посредством которых живые клетки общаются между собой и влияют друг на друга. Такие молекулы существовали в природе задолго до возникновения нервной системы, они же используются и в самом совершенном мозге – мозге человека. Идея Коштоянца проста: разберёшься в происхождении нервной системы – поймёшь, как работает мозг.
Что касается меня, я наряду с другими приверженцами этой идеи всю жизнь занимался разработкой плодотворного наследия Коштоянца.
❗ В молодые годы предметом моих занятий были нервные клетки. Почему они разные? Зачем это нужно? Позже – как нервные клетки собираются в сообщества? В последний период наш коллектив искал ответы на вопрос: как клетки нейронного ансамбля вырабатывают совместное решение – формируют поведенческую программу? Это уже нейроэтология. Так называется молодая дисциплина, занимающаяся клеточными и молекулярными механизмами, лежащими в основе поведения.
Хачатур Сергеевич был великим физиологом, его гениальные прозрения преобразили науку о мозге. Никакие фанфары не трубили, Нобелевские премии по физиологии вручались, как принято, вовсе не тем, кому следовало бы. Но революционные представления Коштоянца, пусть безымянно, вошли в плоть и кровь мировой науки. Мне повезло, я вовремя попал в хорошие руки.
Замечу попутно, что советская наука вообще была очень сильна, особенно в таких дисциплинах, как физика, математика. При существенно меньших затратах мы шли ноздря в ноздрю с мировой наукой, а на отдельных направлениях были впереди. Коштоянц – далеко не единственный пример. Но память обо всём хорошем, что было в советский период, не нравится тем, кто выиграл от гибели Советского Союза. Выиграли многие – и не только забугорье. Поэтому нашу память стараются вытравить, заливают негативом. Спросите обывателя: что он может сказать о советской биологии? Он сразу выкрикнет: Лысенко! И знать не знает, что Лысенко был исключением из правила, а правилом были замечательные институты, прекрасные коллективы биологов, великие исследователи и педагоги.
- Теперь страна стала совсем другой. Исчезли партийные инстанции, которые могли силком навязать биологам полуграмотного Лысенко или объявить анафему кибернетике. Каково, по вашему впечатлению, нынешнее самочувствие российской науки?
- По моим впечатлениям, оно не внушает оптимизма. Да, партийное управление наукой исчезло, но нынешнее, государственное, оказалось чрезмерно бюрократическим, то есть по-своему разрушительным. Но главная беда даже не в этом. С гибелью Советского Союза над отечественной наукой нависли системные угрозы, каких мы не знали прежде. Достаточно назвать вывоз мозгового капитала. Продолжающаяся утечка молодых специалистов приобрела катастрофический характер, иные коллективы держатся на одних стариках.
Далее: тревожит насаждаемый в стране культ индивидуализма и конкуренции, он несовместим с нашим национальным менталитетом. Советская наука была во многом успешной потому, что отношения между людьми были товарищескими, демократичными. «Мы» для каждого было важней, чем «я». Коллективизм создавал климат, он давал преимущество в самых разных отношениях, даже в денежном - мы тогда использовали своё скромное финансирование с высочайшей эффективностью.
Когда мне впервые довелось поработать в западном университете, меня поразило, насколько там всё иначе. Каждый аспирант рассматривал других аспирантов своего шефа как конкурентов, которых он должен обскакать, чтобы получить в итоге некоторую штатную позицию. Отсюда – закрытость. Мне это показалось дикостью, ничего подобного не было в моё время между нами, аспирантами Коштоянца.
Но не хотелось бы заканчивать разговор на печальной ноте. Будем надеяться, что российская наука вместе со всей страной переживёт трудные времена.
Интервью взял Юрий Рыков.
Светлая память Вам, дорогой Дмитрий Антонович Сухарев. И спасибо Вам огромное за все!
💗 Татьяна Гольцман и мой канал Ноктюрн души на струнах жизни. Присоединяйтесь!
