— Мама, а зайчику не больно было? — спросил я, сжимая в руках тяжелую, блестящую банку сгущёнки.
Она остановилась, глядя на меня удивлёнными глазами.
— Какому зайчику, сынок?
Я прижался к её фартуку и зашептал:
— Ну... который бежал со сгущёнкой, а ты его поймала.
На её лице промелькнула улыбка, но в глазах блеснуло что-то нежное, тронутое.
— Ах ты мой, маленький... — Она присела, заглядывая мне в глаза. — Ну конечно, не больно. Он сам отдал.
Но мне четырёхлетнему, эта её уверенность казалась обманчивой. В голове уже разворачивалась картина: серый, пушистый зайчонок, лапки перепачканы землёй, огромные уши подрагивают от страха. А мама, сильная и решительная, преграждает ему путь, ловит за мягкий хвост...
Это было в середине 80-х. Помню, как наша жизнь будто бы состояла из небольших радостей, которые требовалось добывать с трудом. Сгущёнка в доме была событием. Настоящим праздником. Она стояла в центре стола, как трофей, сверкая голубовато-белой этикеткой. И именно в тот день мама решила сделать из этой банки не просто угощение, а настоящую сказку.
Она говорила, что зайчик бежал быстро-быстро, у него в лапках была эта самая банка. И она, проходя мимо, остановила его. «Куда же ты так спешишь?» — спросила. А он, подумав немного, сказал: «Ну, нес сгущёнку, а раз ты попросила, возьми».
Я слушал и чувствовал, как в груди разрастается что-то щемящее. Бедный зайчик! Ведь, наверное, он нёс сгущёнку своим зайчатам, голодным, маленьким, голосящим. И вот так просто... отдал.
— Мама, я не буду, — заявил я твёрдо, отодвигая банку. — Отнеси ему обратно.
Она засмеялась:
— Сынок, ну ты что. Зайчик ушёл. Ему и не надо, он добрый.
Но я упрямо мотал головой, чувствуя, как глаза щиплет от слёз.
Прошли годы.
Теперь мне уже за сорок. Я взрослый мужчина, у которого и у самого двое детей. Каждый раз, открывая новую банку сгущёнки, я вспоминаю ту сцену из детства, ту волшебную историю, которая навсегда отпечаталась в моей памяти.
Смешно, конечно, сейчас представлять, как всерьёз переживал за воображаемого зайца. Но с другой стороны, именно тогда я впервые понял, что такое эмпатия. Она пробудилась во мне так внезапно, как будто кто-то включил свет в комнате, где раньше было темно.
Помню, как спустя годы, в подростковом возрасте, мама рассказывала эту историю друзьям. Она смеялась:
— Уговорила его хоть пальцем сгущёнку попробовать, а он — ни в какую! Всё зайчонка жалел!
Но я не смеялся. Почему-то мне было до боли ясно: это была не просто детская фантазия.
Недавно я поделился этой историей с сыном.
Он с восхищением посмотрел на меня:
— Пап, а ты правда не съел?
— Ни ложки, — ответил я, глядя, как он облизывает палец после очередной порции сгущёнки.
Он замолчал, а потом вдруг сказал:
— А знаешь, пап, может, зайчик и правда был?
Я улыбнулся, но внутри будто что-то ёкнуло. Ведь возможно, в этой детской сказке больше правды, чем мы склонны верить.
Взрослея, мы теряем часть себя, то самое, что делает нас настоящими. Мы разучиваемся сочувствовать, искренне верить в добро. Но, вспоминая того зайчика, я понимаю, что внутри меня всё ещё живёт тот мальчик, который готов отказаться от всего ради кого-то, кто никогда этого не узнает.
Эмпатия — самый драгоценный подарок, который я сохранил из детства.
