При наступлении у́тра, в далёкой России, заблаговременно оставленной предусмотрительными сообщниками, в тот момент, когда летательный аппарат, уносивший Кедрову и Борщова, уверенно поднимался в варшавский воздух, глава японской якудзы собрал оставшихся воинов в главном высотном офисе. Он облачился в чёрный костюм и сделался похожим на остальных соучастников. Если осуществлять подсчёт боеспособных людей, пятеро погибло у Папы Коли, четверых уничтожили Мишин с везучей командой; выходит, изо всей иностранной мафии в наличии оставалось девять надёжных воинов. В их незначительном составе непримиримый босс, грозный и ярый, планировал дать ожесточенный отпор и расквитаться с русскими конкурентами; они посмели жестоко его обмануть и подсунули некачественный, наполовину бодяженный, левый продукт. Нагрянуть внезапно? Нет, столь недостойный поступок подорвал бы незыблемые традиции и нравственные устои; они складывались длительными веками и подразумевали, что первыми обязаны сразиться главари преступных сообществ и что только затем в смертельный бой вступают все остальные, менее значимые, подручные люди.
Чтобы не отступать от существующих правил, главный «якудза», больше известный под псевдонимом Дзито́ре, позвонил верховному лидеру российских бандитов. Говоря коротким, но ёмкими фразами, он назначил им общую встречу:
- Павел Аркадьевич, нужно увидеться лично. Через час я буду в твоём презренном офисе, и вместе со всеми «своими».
- Да?.. Но в чём, собственно, дело? - попробовал поинтересоваться первый босс международной преступности.
- Обо всём на месте! - бросил в мобильник Дзито́ре и сразу же отключился.
Не оставалось ни маломальских сомнений, что назначалась пресловутая «стрелка». Хотя предложение выглядело не очень обычным, да и делалось оно не общепринятым способом, когда, для выяснения стойких непониманий, члены бандитских групп встречались где-нибудь в заброшенном месте. По всей видимости, вспыльчивые япошки оказались настолько сильно разгневаны, что не соблюли стандартные нормы, давно устоявшиеся в криминальных сообществах.
Время едва достигло шести часов нового дня. Павел Аркадьевич вставал аккурат в то самое время, но к насущным делам переходил часам к восьми, а бывало, и к девяти. Случай выглядел исключительным, поэтому, набросив толстый халат и обезличившись обыкновенной, но зверской маской, он проследовал в крохотную каморку. В ней всегда присутствовала парочка уголовников, призванных охранять его «бесценную» личность. Особенно не раздумывая, маститый преступник разбудил звеньевого бригадира, небрежно растолкав за мощные плечи.
- Верзила, вставай, и быстренько собирай всех наших – кого только сможешь! К семи часам здесь должно быть полно́ народу. Пусть вооружатся как следует; чувствую, нам едут серьёзную «предъяву» «кидать».
Мгновенно узнав замогильный голос, разбуженный бандит той же секундой поднялся, а следом скоренько бросился исполнять недвусмысленное задание. Первым делом обзвонил всех мелких бригадиров, подтвердив им полную неотвратимость создавшейся ситуации. Те довели весомую информацию до остальных преступных соратников. Дисциплина представлялась завидной: без пятнадцати минут семь в приёмном помещении главного криминального босса находилось двадцать восемь «до зубов» вооруженных сподвижников. Среди них присутствовал и Карат, так как общий сбор касался всех, кто мог исправно держать оружие, и даже американских русскоязычных гангстеров. Без пяти семь, бандит «номер один» появился в обычном обличии, сумрачно чёрном и внешне похожем на безликого ниндзя; сзади виднелся оригинальный самурайский меч, и изящный, и прочный. Пунктуальные, словно те немцы, в назначенный срок заявились мстительные японцы. Возле подъёмного лифта их встретили двое расторопных приспешников, вооруженных автоматами системы Калашникова; они представляли русскую мафию. Всех десятерых российских «якудза» проводили до центрального офиса, где подле верховного босса столпились озлобленные преступники.
Очутившись в представительной комнате, Дзито́ре вышел вперёд и встал напротив Павла Аркадьевича; тот находился с той стороны большого стола, длинного и широкого. Оставшиеся девять преданных ниндзя выстроились сзади, в единую цепь, оставаясь друг от друга на незначительном расстоянии, – благо немаленькая вместительность им позволяла. С противоположной стороны расположились русские мафиози; они встали бесформенной кучей, но и предполагая, чтобы, ежели придётся стрелять, смертоносные пули летели в одном направлении и чтобы, шальные, не задевали «своих».
Как только необходимые процедуры посчитались исполненными и принятые формальности всецело соблюдены, главный японский гангстер высказал прямую претензию:
- Вчера – Вы! - он указал средним пальцем на главу российского преступного синдиката, что считалось у закоренелых бандитов крайним верхом неуважения и что являлось прямым оскорблением, уладить которое бескровно никак бы не получилось, - продали мне – за шесть миллионов долларов! – бодяженный кокаин, наполовину состоявший из соды, что является делом совершенно недопустимым.
- Не может такого быть! - гробовым голосом, потусторонним и страшным, прогромыхал ему Павел Аркадьевич. - Реализуемый «товар» приобретался через надёжных людей, неоднократно проверенных, а натуральное качество оценивалось по принятым нормативам.
- То есть, - еле сдержавшись, чтобы продолжить словесную речь, сквозь зубы процедил разъярённый Дзито́ре, - кто-то здесь, единожды оскорбив меня разведённым наркотиком, ещё и хочет сказать, что я говорю кривую неправду?
- Мои слова легко проверить, - сверкнул озлобленными глазами босс русской мафии, - сейчас мы вызовем продажного «мусора» и всё у него узнаем.
- Никого вызывать не надо, а заодно не стоит представлять из меня тупоумного идиота, - коротенькими фразами рычал непримиримый японец, находившийся в неописуемом гневе, - поганый «мент» уже поплатился, - он снова указал средним пальцем на первое лицо российского преступного мира и резко отрезал: - А сейчас и ты мне ответишь!
Последнее выражение говорилось, как окончательная команда к активному действию. Обнажая самурайский меч, Павел Аркадьевич легко перепрыгнул через широкий стол и оказался друг против друга с недавним дружеским конкурентом – теперь смертельным, если и не заклятым врагом, точно так же обнажившим сабельное оружие. Они молчали примерно с минуту, с ненавистью смотрели грозными взглядами и, так и не увидев в равнозначном противнике ни затаённого страха, ни горького сожаления, сцепились в решающей битве. Зазвенели острозаточенные мечи, а злобные неприятели энергично закружились по кругу. У обоих наблюдалась прекрасная фехтовальная подготовка, и любые, казалось бы удачные, выпады заканчивались лишь лёгкими ранами и несущественными царапинами. Они бились уже с полчаса, но никому из них так и не было нанесено хоть сколько-нибудь значимого ранения. Не смея влезать в «верховную драку» и находясь в волнительном напряжении, зачарованные соратники молча стояли, готовые немедленно броситься в смертельную битву, едва закончится красивый, но убийственный поединок.
Постепенно оба сражавшихся человека на́чали уставать. Дзито́ре решил, что пора применить его излюбленный выпад; он всегда отлично срабатывал и ещё ни разу, во всей насыщенной практике, не проводился им в холостую. Присев после очередного замаха (как впоследствии оказалось, бывшего в арсенале у Павла Аркадьевича тоже обманным), для проведения коронного, сплошь неожиданного, приёма, главный «якудза» резковато выпрямился, а повернувшись вокруг незримой оси, лихо отсёк голову на миг зазевавшегося противника. Насладиться добытой победой он так и не смог: в то же мгновение в его массивную грудь, точно в области сердца, вонзался меч не менее коварного неприятеля. Два главных босса российской мафии, и японской, и русской, практически одновременно поразили друг друга.
Едва случилось односекундное двойное убийство, кровожадные японцы, ожидавшие окончания ритуального поединка и стоявшие с обнаженными стальными мечами (как и их не менее жестокие недруги с огнестрельным оружием, приведённым в боевую готовность) бросились в ряды ненавистного ворога; они буквально среди них растворились, орудуя смертоносными саблями и раздавая целенаправленные удары и направо, и в то же время налево. Прекрасно натренированные для проведения ближнего боя, они чувствовали себя и свободно, и превосходно, отлично справляясь с поставленной перед ними однозначной задачей; безликие ниндзя беспощадно поражали осатаневшего недруга. Приведённые в полное замешательство, бандиты (которые русские) открыли беспорядочную стрельбу – разом палили из всех огнестрельных стволов, неотвратимо поражая чужих, но и не забывая «своих». Сражение оказалось недолгим и заняло чуть больше семи минут. К его завершению на паркетном полу валялось двадцать девять покойников, сторонников русскоязычного мафиозного клана, а вместе с ними восемь мёртвых японцев (если брать без учета их предводителя). Куда же девался последний? Выживший чёрный убийца, имевший многочисленные ранения, он продолжал оставаться живым, способным хоть как-то передвигаться. Убедился, что никто из лежавших на полу матёрых преступников не остаётся живым. Фактически представлялось страшное зрелище: всё половое покрытие заливалось обильной кровью; всюду, в хаотическом беспорядке, валялись человеческие останки, отмеченные отрубленными конечностями, а в некоторых случаях и вконец обезглавленные; японские трупы виделись изрешечёнными многочисленными пулевыми зарядами, зато сохраняли общую телесную целостность.
Отдав дань памяти и поклонившись убитым братьям, оставшийся ниндзя, превозмогая жуткую боль (что после длительных тренировок представлялось нетрудным), направился на столичную улицу; он намеревался как можно скорее скрыться с кровавого места, немыслимо ужасного преступления. Едва оказался внизу, весь окровавленный, он сразу привлёк сосредоточенное внимание находившегося на службе гражданского персонала. Раненый боец ни на кого не гля́нул, а в спешном порядке покинул криминальное здание, русский оплот мафиозного клана. Очутившись на свежем воздухе, японский воин уселся в один из автомобилей, прибывших на смертельную битву, порезче надавил на газовую педаль и выжал из мощного двигателя всё, на что он являлся способным.
Почти в то же время, как он выходил из бандитского офиса, в него медленно заходил Малой, получивший необходимую медицинскую помощь и чувствовавший себя (в плане выздоровления) гораздо увереннее. Хотя ему назначалось длительное стационарное излечение, но (превосходно зная, что в мафиозной организации уважительной причиной, позволявшей не выполнить поставленное задание, является разве скоропостижная смерть) он решил с повинной явиться к «верховному боссу». Хотел попытаться выторговать себе дальнейшую жизнь, сославшись (как и советовал Мэ́ссон) на непредсказуемых, поголовно безумных, японцев. Подрагивая израненным телом и находясь в предвкушении тяжёлой беседы, смущённый бандит поднялся наверх и проследовал напрямую в приёмную. Попав вовнутрь, ошеломленному взору предстала немыслимая картина, не поддававшаяся никакому словесному описанию. Внимательно всё осмотрев, активный член преступной ячейки (несколькими минутами назад целиком ликвидированной) воочию убедился, что среди мёртвых трупов живых людей (уж однозначно!) не значилось. И тут в бесшабашную голову пришла удивительная идея! Вместо того чтобы из стрёмного места побыстрее свалить, он почему-то решил непременно выяснить: кто же всё прошедшее время жестоко ими распоряжался, посылая на верную гибель и беспощадно лишая и без того безрадостных жизней? Найдя единственную отрубленную голову, похожую на японского ниндзя, Малой резким движением скинул с неё тугие повязки… И тут! Он увидел знакомую физиономию и чуть не плюхнулся оземь: пред возмущенным взором предстало обыкновенное человеческое лицо, принадлежавшее простому уборщику верхнего этажа! Да, умерщвлённый лидер официально оформлялся убираться на последнем пролёте высотного здания, отданного под комфортные офисы российской преступности. Подручный пособник неоднократно видел жестокого главаря, одетого в грязную спецодежду; но он никак не мог себе представить, что какой-то «любитель наводить чистоту», мог запросто вертеть людскими судьбами, беспощадно поломанными и напрочь им исковерканными.
Выявленное обстоятельство явилось для исполнительного бандита (ну, просто!) оглушительным шоком. Он не догадывался, что с точки зрения глубокой конспирации предусмотрительный ход не лишался здравого смысла и замысел Павла Аркадьевича представлялся продуманным «супертактически»: этаж арендовался на имя Когана Юрия Марковича, а верховный босс значился лишь в качестве добросовестного уборщика; в лицо его никто не знал и никогда не видел; арендная плата вносилась всегда своевременно; излишнее внимание особо не привлекалось – словом, в случае, если бы пришлось «уходить», то проделать несложный трюк, перевоплотившись в простого уборщика, особого бы труда не составило.
Удовлетворив банальное любопытство, неуёмный бандит хотел уже было покинуть то страшное, до ужаса жуткое, место; но… он чуть-чуть припозднился и попал прямо в руки недружелюбных спецназовцев, стремительно ворвавшихся на последний этаж. Чтобы избежать смертельной пули, ему пришлось «аккуратно» прилечь, следственно задержаться и планомерно доста́виться в ближайшее отделение – для выяснения всех значимых обстоятельств.
Выжившего бандита, долго не рассуждая, перенаправили в федеральную штаб-квартиру, обязанную изводить организованную преступность столицы. По дороге он удручённо ухмылялся и неустанно твердил:
- Босс, «мать его… нах», обыкновенный уборщик?..
Очевидно, открывшееся обстоятельство настолько сильно въелось в преступную «бестолко́вку», что не давало никакой моральной отдушины. Он смотрел отнюдь не в корень проблемы; нет, больше всего его заботило, что все нелёгкие годы, ушедшие на русскую мафию, он выполнял беспрекословные приказы (и до́ смерти боялся!) никчёмного «любителя чистоты». Подобным ему, на других этажах, он мог бы хлёстких «лещей» надавать, и никто бы из них ни разу не пикнул. Неприятное положение подорва́ло и личную самооценку, и мужское самолюбие горемычного отморозка – он полностью зациклился на щекотливой проблеме. Выпучив обезумившие глаза, Малой сделался похожим на пучеглазую рыбу, а вовсе не на нормального человека. «И как ему так долго удавалось скрываться и водить нас, порядочных бандитов, за́ нос? - удивлялся бывший «шестёрка», представитель самого сильного преступного синдиката. - Он же ведь руководил ещё множеством мелких бригад, авторитетные главы которых подчинялись лично ему; они точно так же получали от него неоспоримые указания. Как же они теперь… распадутся? Или в стране беспредел лютый опять образуется и начнётся убийственное лихачество?» Странное дело, мелкого бандита, мальчика на побегушках, единственного выжившего среди могучей криминальной организации, занимали сейчас именно наивные, глуповатые, бесхитростные вопросы.
Несмотря на то что «ценный кадр» имел телесные повреждения и не совсем адекватно оценивал неоднозначную ситуацию, его подвергли длительному допросу. Два оперативных работника (один круче второго) почему-то считали, что выжившему злодею должно быть хоть что-то известно. Даже правдивые уверения, как будто и прошедшую ночь, и наступившее утро он провёл в лечебных покоях, никак не подействовали. В конечном счёте, так ничего из него и не вытянув, а по угрюмому виду поняв, что натерпевшийся преступник лишился рассудка, последнего бандита отправили на тщательную проверку и поместили в закрытую психиатрическую больницу. Осмотрев квазибольного, маститые исследователи пришли к логичному выводу, что основной смышлености он всё-таки не лишился – у него просто-напросто случилось временно́е недомогание, вызванное жестокими пытками и крахом идеологических ценностей. За то время, что последний участник уничтоженной банды подвергался психологическим экспертизам, оперативные службы проверили представленную им версию, которая во всём подтвердилась. Малой выбирался из лечебного заведения как раз в тот драматический миг, когда остальные партнёры «по опасному бизнесу» были уже мертвы – это подтверждалось актами судебно-медицинских исследований. Помимо прочего, надлежащая проверка изъятого пистолета обоснованно показала, что в убитых людей из него не стрелялось. Предъявить удачливому злодею было нечего, и после коро́тенького ликбеза он, осчастливленный, был выпущен на свободу. Хотя на всякий случай ему всё же вручили безвыездну́ю подписку, которая (если уж честно) ни к чему не обязывала.
