Александр Копалов: г. р. 1952, фотохудожник, почетный член Союза фотохудожников РФ, автор десяти персональных выставок, участник 16 зарубежных выставок, лауреат всероссийских и международных фотоконкурсов, руководитель студенческого фотоклуба Центра культуры НГТУ.
По случайному стечению обстоятельств 8 ноября 2024 года в Новосибирске в один день открылись две отчетные выставки творческих союзов. В художественном музее – «Новосибирская творческая фотография: традиции и новаторство», в арт-галерее «На Красном» – «Картина года». Впопыхах могло показаться, что кураторы перепутали площадки, по ошибке отправив полотна одного почтенного мастера к фотографам.
Зрители подходили к снимкам чуть ли не вплотную, чтобы прочитать подписи на этикетках, но к макам и подсолнухам хранителя традиций и воплотителя новаций Александра Копалова приближались по другой причине. Всегда тянет осуществить тактильный контакт с его работами, ощупать фактуру пастозной живописи, провести пальцем по буграм и выбоинам, царапинам и ссадинам. Бесполезно. Его листы такие же гладкие, как и все прочие. Но ощущение живописного произведения не пропадает. И совершенно не понятно, как это сделано.
Если бы обработка изображения, точнее сказать, создание картины заключалась только в применении соответствующего фильтра в фоошопе, то и разговора бы не было. Всё гораздо сложнее, шире и глубже в даль. На открытии его первой персоналки в Доме ученых Академгородка в конце прошлого века, на заре цифровой фотографии, к которой 46-летний Копалов только с подозрением присматривался, зрители точно так же недоумевали: «Это фотография или картина?» Но тогда понятия компьютерной графики еще не существовало, а сложная авторская система печати уже сформировалась. Один из основоположников фотографического сюрреализма в России Лев Макаршин выпустил в народ крылатое выражение: «Копалов изобрел аналоговый фотошоп».
Он и направил младшего коллегу к идее персонального проекта. Копалов долго и тщательно готовил к выставке 60 листов, а место в выставочном зале было для 80. И он оперативно допечатал еще 20 работ, которые считал проходными («облако, цветочки, полный балаган»), а фотогуру Андрей Пашис, имеющий обыкновение подхлестывать творческий азарт коллег суровой правдой искусства, и вовсе назвал розовыми соплями. Но именно эти картинки, наиболее наглядно раскрывающие главную тему автора о гармонии окружающего мира, поразили простого зрителя. Невесомые девушки растворялись в лунных бликах, туманном мареве, снежных россыпях; одухотворенный лик природы сливался с ветвями и кронами; мягкий свет приглушал посторонние звуки.
Другие картинки содержали многомерность смыслов, настораживали изысканностью и утонченностью, намекали, что в жизни бывают более сложные, чем радость, чувства, отсылали к Ван Гогу, Гогену, Дали. Еще бы. Автор не только разбирается в живописи, но и кисточку умеет держать. В детстве он посещал художественную школу, но в решающий момент что-то пошло не так. А фотографией увлекся в институте – и оказалось, что это искусство сложнее живописи, ибо требует больших усилий, нуждается не просто в технической грамотности, а в инженерной продвинутости. И означает езду в незнаемое.
Копалов учился на электро-энергетическом факультете НЭТИ, параллельно фотокорил в вузовской газете «Энергия» и зависал в студенческом фотоклубе (куда через годы, через расстоянья вернется уже преподавателем, закольцевав свой роман с Alma Mater). В многотиражке научили главному. Во-первых, утром ты должен принести в редакцию фотокарточку, а не рассказ о том, почему она не получилась. Во-вторых, не говори, что получилась, пока не будешь держать в руках негатив. «Получилось!» – отрапортовал он в телефонную трубку ответсеку после проявки пленки с долгожданного открытия студенческого общежития, рассмотрев пленку и заливая в бачок воду для промывки. Тут и случился слом системы. Из холодного крана внезапно ливанул кипяток, а из бачка поползла эмульсия. Вся работа, а вместе с ней и радость от выполненного задания, пошли насмарку.
В фотоклубе ребята учились предугадывать подобные неожиданности, а главное, осваивать хитрости цветной печати – придумывали эксклюзивные фишки с фильтрами и совмещением кадров, раскрашивали черно-белую пленку, разбирались со всеми этими сульфидами и сульфатами. Свою первую живописную работу «Иней» Копалов сотворил, освоив прием соляризации с помощью частичной проявки и добавлением второго кадра. Отправил на всесоюзный конкурс «Смена-Орво» и попал в тройку призеров. Но никак не ожидал, будучи в командировке в Москве, увидеть на стене знаменитого фотомагазина на проспекте Калинина этот самый «Иней».
Так, задолго до первой персоналки, началось триумфальное шествие Александра Копалова по международным фотовыставкам и салонам, чему способствовал областной фотоклуб «Факел», куда он пришел уже серьезным знатоком фотокухни и сразу был избран в худсовет. Энергия руководителя «Факела» Андрея Лашкова, по совместительству врача скорой психиатрической помощи, сносила все преграды, в том числе обломки железного занавеса. Налаживалось взаимодействие с фотоклубами страны, укреплялось сообщество с фотохудожниками всего мира. Объезжая мастерские в карете скорой помощи, несгибаемый титан оправдывал использование своего транспортного средства делом – ускорял события, заставлял шевелить рогом, отправлял скрести по сусекам, собственноручно помогал рассылать карточки по международным салонам. На Копалова как на первого н-ского фотоэкспериментатора делал главную ставку.
Местные приверженцы соцреализма не стеснялись устраивать жесткий разбор полетов, не прощая отступничества от шаблонов, и под раздачу попал романтический профиль огненноволосой и курносенькой нимфетки. «А мы что говорили!» – радостно переобулись псевдокритики, когда именно эта работа украсила афишу международной фотовыставки в Стамбуле, посвященной 150-летию фотографии. Крупными буквами значилось: «ULUSLARARASI FOTOGRAF SERG» – и меленькими внизу: «Александр Копалов, СССР». Он сделал вывод, что чаще всего признание приходит не изнутри, а снаружи. Там и время бежит быстрее, за ним надо успевать.
Копалов всегда был нарасхват у журналистов, которые, как сговорились, задавали один и тот же вопрос:
– Как вы это делаете?
– За фотографию «Зимнее утро» Брежнев отцепил бы со своего кителя пятую звезду и вручил мне! – посмеивался ответчик, но процесс создания шедевра описывал серьезно: – Это снято зимой на даче. Тривиальный пейзаж: замерзшая река, две опрокинутые лодки, рыбаки подле лунок, затянутое тучами небо. Пункт один: печатаю черно-белый негатив. Пункт два: переворачиваю лодки, из двух делаю четыре. Пункт три: вытаскиваю негатив из-под фотоувеличителя и вставляю матовое стекло для усиления снега. Пункт четыре: возвращаю негатив, впечатываю солнце с помощью обычной медицинской клизмы, обладающей идеальной формой шара…
Пресса недоумевала:
– Как это вы не боитесь раскрывать свои секреты?
Копалов посмеивался:
– Не найдется другого такого дурака, который стал бы этим заниматься!
Наоборот, умник сразу бы просек неподъемность задач, которые ставит перед собой изобретатель аналового фотошопа. Умник заголосил бы: товарищ фининспектор, взгляните, какие издержки в моем производстве и сколько тратится на материал! Засим, умник увидел бы, что ванная типовой хрущевки не используется по прямому назначению, жена с ребенком уходят на помывку к соседке, стирка происходит в тазике на кухне. Умник не понял бы, какого рожна Наташа привозит ненаглядному супругу из Казахстана две пачки драгоценной фотобумаги 50 х 60, в то время как ее подружки хвастаются приобретением новомодных шмоток. Тут уж ванна оказывается тесна, ведь для широкоформатной печати нужно установить фотоувеличитель на столе и развернуть на пол. Затем плотно занавесить окна и замаскировать щель под дверью.
Но это еще не всё. Знакомый летчик международных авиалиний доставляет из Германии волшебный агрегат, после чего коих в Новосибирске стало всего два, причем местонахождение первого не афишировалось. За него Копалов выложил аж 12 миллионов, в спешном порядке занятых у обогатившегося товарища – на дворе 1996-й год. Дойная корова, коей обернулась импортная проявочная машина, стремительно вывела в плюс своего обладателя. Особенно хорошо шла высокопрофессиональная халтура в детских садах, приносившая несказанное удовольствие и заказчику, и исполнителю. А главное, чудесный станок печатал отличного качества картинки для выставок – одних только персоналок Копалов провел добрый десяток.
Но недаром же он учился в НЭТИ на инженера! По специальности работал всего полтора года, а в личных целях знания применял всю жизнь. Техническая мысль пульсировала, а руки мастерили всевозможные прилады к уже имеющимся приборам – цветоанализатор, подобных которому не было на советских прилавках, или автоматическую головку для фотоувеличителя, что меняла светофильтры, реализуя аддитивный цветовой синтез. А еще он соорудил устройство для фотосъёмки бутербродов из слайдов, состоящее из фотокамеры Nikon F801 и штатива от микроскопа с микрометрической подвижкой…
На протяжении 35 лет Копалов снимал в основном на слайды, помещал их в прозрачные футляры, рассматривал на просвет, совмещал по теме и колориту, сортировал для дальнейшего таинства методом тройного экспонирования, тасовал, передвигал, манипулировал, колдовал, священнодействовал. Процесс печати практически не прекращался – и когда он работал в НИИТО, где для одной только докторской диссертации (а их у медиков было далеко не одна) нужно было напечатать 120 кадров, и когда перешел фотокором в «Сибирскую газету», где был опубликован исторически уникальный снимок – портрет Юрия Никулина с автографом. Но всегда оставался прежде всего фотохудожником, в прямом смысле этого слова. Только вместо холста у него была фотографическая бумага.
На ток-шоу Насти Журавлевой «Признание», а шел 1998-й год, из зала поступил вопрос, не утрачивается ли мастерство фотографа с появлением фотоаппаратов, которые гарантируют хороший снимок каждому, кто нажал на кнопку.
– Речь идет о гнуснопрославленных мыльницах? – нахмурился Копалов и тут же перешел на стеб: – Душа радуется за фотографов, которые были вынуждены печатать карточки многочисленным родственникам и друзьям. Вот уж лет пять к ним никто не обращается: проявляют в хлебном магазине, печатают в универсаме, набивают альбомы, и все счастливы. – И с грустью добавил: – Но это не инструмент мастера. Это помощь ленивому, которому неинтересно, как устроен фотоаппарат. В эту мыльницу даже мыло не помещается.
Однако «эта мыльница» оказалась всего лишь коротким промежутком между двумя фотоэпохами. Еще через несколько лет на рынок ворвалась цифровая фотография – не сразу, ох, не сразу Александр Геннадьевич смирился с ней. Даже в депрессию впадал, отказываясь понимать, зачем и для чего попран кропотливый труд. Добыча радия обесценилась в одночасье, как стопки купюр в утро инфляции.
–Всё, что он делал на грани героизма, теперь любой пацан мог сделать несколькими движениями мышки. Правда, тот пацан не понимает, что легкость и доступность только кажущаяся, и без таланта ты никто, – констатировал коллега и друг Константин Ощепков. Копалов, приняв от сына в подарок компьютер, наступил на горло собственной песне. И остался первым в своем жанре – никакая конкуренция с молодежью не умалила его авторитет.
Ну и другая сторона медали. За трепет, испытываемый под красным фонарем, за восторг от возникновения на плавающем в проявителе белом листе контуров сюжета приходилось расплачиваться здоровьем, подрываемым испарениями химикатов. Копалову хорошо, у него в НИИТО был блат, но не всем же так везло. И вот еще что: в квартире появилось больше места, а многострадальная ванная была переоборудована под современный дизайн.
Господин фотошоп не только развязал руки лентяям. Он перевернул мир отдельного взятого фотографа и мир фотографии вообще. Копалов открывает компьютер, где хранятся изображения, снятые и на «Никон», и на планшет, и даже на телефон: в мониторе цветут деревья, веют ветра, колышутся подсолнухи, летают птицы. Много черных и белых птиц с игольчатыми, как у цапли, клювами и вытянутыми, как струны, крыльями распластались по свинцовому небу, разбросали вокруг перья и тени, заслонили маленьких призраков, уносящихся стаей в противоположную сторону.
– Снимаю шляпу перед теми, кто придумал фотошоп, – говорит Копалов. – Они сами не подозревают, что натворили, какие эффекты можно получить совмещением слоев и фильтров. Они сэкономили для нас уйму времени. Чем дальше занимаешься фотошопом, тем ближе путь к цели. Фотошоп – это Космос, это Вселенная, которую невозможно ни объять, ни измерить.
Совместно с Константином Ощепковым, таким же уперто-вдохновленным инженером и трудягой, так делались юбилейные выставки «50-60» (2012), затем «55+65» (2017), наконец, «60х70» (2022): фотошоп + фотовоображение. И вот – стаж, раж, монтаж, коллаж, кураж, форсаж, высший пилотаж и легкий эпатаж. И что теперь, пленочная фотография умерла? Как бы не так. Самый ценный подарок экс-моделям от Александра Копалова – отпечаток со скана прошлого века, когда они, юные и задорные, томно поглядывали в объектив, подначивали, не заревнует ли жена, но обходились без кокетства, потому что знали – бесполезно.
Работы со всех выставок аккуратно рассортированы и складированы на шкафах рабочего кабинета, на дверях которого висит табличка «Фотоклуб НГТУ-НЭТИ». Под ними крутятся бобины советских магнитофонов, к которым владелец питает нежные чувства, восстанавливая из горы хлама. И состарившаяся проявочная машина покоится здесь же как самый ценный раритет. Коллекцию пленочных камер Копалов не собирает: фотоаппарат должен снимать, а не пылиться без дела. А если отработал свой век, то не попадаться на глаза, привыкшие находить в видоискателе заготовку для будущего шедевра.
Студенты, что приходят в фотоклуб, которым Копалов заведует на протяжении 18 лет, ни разу пленку в руках не держали, проявитель-закрепитель не нюхали, а он задает вопрос, требующий знания истории фотографии, а может, только догадливости:
– Почему у Пушкина нет фотографического портрета, а у Толстого есть?
Чего только они не выдумывают! Мало кто отвечает правильно. Но это на первых порах. Самые пытливые могут прийти в резиденцию фотоклуба в любой день недели и подробно обсудить с мастером творческие намерения. С учениками темп речи быстр, мысль стремительна, логика железна. В библиотеке НЭТИ одновременно экспонируется три студенческих персоналки и одна общая.
– Не надоело? – спрашивают постаревшие ровесники. Все же разменян восьмой десяток, какие уж тут шуточки.
Куда там! Мэтр, можно сказать, только вошел во вкус. Вообще, это чисто копаловское – приверженность чему-то одному, хоть в профессии, хоть в личной жизни. С Наташей познакомился на школьных танцах: она в восьмом, он в десятом. Восемь лет обхаживал ее, увел за собой в НЭТИ, но трезвомыслящие родители были против женитьбы до окончания института. И вот уж через пару лет грянет золотая свадьба.
Аура копаловского творчества столь сильна, что обуяла всю семью. Наталья, пройдя чрез врата домашней фотолаборатории, непонарошку гордится достижениями мужа. Младший брат Андрей пошел по стопам старшего, был известен как креативный репортер газеты «МК в Новосибирске» (трагически погиб в возрасте 62 лет). Сын Валентин – востребованный студийный, свадебный, театральный фотограф. Внуков пока нет, вопрос династии остается открытым. Дача укутана в сугробы, но маки проклевываются из-под снега, подсолнухи по-прежнему соперничают с солнцем, солнце ревнует к подсолнухам, а трава всегда изумрудного цвета.
Яна Колесинская
Ноябрь 2024 г.
