Наверное, логично после разговора о «Будрысе» обратиться к пушкинскому «Воеводе», тем более что эти стихотворения многое объединяет: оба они – перевод из А.Мицкевича (правда, «Воевода», в отличие от предыдущей баллады, был совершенно не знаком русскому читателю), написаны в один день – 28 октября 1833 года, во вторую Болдинскую осень, напечатаны в одном номере журнала… Если «Будрысов» Пушкин охарактеризовал как «Литовскую балладу», то «Воеводу» - как «Польскую балладу» (а Мицкевич назвал её «украинской»).
Вересаев, напомню, назвал перевод Пушкина «слабым» «совершенно не передающим силы и выпуклости подлинника». Однако если мы начнём сравнивать, то увидим очень интересные вещи.
Мицкевич назвал свою балладу «Czaty», то есть «Засада» (иногда переводят как «Дозор»), у него она написана тем же стихом, что и баллада о Будрысах.
Z ogrodowej altany, wojewoda zdyszany,
Bieży w zamek z wściekłością i trwogą.
Пушкин, так точно передавший размер подлинника в балладе о Будрысах, здесь отступает от него: его стихотворение написано четырёхстопным хореем (для желающих сравнить после текста статьи прилагаю перевод А.А.Фета, где размер подлинника сохранён).
Но не только в этом различие пушкинского перевода и подлинника, оно начинается с первой же строки - «Поздно ночью из похода воротился воевода». У Мицкевича - «Из садовой беседки воевода задыхаясь бежит в замок в смятенье и тревоге». Из контекста можно понять, что с брачного ложа исчезла новобрачная. А свидание влюблённых происходит в беседке, которая «зарослями обросла».
А что у Пушкина? Посмотрите на поведение вернувшегося воеводы:
Он слуга́м велит молчать;
В спальню кинулся к постеле;
Дёрнул полог… В самом деле!
Никого; пуста кровать.
Совершенно ясно, что отправился он «в поход» с одной целью: подстроить ловушку и уличить жену в неверности (не случайно же это «В самом деле!»). Он готов к расправе: «Дай ружьё; приготовь мешок, верёвку». У Мицкевича же воевода горестно переживает случившееся: «опустил глаза вниз и дрожащими руками седые усы покручивает».
И там и здесь описано свидание. Но совершенно по-разному. Герои Мицкевича, как я уже написала, - в укромной беседке, при этом показана почти эротическая сцена, чего сто́ит описание героини: «Одной рукой свои глаза она прикрывала рассыпанными кудрями и грудь прикрывала краем рубашки».
У Пушкина же:
…сквозь ветвей,
На скамейке у фонтана,
В белом платье, видят, панна
И мужчина перед ней.
Не укромная беседка, а открытая площадка. И если у Мицкевича – сцена любви, а возможно (я не нашла этого фрагмента в подстрочнике, сужу по переводу Фета), это и не первое и не единственное свидание, то у Пушкина – сцена трагического прощания. И слова героя – тоже об этом:
Я скакал во мраке ночи
Милой панны видеть очи,
Руку нежную пожать;
Пожелать для новоселья
Много лет ей и веселья,
И потом навек бежать.
Мы видим очередную трагическую историю любви, которую пытаются купить за деньги. Герой упрекает прекрасную панну:
Не искал он, не страдал он;
Серебром лишь побряцал он,
И ему ты отдалась.
А добровольно ли она это сделала? Или просто не посмела прекословить родительской воле? Во всяком случае, совершенно ясно, что расставание даётся ей тяжело – «Панна плачет и тоскует». И нет окончания, как у Мицкевича, где героиня, «растроганная, потерявшая сознание, падает в его объятия».
Конечно, ревнивый муж снести такого не может. Но вот взятый им в дозор «хлопец» явно сочувствует любящим («Ветер, что ли, плачут очи, дрожь берёт; в руках нет мочи») и в конечном счёте не выдерживает. А в подлиннике он осуждает «девку» и бесовским наваждением объясняет невозможность прицелиться. В подстрочном переводе мы прочтём: «Козак поднял ружьё, прицелился, не ожидая выстрела, и влепил точно в лоб воеводы». А Пушкин добавит одну вроде бы и не слишком значительную, но придающую удивительный, даже слегка юмористический, колорит деталь:
Выстрел по саду раздался.
Хлопец пана не дождался;
Воевода закричал,
Воевода пошатнулся…
Хлопец, видно, промахнулся:
Прямо в лоб ему попал.
Конечно же, совершенно ясно, что «промахнуться» хлопец мог, но никак при этом не попал бы в лоб воеводе.
Вот и судите сами, «слабый» ли перевод перед нами или же превратился рассказ о супружеской измене в историю о том, как любовь избегла подготовленной ей ловушки. И это уже – целиком пушкинская заслуга.
**************
И, как и обещала, – перевод А.А.Фета:
Дозор
Украинская баллада
От садового входа впопыхах воевода
В дом вбежал, — еле дух переводит;
Дёрнул занавес, — что же? глядь на женино ложе —
Задрожал, — никого не находит.
Он поник головою, и дрожащей рукою
Сивый ус покрутил он угрюмо;
Взором ложе окинул, рукава в тыл закинул
И позвал казака он Наума.
«Гей, ты, хамово племя! Отчего в это время
У ворот ни собаки, ни дворни?
Снимешь сумку барсучью и винтовку гайдучью
Да с крюка карабин мой проворней».
Взяли ружья, помчались, до ограды подкрались,
Где беседка стоит садова́я.
На скамейке из дёрна что-то бело и чёрно:
То сидела жена молодая.
Белой ручки перстами, скрывши очи кудрями,
Грудь сорочкой она прикрывала,
А другою рукою от колен пред собою
Плечи юноши прочь отклоняла.
Тот, к ногам преклонённый, говорит ей, смущённый:
«Так конец и любви, и надежде!
Так за эти объятья, за твои рукожатья
Заплатил воевода уж прежде!
Сколько лет я вздыхаю, той же страстью сгораю, —
И удел мой страдать бесконечно!
Не любил, не страдал он, лишь казной побряцал он —
И ты всё предала ему вечно.
Он — что ночь — властелином, на пуху лебедином
Старый лоб к этим персям склоняет
И с ланит воспалённых и с кудрей благовонных
Мне запретную сладость впивает.
Я ж, коня оседлавши, чуть луну увидавши,
Тороплюся по хладу ненастья,
Чтоб встречаться стенаньем и прощаться желаньем
Доброй ночи и долгого счастья».
Не пленивши ей слуха, верно, шепчет ей в ухо
Он иные мольбы и заклятья,
Что она без движенья и полна упоенья
Пала к милому тихо в объятья.
С казаком воевода ладят с первого взвода
И патроны из сумки достали,
И скусили зубами, и в стволы шомполами
Порох с пулями плотно дослали.
«Пан, — казак замечает, — бес какой-то мешает:
Не бывать в этом выстреле толку.
Я, курок нажимавши, сыпал мимо, дрожавши,
И слеза покатилась на полку».
«Ты, гайдук, стал калякать? Научу тебя плакать,
Только слово промолвить осмелься!
Всыпь на полку, да живо! сдёрни ногтем огниво
И той женщине в лоб ты прицелься.
Выше, вправо, до разу, моего жди приказу!
Молодца-то при первом наводе…»
Но казак не дождался, громко выстрел раздался
И прямёхонько в лоб — воеводе.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь